Плененные страстью (Сборник) - Бертрис Смолл

В глазах Софии мгновенно вспыхнул ужас.

— Наклонись и поцелуй меня, — продолжал он, — чтобы мы без помех могли побеседовать.

Женщина поколебалась, сгорая от стыда под обстрелом невидимых взглядов.

— Я мог бы сказать, соблазни меня, если сумеешь, — продолжал он, вызывающе уставясь на нее. Уголки его губ дернулись в улыбке.

— Для этого совершенно ни к чему вас целовать.

Как странно, что он почти способен рассмешить ее, хотя жизнь так безрадостна!

— А если тебе понравится?

— Как и вам…

— Вряд ли, — честно признался он, чтобы уколоть ее, и одновременно желая, чтобы она нагнулась. Оба считали себя пресыщенными, искушенными, огражденными от трепетного предвкушения, но когда женщина приняла брошенную перчатку и грациозно подалась вперед, когда шелковистые волосы погладили его лицо, а запах духов наполнил ноздри, когда она легонько провела ладонями по его вискам и сжала скульптурно‑красивое лицо, оба ощутили жгучее нетерпение, неодолимое искушение, которому было невозможно противиться, притяжение, так непохожее на все прежние любовные игры и встречи.

— Мне показалось, что я слышу хор ангелов, — выдохнул маркиз.

— Нет, херувимов, — прошептала она, поддразнивая, завлекая, обольщая.

Их губы соприкоснулись, и образы небесного блаженства растворились в нахлынувшей волне чистейшей похоти. Его тело мгновенно напряглось, пронзенное молнией желания, такого безумного, что он невольно задался вопросом: уж не одурманили ли его чем‑то за ужином? Женщина отпрянула, как от ожога. И, трепеща, села рядом.

— Развяжи меня, — шепотом потребовал он.

Она с недоумением взглянула на него, словно вырванная из своего внутреннего, тщательно охраняемого мира, и, оскорбленная, как посчитала, бессовестным коварством и хитростью маркиза, бросила безразлично и деловито:

— Давайте договоримся, что наши взаимные чувства тут ни при чем. Постарайтесь отрешиться от происходящего.

— Поздно.

— Вы ошибаетесь.

— Нет. В моей власти заставить вас услышать хор херувимов в любую минуту.

Искусство соблазнять было слишком знакомо ему, хотя сейчас маркиз не знал, что подогревает и гонит его вперед: эмоции или чисто животная потребность? Но эта женщина — единственный ключ к свободе. Это он сознавал, даже слишком хорошо.

— Развяжи меня, — повторил он. — Здесь столько стражников, что тебе ничего не грозит. И если мы должны сделать это… сотворить ребенка, почему бы не провести время как можно приятнее?

Во взгляде Хью светилась искренняя симпатия, слова лились, как густой бархатистый мед. София нерешительно нахмурилась, размышляя, как поступить. Сейчас он как нельзя больше напоминал плененного льва, чья сила и мощь не уменьшились, несмотря на путы. Он растянулся во всю длину гигантской постели, рельефные мускулы распирали тонкое сукно его вечернего костюма. Она случайно взглянула вниз и жарко вспыхнула при виде красноречивого свидетельства его возбуждения.

— В доме достаточно людей, чтобы защитить тебя, — тихо напомнил он и, заметив направление ее взгляда, нагло поинтересовался: — Ну что? Тебе понравилось? Произвело впечатление?

— Думаю, мое мнение значения не имеет, — процедила София.

— Если позволишь, я сумею сделать эти минуты самыми главными в твоей жизни, — протянул он.

— Не допускаете мысли, что я попросту оскорблена столь бесстыдным поведением?

— Неужели? Что‑то не похоже! При такой‑то внешности! Ни за что не поверю, что наслаждение может оскорбить такую женщину, как ты!

— Это не наслаждение, Кру, поверьте, никоим образом! Даже в кошмарах мне такое не снилось!

— Развяжи меня, и я сумею изменить твое мнение, — вкрадчиво настаивал он, а хрипловато‑гортанные нотки проникали, казалось, в самое сердце, несмотря на все ее усилия противостоять уговорам. — Что тут плохого? Мы оба пленники, а уж если должны совокупляться, как дикие звери, на потеху публике, следует соблюдать хотя бы подобие приличий. Кроме того, предпочитаю держать тебя в объятиях.

София тихо вздохнула:

— Могу ли я вам доверять?

— Вряд ли это слово уместно в подобных обстоятельствах, — беспечно бросил он, приподнимая руку, насколько позволяли путы.

— Признаюсь, вы правы, — кивнула она.

— Надеюсь, я не слишком обременю вас, попросив закрыть все смотровые щели? — осведомился он с насмешливой улыбкой.

— Нет, и я еще раз прошу извинения за… — она беспомощно обвела рукой комнату, — за все.

— Потом мы обсудим, на кого взвалить основной груз вины, — отмахнулся маркиз. — А пока… предпочитаю обойтись без свидетелей.

Он следил глазами, как женщина затыкает все четыре отверстия: сдвигает шторы, опускает картину, вешает на место подушечку, поправляет зеркало. Вернувшись к кровати, она очень тихо сказала:

— Это так трудно…

— Развяжите хотя бы одну руку, и я сделаю все остальное. Можете закрыть глаза и притвориться, что находитесь в совершенно другом месте.

— Ну не чудесный ли выход? — сардонически пробормотала она, принимаясь трудиться над узлом, стянувшим его запястье.

А Хью тем временем старался лежать неподвижно, хотя голова едва не лопалась от распиравших ее мыслей о возможностях, открытых ему, едва веревки будут сняты.

— Ну вот! — облегченно воскликнула София, распутывая плетеный шнур. Приподнявшись, маркиз улыбнулся ей, потянулся к путам на левом запястье, а потом ослабил узлы на щиколотках. Спрыгнуть со второго этажа не представляло особых трудностей, а пейзаж под окнами он успел изучить до малейших подробностей.

Взметнувшись с постели, Хью бросился к окну, как пушинку, поднял тяжелое кресло, швырнул в освинцованное стекло и бросился в образовавшееся отверстие.

Ну, разумеется, он попробует сбежать, как же она не догадалась!

София, стараясь не наступить на осколки, медленно пробралась к окну и спустила шторы. Что же, в следующий раз придется быть поосторожнее и оставить его связанным. Бедняга, он не знает, что под окнами полно стражи! Они в два счета его схватят.

Глава 2

Следующая их встреча не замедлила себя ждать. Уже через полчаса маркиз, совершенно голый, был привязан к кровати в другой комнате.

— За это я прикончу твоего мужа! — прорычал он.

— Надеюсь, вас не ранили, — выдавила она, стараясь не повышать голоса. Он поистине великолепен: настоящая скульптура греческого бога, только живая, исполненная неукротимой, так и рвущейся на волю силы. Невероятно широкие плечи, бугрящиеся мышцы торса, стальные бедра, свидетельство долгих часов, проведенных в седле… как может модная одежда скрывать поистине первобытную мощь?