Ни слова правды - Ульян Гарный

Мычка сказал задумчиво:

— Ловил я этих змеев, потом шкуры продавал, по пятаку за штуку.

Себия присела рядом, спросила, искательно заглядывая в глаза:

— Опасные?

Вершинник поскреб затылок, ответил с сомнением:

— Да не так, чтобы очень. Пока мало — ничего, но как расплодятся — спать не дают, ночами воют. Вот и приходилось…

Девушка опасливо заозиралась, спросила еще тише:

— А сюда не залетят?

Мычка потрепал Себию по плечу, сказал успокаивающе:

— Сюда, вряд ли, они низехонько летают.

Шестерня прислушался к доносящемуся из недр ладьи равномерному гулу, сказал:

— Посветлеет — спущусь, гляну, как тут все устроено. Секиру Прародителя мне в печень, если упущу такую возможность.

— Это кто тут такой шустрый? — послышался насмешливый голос.

В надстройке над палубой, расположенной ближе к задней части, высветился прямоугольник дверного проема, спасаясь от яркого света, наемники поспешно прикрыли глаза, а когда проморгались, рядом, уперев руки в бока, возник незнакомец.

Мельком оглядев пришельца, могучая стать вкупе с низким ростом и окладистой бородой, с головой выдали уроженца пещер, Шестерня сказал задиристо:

— Я-то, известно кто, вон, вокруг четверо, и все знают. А кто ты?

— Тебя четверо, а меня все остальные, да полгорода в придачу. Я Маховик, механик судна.

Зола склонил голову в приветствии, церемонно поинтересовался:

— Скажи, любезный, как долго продлится путешествие?

Маховик хмыкнул, взъерошил бороду, отчего стал до боли похож на Шестерню, поменяйся они местами, никто бы не отличил, сказал с прежней насмешкой:

— Кто ж знает: может день, а может седьмицу. В нашем деле нельзя загадывать.

Зола нахмурился, спросил неодобрительно:

— Скажи хоть, куда направляемся, в какую сторону?

— Не знаю, — механик пожал плечами. Услышав сдавленный стон мага, добавил: — Но догадываюсь.

— В таком случае, куда мы летим? — к Себии вернулась обычная подозрительность.

Заметив, как угрожающе напружинилась фигура подземницы, Маховик, на всякий случай отступил на шаг, сказал серьезно:

— Вы, ребята, обвыкнитесь, сперва звездами полюбуйтесь, может, даже вздремнете, если сможете, а разговоры разговаривать будем позже, когда я с курсом определюсь. Да и посветлеет к тому времени, а то, не ровен час, наскочим на что-нибудь.

Мычка поспешно спросил:

— Наскочим? Здесь?

Маховик снисходительно бросил:

— А ты думал, если небо, то и наскочить не на что? Хуже чем в лесу, чуть не доглядишь — лоб расшибешь, а заодно и ладью. Отчитывайся потом перед главмехом….

Под ногами негромко ухнуло, ладья ощутимо просела. Чертыхнувшись, Маховик унесся обратно, вновь сверкнул прямоугольник входа, хлопнула дверь. Зола прошелся туда-обратно, с ожесточением впечатывая посох в доски палубы, сказал сердито:

— И надо же было поддаться на ваши уговоры. Сейчас бы спал на удобной кровати, не рискуя сверзиться с головоломной высоты, а с утра сразу в хранилище, там еще столько работы…

Дерн сказал с зевком:

— Все верно. Были бы сейчас в родной корчме, потчевали постояльцев. И чего не сиделось?

Зола недобро сверкнул глазами.

— Я никого с собой не тянул. Сами напросились.

— А никто и не в обиде. — Мычка улегся на палубу, заложил за голову руки. — Одно только зрелище ночного города стоило того, чтобы заново повторить весь путь.

Шестерня завозился, сухо заскрипели доспехи, сказал примиряюще:

— Не пойму, чего спорите. Впору радоваться: в кои-то веки удалось в рейд выбраться, на ладье полетать. А то сидим в четырех стенах, как в темнице. Еще немного, совсем бы мхом поросли.

Ему не ответили. Все в глубине души скучали по тому времени, когда не обремененные обязательствами каждый был предоставлен сам себе и мог заниматься любимым делом. Получаемые от хозяйки задания воспринимались с радостью, а выполнялись без спешки, после вдумчивой подготовки и неторопливых сборов. Здесь, в столице, жизнь гильдии течет по-иному. Все подчинено жесткому распорядку. И если для наемников сделали некоторое послабление, то прочие согильдийцы не имеют и этого. Подъем, короткий завтрак, утренние тренировки, за которыми следуют хозяйственные работы…. Редкие патрули по городу, позволяющие ненадолго вырваться из привычного круговорота дел, что пролетают незаметно, оставляя после себя ощущение смутной незавершенности, когда, едва ощутив вокруг иное течение жизни, тут же, возвращаешься назад, огорошенный царящей на улицах суетой и пьянящим ощущением ничем не ограниченной свободы.

