Доспехи бога - Лев Вершинин

Душно в зале. Пахнет под сводами потом и страхом.

Оно и понятно: трудно сохранять невозмутимость, когда воздух затянут гарью сожженных замков, в предместьях неспокойно, а у стен стоят, нетерпеливо переминаясь, сорок тысяч вооруженных. Но, помня обо всем этом, неразумно забывать и об Императоре, вернее — о судьях Кровавой Палаты, которые вряд ли захотят прислушаться к доводам изменников, без боя открывших ворота мятежной черни…

Пожалуй, со времен Старых Владык не приходилось отцам Старой Столицы принимать столь важное решение в столь короткий срок.

— Не впускать! — сказал наконец бургомистр с черной лентой, избранник купеческих гильдий. — Я говорю: не впускать! Пусть, если смогут, берут силой. — Губы его дрожали, но голос был тверд. — Вольности достаются с трудом, а потерять их легко. Кто из вас, высокодостойнейшие, слышал, чтобы бунтовщики побеждали? Не было такого. Ни разу. Да, ныне их сорок тысяч, и я допускаю, что завтра будет сто, но это значит лишь, что одолеют их немного позже. А усмирив чернь, Его Величество не простит нас. А если и простит — за выкуп, конечно, — то не простят сеньоры. Хвала Вечному, уважаемые собратья, в пределах городских стен мы представляем закон, и не нам его нарушать. Не впускать. Мы отдали им попа, и хватит уступок. А ежели они пойдут на штурм, — он усмехнулся, но без особой уверенности, — то так тому и быть. Стены крепки, гарнизону уплачено сполна, и оружия достаточно.

Так сказал Черный Бургомистр, и сидящие слева, с черными лентами и золотыми бляхами, кивнули. Не сразу, вразнобой, но — кивнули. Мнение гильдейских старшин вновь не разошлось с мнением умнейшего из них.

— Прошу утвердить! — негромко сказал бургомистр, поднимая руку — крепкую, истинно купеческую, знакомую сколь с гусиным пером, столь и с шершавой рукоятью меча, украшенную бесценными перстнями, купленными на честную прибыль. А вслед за ним поднялись руки и остальных черно-золотых. И хотя не шелохнулся ни один из бело-серебряных, это мало что значило. Согласно городскому статуту, решения принимает обычное большинство, а черных присутствует пятеро (без того, что в пути), белых же — только четверо (без недужных). Кто в большинстве, сочтет и малое дитя.

Решено. Не впускать. Драться.

Но…

Пусть уже ничего не изменить, у Белого Бургомистра согласно городским статутам есть право на слово. И он, оказывается, не намерен своим правом поступаться.

— Не впускать? — спрашивает он. — Хорошо! Коль скоро таково решение большинства, значит, так тому и быть. Что остается делать цеховой мастеровщине, если нас нынче меньше, чем почтенных торговцев? Молчать и подчиняться. Но… — На пару мгновений речь его прерывается хриплым кашлем. — Прошу прощения… И продолжаю. Не могут ли почтенные торговцы сказать, о чем думали они, принимая подобное решение? О своих караванах, везущих заказы сеньорам, не так ли? Но позволю себе напомнить: многих из ваших заказчиков уже нет в живых. Впрочем, дело даже не в этом. Дело в том, что мы не можем не впустить, пока они еще просят…

Он не договаривает, но синдики, словно по команде, переводят взгляды на пустой табурет, где еще совсем недавно восседал Каарво-Кузнец.

— Да, — кивает Белый Бургомистр. — Нельзя не учитывать этого…

Он встает, подходит к окну, рывком распахивает оловянные створки — и в зал, нарастая, вкатывается колеблющийся гул, похожий на рокот водопада. Это рычит, и ворчит, и переступает с ноги на ногу толпа, затопившая Главную Площадь.

Худые, землистые, мутноглазые лица, потертые, штопаные куртки, чесночный дух, долетающий до второго этажа ратуши.

Подмастерья. Сукновалы. Трепальщики льна.

И прочий сброд, выползший на свет из затхлых лачуг предместий.

А впереди, скрестив на груди руки, — знакомая фигура человека в лихо заломленной набекрень шапке…

— Вот смотрите! — голос Белого вдруг срывается. — Он уже рассказал им, о чем мы тут говорили. Стоит ему лишь свистнуть, и я ни за что не ручаюсь. Возможно, стражники смогут усмирить их. Но к вечеру, а не за час. Так что, уважаемые, если не откроем мы, откроют они. Но что тогда будет с нами?

И — резко захлопнув окно:

— Во имя Вечного, поймите же! Впустив смердов, мы теряем многое. Но всегда можно доказать, что мы всего лишь подчинились силе. Потому что это правда! А если… если Баг… — он осекся, — если тот, кто привел их, — настоящий? Тогда может статься и так, что они одолеют? — Короткая улыбка. — Да, ваши заказы могут пропасть. И скорее всего уже пропали. А наши разве нет? Но… — Белый пожевал губами, — доколе Император будет определять цены? До каких пор Новая Столица будет вычеркивать статьи из городских статутов и когда сеньоры научатся платить долги? Послушайте и подумайте! Пусть эти скоты потягаются с господами. Спрос будет с предместий, а Магистрат в стороне. Если же Багряный — истинный и Вечный попустит ему победить, что делать скотам у королевского престола? Скоты уйдут туда, откуда ненадолго вышли. В стойла. А мы… Разве вы забыли, где жили Старые Короли?

Тихо в круглом зале. Тихо и душно.

Дважды бьет Вечный молотом о щит.

Время истекло.

Одна за другой поднимаются руки. Четыре, шесть. Одиннадцать.

Белый Бургомистр распахивает окно…

Точно в назначенный срок вилланы вступали в Восточную Столицу.

Мощный людской поток, разделенный на едва сохраняющие строй, нетерпеливо подталкивающие друг друга отряды, устремился по опущенному над тинистым, пахнущим гнилостной влагой рвом мосту. Лягушки приветственно квакали в зеленой жиже, а по ту сторону стен, сгрудившись вдоль мостовых, встречали шагающих узкими проулками окраин бунтовщиков серолохмотные простолюдины — подмастерья, сукновалы, трепальщики льна. Говоря по-городскому — «худые», и это не в упрек: среди них и впрямь мудрено было бы найти толстяка.

Впереди войска, под плещущимися и шелестящими знаменами, окружив Багряного, медленным шагом ехали воеводы. Кони, сдерживаемые уздой, пританцовывали, вскидывали гривы. И вместе с воеводами, на смирном гнедом мерине, трусил Ллан, глядящий куда-то сквозь каменные стены, в видимую ему одному даль.

На Главной Площади, у расстеленной поверх булыжников ковровой дорожки, их ждали радушно улыбающиеся синдики; впереди — оба бургомистра, один — с ключами на золотом блюде, другой — с караваем на серебряном.

— Скажите по чести, вам не страшно, мой друг? — тихо спросил Черный, глазами указывая на колышущиеся копья и приближающуюся алую фигуру.

— Нет, — почти шепотом отозвался Белый. — В любом случае мы выиграли время. Теперь наши собственные скоты не смогут натравить на нас деревенщину.

— Но вам известно, что они взломали уже склады сеньорских заказов и уничтожили все заморские товары?