Дон Кихот. Часть 2 - Мигель де Сервантес

Корчуэло сел запыхавшись, а Санчо приблизился к нему и сказал:

– Право, господин бакалавр, послушайтесь, ваша милость, моего совета и впредь не отваживайтесь вызывать людей на фехтование, а лучше беритесь за борьбу или метание палок, потому что для этого у вас есть и молодость и сила. Что же касается тех, кого зовут бойцами на шпагах, то я слыхал, что они продевают острие шпаги в игольное ушко.

– Довольно с меня, – ответил Корчуэло, – что я, как говорится, упал со своего осла и на опыте узнал истину, от которой был очень далек.

Сказав это, он поднялся, чтобы обнять лиценциата, и они остались еще большими друзьями, чем были прежде. Они не захотели дожидаться актуария, который пошел искать рапиру, полагая, что он долго не возвратится, и решили продолжать путь, чтобы засветло доехать до деревни Китерии, из которой все они были родом. Дорогой, которая еще оставалась до деревни, лиценциат объяснял их превосходство фехтования с такими наглядными доказательствами, с такими фигурами и математическими формулами, что все убедились в преимуществах этой науки, а Корчуело излечился от своего упрямства.

Наступила ночь, и, когда они подъезжали к деревне, их глазам представилось точно усеянное блестящими звездами небо. Они услышали также неясные, приятные звуки разных инструментов, как флейт, тамбуринов, лютен, гусель, волынок и барабанов. Подъехав ближе, они увидали, что деревья выстроенного у входа в деревню павильона увешаны зажженными фонариками, которых ветер не гасил, так как он дул до того слабо, что не имел даже силы шелохнут листка. На музыкантов возложены были все свадебные развлечения: они шныряли между гостями, одни танцуя, другие распевая, третьи играя на перечисленных инструментах, в общем, казалось, что на всем пространстве этого луга бегало веселье и прыгало довольство. Множество других людей строили возвышения и лестницы, с которых можно было бы на другой день смотреть на представления и танцы, готовившиеся в этом месте в честь свадьбы богача Камачо и похорон Базилио.

Дон-Кихот не захотел въехать в деревню, хотя бакалавр и крестьянин и просили его о том. Он привел, по его мнению, очень вескую отговорку, что странствующие рыцари имеют обыкновение спать в полях и лесах, а не в домах, хотя бы то были золоченые палаты. После этого ответа он несколько уклонился от дороги, вопреки желанию Санчо, которому вспомнился хороший приют, найденный им в замке или доме Дон Диего.

Глава XX

В которой рассказывается о свадьбе богача Камачо и приключении бедняка Базилио

Едва светлая заря уступила место блестящему Фебу, дабы он жгучими лучами осушил влажные бриллианты ее золотистых волос, как Дон-Кихот, стряхнув лень со своих членов, встал на ноги и позвал еще храпевшего оруженосца Санчо. Увидав его с закрытыми глазами и открытым ртом, Дон-Кихот сказал ему, прежде чем стал его будить:

– О, ты, счастливейший изо всех живущих на поверхности земной! Ты сам никому не завидуешь и ни в ком не возбуждаешь зависти и спишь себе с полным душевным спокойствием, не преследуемый волшебниками и не тревожимый чарами! Они, повторяю и буду я сто раз повторять, ты, которому не приходятся страдать беспрестанной бессонницей от пламени ревности, ты, которого не будит забота о неоплаченных долгах или о насущном куске хлеба для себя и своей бедной семьи, не волнует тебя честолюбие, не мучит пустая светская роскошь, потому что твои стремления не заходят за пределы забот о твоем осле, ибо забота о собственной твоей особе предоставлена мне, как справедливый противовес, который дают обычай и природа господам. Слуга спят, а хозяин бодрствует, думая о том, как прокормить его, как улучшить его участь и помочь ему. Не слугу гнетет горе, когда бронзовое небо отказывает земле в живительной росе, а хозяина, который должен прокормить и в неурожайный голодный год того, кто служил ему в урожайный и обильный год.

На все это Санчо не ответил ни одним словом, потому что спал, и он бы, конечно, не так скоро проснулся, если бы Дон-Кихот не заставил его кончиком копья прийти в себя. Он проснулся, протер глаза и потянулся; потом повернул голову направо, потом налево и сказал:

– Со стороны этого павильона, если не ошибаюсь, слышится запах дыма и пахнет скорее жареным окороком, чем тимьяном и богородской травой. Клянусь душой, свадьба, которая возвещает о себе такими ароматами, обещает быть обильна и щедра.