Даже Себия, почти каждую ночь патрулирующая улицы в составе небольшого отряда подземников, порой, с сожалением вспоминала время, когда она вместе с товарищами, не связанные никакими обязательствами, кроме уз дружбы, шли навстречу неизвестности, не задумываясь и не считая выгоды, ввязывались в опаснейшие авантюры, наполняясь ощущением могущества и чувствуя бесконечный азарт от близкого дыхания смерти.

По щеке неприятно мазнуло холодным. Зола открыл глаза. Сверху, на бортике, сидит ворон, иссиня-черное оперение отливает металлом, клюв приоткрыт, круглый черный глаз смотрит, не мигая. Зола коснулся пальцами щеки, чуть отодвинул, присматриваясь. Ворон насмешливо смотрел, как брови мага сошлись на переносице, даже повернул голову, чтобы лучше видеть.

С омерзением обтерев ладонь о доски, маг вытянул руку, пальцы замерцали, угрожающе налились багровым. Но ворон, словно догадавшись, что должно произойти, зло каркнул, взмахнув крыльями, стремительно исчез из виду. Зола попытался встать, но закоченевшее за ночь тело слушалось с трудом, охнув, повернулся на бок, замедленно поднялся.

Солнце уже поднялось, но воздух еще не успел прогреться. Далеко внизу курится туманом земля, белесые клочья клубятся, непрерывно меняются, принимая формы неведомых зверей. Темные пятна рощ и верхушки холмов, словно редкие островки в бесконечном молочном море, что вскоре исчезнет, не оставив и следа. Здесь, наверху, по-прежнему холодно, доски палубы и бортиков покрыты мелкой водяной пылью. От едва заметной вибрации корпуса пыль собирается в капельки, те, в свою очередь, сливаются в небольшие лужицы, что вскоре испарятся под лучами неумолимого солнца.

Поежившись, Зола плотнее запахнулся в балахон, мельком оглядел товарищей. Рядом, привалившись к борту, спит Дерн, голова свесилась на грудь, руки по привычке прижимают к груди котомку с зельями, чуть дальше, укрывшись с головой плащами, лежат Мычка с Себией, не чувствительный к холоду, раскинулся Шестерня, в качестве подушки — щит, рука крепко сжимает заплечный мешок.

Взгляд заскользил дальше. Несмотря на скромные размеры, пяток шагов в поперечнике и два десятка в длину, ладья легко вместила полтора десятка воинов, а судя по оставшемуся свободным месту, бойцы гильдии вповалку спали в носовой части, занимая от силы треть свободного пространства, вошло бы еще столько же.

Скрипнула, отворяясь, дверь, из надстройки выбрался Маховик, покрасневшие глаза механика взглянули на мага.

— Не спится? — Маховик усмехнулся. — По первости, у всех так. Эти вон, в который раз уже, летят, — он кивнул в сторону согильдийцев, — спят, как бревна.

— Прохладно тут, — нехотя отозвался Зола. — Да и птицы гадят.

— Птицы, это хорошо, — протянул механик. — Значит, верным путем идем.

— А драконы? — зевая, поинтересовалась Себия.

— Где!?

От спокойствия Маховика не осталось и следа. Он подскочил к бортику, приложив руку козырьком ко лбу, воззрился в ту часть неба, куда смотрела подземница, мгновение напряженно всматривался, после чего, бросился в надстройку, по пути наступив на Мычку и запнувшись о Шестерню.

Наемники подхватились, заозирались, не понимая, что происходит. Глядя на их ошарашенные лица, Зола саркастически произнес:

— С добрым утром.

— Какое ж оно доброе, коли, по голове кони топчутся? — пробурчал Шестерня, потирая лоб.

— И не только по голове, — добавил Мычка, осматриваясь в поисках шутника, вздумавшего будить столь необычным способом.

Ладья, между тем, накренилась, круто пошла вниз. В небе, что незадолго до того казалось девственно чистым, протаяли черные точки, начали увеличиваться. Проснувшись вместе со всеми, Дерн с интересом вглядывался в пронзительную синеву, пытаясь определить, что происходит, но ладья стремительно снижалась, и вскоре, неведомые создания стали уменьшаться, а потом и вовсе исчезли, затерявшись в бескрайних просторах небес.

Чиркнув по верхушкам деревьев, ладья спустилась к земле, мгновенье повисев, коснулась поверхности. Корпус ощутимо тряхнуло, скрипнули доски обшивки, а мгновением позже, затих и ставший привычным гул. В уши ворвался вихрь лесных звуков: шелест листьев на ветру, птичий гомон, деловитое гудение пчел.