Список женихов - Виктория Александер

— Хорошо. Но не стоит слишком сердиться по такому ничтожному поводу. — Джиллиан помолчала и перестала улыбаться. Это, разумеется, игра по его правилам, но ничто не препятствует ей играть по своим. — Вы не упомянули о скандальных связях.

У мольберта царило молчание, но Джиллиан вдруг захотелось рассмеяться от всей души, словно девчонке-школьнице.

— Я не упомянул и об убийстве, — спокойно проговорил Туссен, — но вечер еще только начался.

Она старалась сдержать смех, но приглушенный, сдавленный звук все-таки вырвался сквозь стиснутые губы, и Джиллиан с трудом заговорила:

— Простите. Я попытаюсь, но мне трудно высидеть вот так, почти ничего не видя и не говоря ни слова, час или два.

— Хорошо, мадам, — смягчился Туссен. — Я предлагаю вам сделку. Если вы помолчите буквально несколько минут и дадите мне сосредоточиться, то после этого я позволю вам говорить и даже приму участие в обсуждении любых вопросов.

— Любых? Каких угодно?

— Разумеется, нет. Почти любых. Договорились?

— Если вам так угодно.

Потянулись долгие безмолвные минуты, и Джиллиан старалась не двигаться. Она не привыкла предаваться неторопливым раздумьям, сидя на одном месте, но тут ей ничего другого не оставалось. Только думать. И только об одном. О том, что просто не выходило у нее из головы.

О Ричарде.

С каждой минутой, проведенной вместе с ним, росла ее уверенность в том, что она может стать ему такой женой, какую он желает. Может делить с ним постель, рожать детей. Были моменты, когда она хотела именно этого. Хотела его.

В таком случае почему же она шарахается в сторону, как испуганная лань, едва он к ней приближается? Почему страх сжимает ей желудок и перехватывает горло? Ведь ей не страшно было бы ласкать его, любить его? Прежде она знала любовь, и это было чудесно. Может ли это быть так же чудесно с Ричардом?

Что, если она в него влюбилась?

Вопрос, который Джиллиан отметала раньше, теперь требует ответа. Было бы намного легче стать его женой в полном смысле слова, если бы она полюбила Ричарда. Но достаточно ли для этого только ее любви?

О любви в их соглашении речь не шла, и было бы странно, если бы они заговорили об этом. Ричард ставил как непременное условие их интимную близость только из мужского самолюбия, не более того. Но даже при этом она отлично знала, что он хочет ее. Судя по его взглядам, по тому, как он обнимал ее, его желание не имело ничего общего с ее наследством и не было лишь частью намерения соблазнить ее. Но это еще не любовь…

А могла бы она полюбить человека, который не любит ее?

— Вы солгали мне, мадам.

Джиллиан вздрогнула и вернулась к действительности. Господи, о чем она только думает?

— Солгала? — Джиллиан, стараясь вернуть себе самообладание, расправила дрожащей рукой складки платья. — Что привело вас к такому заключению?

— Вы говорили, что у вас нет возлюбленного.

— У меня его нет, — быстро проговорила она.

— Нет? — переспросил Туссен весьма скептическим тоном. — У женщины бывает такое выражение лица только тогда, когда она думает о мужчине.

— Не говорите глупостей! — Джиллиан подавила внезапное желание обмахнуть чем-нибудь лицо. — Ни о чем подобном я не думала.

— Тогда у вас, наверное, есть собака.

— Собака? — Джиллиан в полном смущении покачала головой. — Почему вы так считаете?

— Таков мой опыт общения с англичанками. Они привязаны к своим собакам не меньше, чем к своим мужчинам. — Он усмехнулся. — А иногда и сильнее.

— Иногда собака заслуживает большей привязанности, — наставительно произнесла Джиллиан. — Однако у меня нет ни собаки, ни возлюбленного, а вы, мсье, весьма дерзки.

— Разумеется. Таков мой характер. Именно поэтому женщины находят меня очаровательным и неотразимым. Джиллиан невольно расхохоталась:

— И теперь тоже?

— Разве до вас не дошли рассказы? Молва об Этьене Луи Туссене, мастере живописи и необыкновенном любовнике? — Он прищелкнул языком в шутливом огорчении. — Мне очень грустно.

— Вам, очевидно, приходится отчаянно трудиться. Поддерживать подобную репутацию нелегко!

— К моему сожалению и моей неизбывной радости. А теперь, мадам, — продолжал он, понизив голос, — расскажите мне о мужчине, который вам не любовник.

— Я этого не сделаю. Я вообще не имею обыкновения обсуждать свои личные дела с малознакомыми людьми. К тому же вы сами призывали к молчанию.

— Только в самом начале работы. Сейчас я могу делить свое внимание, не утрачивая сосредоточенности. Вы дали согласие что-то обсудить.

— Я дала согласие позволить вам обсудить то, что хотите вы, — поспешила возразить Джиллиан.

— Вот я и хочу поговорить о джентльмене, который занимает ваши мысли. — Он минуту помолчал. — Не беспокойтесь, я не проболтаюсь о том, что вы мне доверите. Те, кто мне позирует, нередко рассказывают о вещах, о которых не упомянули бы при других обстоятельствах. Если бы я не держал язык за зубами, я потерял бы всех своих клиентов. Беседы между художником и субъектом изображения так же священны, как и то, что происходит между священником и кающимся.

— Вздор! Я ни на секунду не поверю в это, — со смехом возразила Джиллиан. — И по вашему собственному признанию, вы не священник.

— Конечно, нет. Но я даю вам слово, что все сказанное останется между нами. А слово мое тоже священно.

— Но я и в самом деле…

— Если вы опасаетесь неловкости, которая могла бы возникнуть при нашей следующей встрече, то не думайте об этом. Вы не знаете меня в лицо. Мы можем случайно встретиться на улице, но вы не обратите на меня внимания. В пользу анонимности можно сказать многое.

Он умолк, видимо, почувствовав ее нерешительность.

Можно ли ему довериться? Мысль об этом казалась абсурдной — при том, что Джиллиан очень хотела поговорить с кем-нибудь о своих чувствах. Разумеется, искушение возникло главным образом благодаря окружающей ее сейчас обстановке. Успокаивающее воздействие темной комнаты. Таинственное лицо собеседника. Удобное кресло. Даже босые ноги создавали ощущение, что ты находишься в убежище. Охраняемом, безопасном и уединенном. Почти в исповедальне.

— Я подозреваю, мадам, что вам больше не с кем поделиться.

Джиллиан об этом как-то не думала, но он был прав. Она все рассказывала Киту и Робину, но говорить с ними о Ричарде было невозможно. Ей было неприятно их неизменное неодобрение, а других близких друзей у нее нет. В последние годы она все более отдалялась от собственной семьи, и хотя любила своих родных по-прежнему, о наследстве они не знали, и Джиллиан пока предпочитала держать это в секрете.