Таня Гроттер и Локон Афродиты - Дмитрий Емец

– У тебя нет больше шансов, Просикопеечкин! Только что ты все себе испортил. Любовь нельзя купить, но можно потерять, – сказала Таня с негодованием.

Бейбарсов посмотрел на нее с усмешкой:

– А еще любовь можно продать. Как ты смотришь на сделку: один твой поцелуй за тушку Пуппера? К сожалению, у меня с собой нет крови вепря, так что цена довольно-таки умеренная. В какой-то мере это даже демпинг.

– Я поцелую тебя? Ты надышался эфиром, Душикотиков?

Бейбарсов наклонился, поднял свою трость и отряхнул с нее песок.

– Жаль, хорошая могла бы быть сделка… Что ж, придется завершить начатое. Бедный-бедный Пуппер! Кто мешал ему серьезно заняться защитной магией?

– Какая же ты сволочь, Бейбарсов! – сказала Таня, вскидывая кольцо.

Если будет нужно, она применит двойной Искрис фронтис. Вот только будет ли толк? В любом случае прикончить Пуппера она не позволит. Даже если шансов у нее почти нет.

– Я сволочь? Вовсе нет, – мягко сказал Бейбарсов. – Просто я поставил цель и иду к ней. А когда достигну цели, стану мягкий и пушистый. Ну а сейчас все просто воля обстоятельств. Не виноват же я, что под ногами у меня путаются фанат драконбола и любитель магических зверушек?

– Кто тебе дал право так их называть? Фанат драконбола и любитель зверушек были давно, когда ты еще не путался под ногами! – возмутилась Таня.

– Это их забота. К тому же неизвестно, кто действительно был первым. Тот, кто ошивался рядом год за годом, или тот, кто действительно любил и страдал.

– Ты не стоишь даже пальца Пуппера и Ваньки!

– Никто нас не оценивал. Но если это и так, то жизнь не магазин. Полководцы, которые не стоят даже кариесного зуба худшего из своих солдат, командуют армиями.

Логика Бейбарсова была как рыцарская броня. Ни одного неуязвимого места. Можно было проломить броню, расплющить ее вместе со всем содержимым, как порой турист, не имея чем открыть консервную банку, в досаде сминает ее камнем, но таких внутренних сил Таня в себе не ощущала.

– И что же у тебя за цель? – спросила она зачем-то.

– Простенькая такая. Четыре буквы в имени. Первая «Т», – сказал Бейбарсов.

– Я?

– Такая буква в этом слове тоже есть, – признал Глеб.

– Тебе не светит.

– Возможно. Но я никогда не отказываюсь от задуманного. Кроме моей цели, существует лишь одна-единственная вещь, которая имеет для меня значение.

– Твои рисунки? – спросила Таня с внезапным интересом.

– Все может быть, – сказал Бейбарсов ускользающе.

У Тани создалось впечатление, что он старательно избегает любого разговора о своих рисунках. И связано это, возможно, не только с обычной авторской скромностью и страхом быть осмеянным.

– Ты веришь в сны? – спросил Глеб.

– Не особенно, – сказала Таня, слегка кривя душой.

В сны-то она верила, но уж слишком много глупостей снилось ей в последнее время. Спутать же вещий сон со сном-мороком очень просто.

– Значит, тебе никогда не снились настоящие сны? Ой ли? – недоверчиво спросил Бейбарсов. – Вот мне, например, когда становилось совсем плохо, там, у ведьмы, среди всей этой мертвечины, снилось всякий раз одно и то же лицо.

– Мое?

– Неважно, – сказал Бейбарсов с досадой, отсекая все попытки прорваться в свое внутреннее пространство. – Ну так что мой поцелуй? Уж не считаешь ли ты, что я забыл о нем?

Таня замешкалась. На языке у нее уже вертелось «нет», почти готовое сорваться, вполне такое созревшее, уверенное и крепенькое «нет», но она не успела его произнести. Бейбарсов коснулся своими губами ее губ, и ее словно потащило в водоворот. Она не понимала, летит ли она вверх или вниз, к звездам, сверлящим ее холодными глазами, или в бездну. Все продолжалось одно мгновение. Таня поняла только, что это было хотя и заманчивое, но темное, пугающее и несозидательное чувство. Чувство, которого жаждали лишь темные стороны ее души. А раз так – стоило прижечь его, пока оно не пустило корней. Нельзя идти на поводу у тьмы, даже если эта тьма есть в тебе и ты чувствуешь ее дыхание.

Ей вспомнился академик Сарданапал. Однажды он сказал, что у человека в этой жизни есть два пути, и в начале каждого из них его поджидает проводник. Они ждут и смотрят, кому ты протянешь руку. И тогда целую вечность не разомкнется это рукопожатие. Беда в том, что внешне проводники похожи и спутать их очень-очень легко.

Сильно толкнув Бейбарсова в грудь, она вырвалась.