– Молчи, обжора, – сказал Дон-Кихот, – и вставай скорее. Мы поедем на эту свадьбу, чтобы поглядеть, что станет делать отверженный Базилио.

– По мне, – ответил Санчо, – пусть делает, что хочет. Зачем он беден? Он сам бы мог жениться на Китерии. А когда у него нет ни копейки за душою, так не в облаках же ему жениться. По правде сказать, господин, я того мнения, что бедняк должен довольствоваться тем, что находит, а не искать бриллиантов в винограднике. Бьюсь об заклад, что Камачо может упрятать Базилио в мешок с золотыми. А если так, то Китерия будет очень глупа, если откажется от нарядов и драгоценностей, которые ей надарил и еще может надарит Камачо, и вместо того возьмет себе талант Базилио метать палки и играть рапирой. За самое лучшее метание и самый удачный удар рапирой не дают и стакана вина в трактире. Кому какая корысть от талантов и прелестей, которые ничего не приносят? А если эти таланты и прелести достаются тому, у кого кошелек полон, о! тогда желаю себе столько счастья, сколько у него достоинств. Хороший дом можно построить только на хорошем основании, а лучшее основание в мире – это деньги.

– Ради самого Господа! – вскричал Дон-Кихот, – кончай же свою речь, Санчо; я уверен, что, если бы тебе позволить доканчивать речи, которые ты начинаешь на каждом шагу, у тебя не оставалось бы времени ни для еды, ни для сна, а ты бы все только говорил и говорил.

– Если бы у вашей милости память не была так коротка, вы бы помнили условия нашего договора, который мы заключили перед тем, как выехали в поле. Одно из них состояло в том, что вы позволите мне говорить, сколько душе моей будет угодно, лишь бы я говорил не против ближних и не против вашей власти; а я, кажется, еще не нарушал условий.

– Совсем не помню этого условия, Санчо, – ответил Дон-Кихот, – но если б это было и так, я все-таки требую, чтоб ты замолчал и следовал за мной, потому что уже и музыка, которую мы вчера слышали, опять веселит долины, и свадьба, без сомнения, будет праздноваться скорее утром, пока свежо, чем позже, когда начнется жара.

Санчо повиновался своему господину, и, когда Россинант и осел были оседланы, рыцарь и оруженосец сели на своих животных и шагом въехали в павильон. Первое, что представилось глазам Санчо, был целый бык, висевший на вертеле в дупле молодого вяза, а костер, разложенный для того, чтоб жарить этого быка, состоял из целой горы дров. Вокруг этого костра стояло шесть чугунов, которые, конечно, отлиты были не в обыкновенной форме для чугунов, так как это были винные кувшины,[74] из которых каждый вмещал в себе целую бойню мяса. В их стенках лежали целые бараны, казавшиеся там не больше голубей. Очищенных и совсем заготовленных зайцев и кур висело многое множество на деревьях в ожидании, пока их погребут в чугунах, такое же количество птиц и дичи разных сортов висело на ветвях, чтоб не испортиться. Санчо насчитал более пятидесяти больших мехов пинт в пятьдесят каждый, и все они, как скоро обнаружилось, наполнены были прекрасными винами. Кучи белого хлеба были величиной с груды пшеницы в житницах. Сыры, наваленные, словно кирпичи в поле, образовали целые стены, а два котла масла, громадные, как котлы красильщиков, служили для поджаривания разных пирожных, которые оттуда вынимали двумя огромными лопатами, чтобы погружать их затем в стоявший рядом котел с медом. Поваров и поварих было до пятидесяти, и все они были чисты, проворны и довольны. В обширный живот быка зашиты были двенадцать молочных поросят, предназначенных для того, чтобы сделать быка нежнее и вкуснее. Что же касается пряностей, то их закупили, казалось, не фунтами, а пудами, и они навалены были в большом открытом сундуке. Словом, приготовления к свадебному пиру были хотя просты, но так обильны, что ими можно было накормить целую армию.

Санчо Панса вытаращил глаза на все эти чудеса и созерцал их и восхищался. Первое, что его пленило, были чугуны, из которых он охотно отведал бы супу; затем его сердце тронули мехи, и, наконец, пироги с фруктами, лежавшие еще в печах, если можно назвать печами такие огромные котлы. Наконец, не в силах выдерживать более, он подъехал к одному из проворных поваров и со всею учтивостью голодного желудка попросил у него позволения обмакнуть кусок хлеба в один из этих чугунов.

– Ну, братец, – ответил повар, – сегодняшний день, благодаря богачу Камачо, не из тех, в которые возможно голодать. Слезай с осла и поищи там ложки: можешь съесть на здоровье курочку-другую.

– Я не вижу тут ложки, – ответил Санчо.