– Это был омерзительный поцелуй! – сказала она.

Бейбарсов слегка поклонился. Теперь в его взгляде была откровенная насмешка.

– Емкая характеристика! Сдается мне, ты и твои губы разошлись во мнениях. Как бы там ни было, дискуссия закрыта. Пуппер твой. Через минуту он очнется и не будет ничего помнить. Так что сама решай, говорить ему или нет… – сказал Бейбарсов и стремительно начертил в воздухе руну.

Он перехватил трость за середину, быстро провернулся вокруг своей оси и исчез в серебристом сиянии телепортационной вспышки.

«Да что же это такое? И опять последнее слово осталось за ним!» – подумала Таня с досадой. Только разве это так важно?

Таня присела на корточки рядом с Пуппером и с усилием перевернула Гурия на спину. На лицо Пуппера капал мелкий дождь. Она протянула руку и осторожно вытерла со щеки Гурия песок.

Пуппер открыл глаза.

– Это уже Валгалла? – спросил он отрешенно.

– Валгалла?

– Ну да. Я умер и попал на небо. В обиталище душ воинов, павших в бою; в мир любви и пиров. В мир, где ты всегда со мной, – сказал Пуппер.

– Нет, это еще не Валгалла. Это всего лишь Магфорд! – грустно сказала Таня.

Пуппер скосил глаза на трибуны и вздохнул.

– Да, я это уже осозналь, – сказал он с печалью и надолго замолчал, продолжая лежать и смотреть на нее.

Дождь усиливался. Струи затекали Тане за шиворот.

– Таня, я зналь, мы никогда не будиль вместе в этот мир. Я завидую зелений и синий зависть тот, кто свяжет с тобой свой судьба! – негромко сказал Пуппер.

– Белой завистью? – поправила Таня, с любопытством наблюдая, как Гурий глотает затекающие ему в рот дождевые капли.

– Да, белый зависть.

– Почему ты так в этом уверен? Жизнь длинная, – сказала Таня, желая слегка утешить Пуппера, но отлично понимая, что он прав.

– Я быль у гадалки, которая никогда не ошибалься. Она гадаль на олений лопатка, на магический кристалл, на кофейный гущ. И все они говориль, что наши дороги разойтись. Я и сам это зналь. Я не хотеть обманываль себя. Но, возможно, в следующем мире? Кто знает?

– Кто знает? – согласилась с ним Таня, ловя себя на мысли, что никогда не смогла бы быть рядом с Пуппером. И не потому, что Гурий плох, занудлив или слишком совершенен, а потому, что он слишком хочет быть несчастным, страдать и носиться со своими душевными болячками. А раз так, то мешать ему глупо. Это заведомо игра в одни ворота.

Если рыба очень захочет утонуть – она утонет. Если человеку хочется изобрести себе несчастную неразделенную любовь, он изобретет ее, даже если на руках у него будут все без исключения козыри.

Нет, Гурик! Срок годности твоей любви окончательно истек. Любовь просрочена и восстановлению не подлежит.

Глава 11

СТРАДАНИЯ – ФИЗКУЛЬТУРА ДЛЯ ДУШИ

Тепло попрощавшись с дежурно мучившимся Гурием, который помог ей донести контрабас, Таня сразу забыла о нем. Привычным широким шагом переступив порог, она поднялась к себе. Вот и ее комната – первая в жизни комната, которую не надо ни с кем делить. Правда, так будет продолжаться недолго. Магфорд не то место, куда стоит стремиться. Человек может естественно развиваться, мыслить и самосовершенствоваться лишь в родственной ему среде, во всех же остальных случаях он будет либо ловко приспособившейся обезьяной, которой все равно что передразнивать, либо глубоко несчастным существом с занозой ностальгии в сердце.

Все это Таня ощущала, не выражая словами, не подводя логической базы, не возводя между мыслью и поступком словесных препон, но сразу безошибочно зная вывод. Нет, ей надо возвращаться на Буян. И нужно определяться, как жить дальше. В конце концов, магспирантура Тибидохса – это лишь передышка, короткая отсрочка перед прыжком во взрослую – окончательно уже взрослую – жизнь.

Таня давно заметила, что, когда находится в нестабильном состоянии духа, сразу начинает протирать свой контрабас. Разумеется, контрабас от этого только выигрывал, хотя Феофил Гроттер и ворчал порой, что чем портить инструмент, возя по нему тряпкой, лучше бы Таня научилась играть.

– Ну сыграй хотя бы простенький прелюд! Хотя бы ноту «до» возьми! Стыдно иметь фамилию Гроттер и не играть ни на одном музыкальном инструменте! – говорил он.

– Дед, ты зануда!

– И ты говоришь это старому человеку, который не дожил до твоего рождения! Куда катится человечество! – ужасался Феофил. – В свое время, чтобы поговорить со своим отцом, мне приходилось записываться к нему на прием.