Правила игры в человека - Яна Листьева

это Асю так стремительно отпустило от одной мысли, что не придётся возвращаться с двумя пересадками, трястись в неуютном старом автобусе по узкой дороге, где с одной стороны лес и с другой лес. Или это в билетах было дело: кругом стояли взрослые, грели дыханием замёрзшие руки, и у каждого в кармане лежал пропуск в те незапамятные времена, когда деревья были выше, река больше и по ней ходили две белых Ракеты и голубой буксир, а внутри речного вокзала, вот прямо здесь, продавалось мороженое. Или же дело было в детях: при женщине в высокой меховой шапке томились ожиданием мальчик и девочка лет семи-восьми, и у молодой пары был дремлющий младенческий кулёк; места, где находятся дети, Ася считала безопасными. Но внутри было душно и даже как будто холоднее, чем снаружи, поэтому она вышла на улицу.

– Скоро придёт? – спросила она курильщика.

– Да сейчас уже.

– Ракета?

– Нет, конечно, – курильщик посмотрел на неё удивлённо, – давно здесь не были?

– Давно.

– Дядь Юру Харитонова не помните, наверное?

– Помню, – Ася снова заулыбалась. Ох, дядя Юра… Все героические капитаны и насквозь просоленные морские волки в её детском представлении выглядели точь в точь как он – высокий, широкоплечий, в выцветшей тельняшке, с волосами и бородой цвета лежалой соломы, с красным от солнца лицом (загар к нему не лип) и немного страшными, но очень красивыми, прямо по-настоящему капитанскими глазами, похожими на светлые льдинки. Конечно, дядя Юра не был всамделишным капитаном. Он водил тот самый голубой буксир, а папа был с ним знаком, и несколько раз в детстве Асе досталось восхитительное путешествие на открытой палубе – отсюда и до деревни Левобережное, где жила бабушка. Дядя Юра разрешал погудеть в гудок, угощал малосольными огурцами, которые держал в запотевшем пакете, и надевал Асе на голову свою огромную фуражку, пахнувшую табаком… И тут она сообразила, что дяде Юре сейчас должно быть под восемьдесят лет, а то и больше, и спросила, – неужели, жив ещё?

– Да нет, – вздохнул курильщик. – То ли внук у него, то ли внучатый племянник остался. Вот и весь наш речной транспорт…

Люди из стеклянного павильона медленно потянулись на сходни, точно им дали неслышный сигнал. Все такие же замёрзшие, как Ася. Зима выдалась тёплой, бесснежной; это всё близость воды и серая пелена тумана, такого густого, что противоположный берег был призрачен, а от колокольни в Михайловском виднелась только чёрная маковка. Ася всё это любила: и туман, и воду, и ночь. А собственные глаза временами ненавидела: они то и дело норовили повернуться к людям так, чтобы разглядеть что-нибудь отвратительное, скучное, злое, унижающее и без того нелепую человеческую природу. Но теперь помогал свет, исходящий от павильона, немного отражённый туманом: он проявлял в лицах особенную, зимнюю, сумеречную то ли предсмертную, то ли посмертную уже красоту. Ася даже не удивилась, когда крупная немолодая женщина принялась вглядываться в речной сумрак так пристально, будто почуяла в нём что-то, и так сказала: «Светлый», – словно призывала неведомого спасителя из клубящейся темноты.

И он пришёл, выскользнул из темноты, совсем бесшумный, на остатках хода, – белый двухпалубный катер с надписью «Светлый» на борту. То ли новый, то ли совсем недавно подлатанный и покрашенный. Как будто не местный, не в сезон, – такому бы ходить по широкой синей Волге, возить туристов с фотоаппаратами и шампанским. Но здесь его ждали и были к нему привычны; неторопливо поднялись на борт, – Ася изумилась, что билетов на входе никто не проверял. Может быть, в пути проверят? Или вовсе можно было проплыть зайцем?

Первым, что она увидела на палубе, был старый игровой автомат с зелёными лампочками. Дети, те самые мальчик с девочкой, сразу кинулись к нему бросать монетки. Внутри автомата застучало и заскрежетало, лампочки замигали, на экране заплясали цифры и разноцветные стрелки, а в жестяной ящичек внизу что-то упало; дети подхватили это и бросились к маме просить ещё монеток. Что там, интересно, было? Каучуковый мячик? Жевательная резинка? – Ася сунула руку в карман, не нащупала там мелочи и почти всерьёз расстроилась.

Как ни странно, насчёт туристов с шампанским она не ошиблась. Парочка в тёплых бесформенных куртках, одного роста и одинаково сложенные, почти подростки, – парень вытащил из-за пазухи бутылку шампанского, открыл её, протянул девушке, и она тут же облилась белой пахучей пеной от подбородка до пояса. Он метнулся в надстройку и вернулся с полотенцем и – Асины глаза удивлённо расширились, – двумя хрустальными бокалами.

– Музыку попросил включить, – сказал он.

Ася поморщилась. Вот этого она не учла. Но прислушалась и поняла, что музыка уже здесь – еле различимая в сыром зимнем воздухе, не хорошая и не плохая, без слов, – не мешающая, вот что самое главное. «Светлый» ещё не отчалил, а они уже топтались на месте под эту музыку, положив руки друг другу на плечи, и целовались, закрывшись капюшонами от внешнего мира, и разливали шампанское в хрусталь. Это было… Ну, да, это было мило. Институтская подружка как-то сказала Асе, что её проблема в тяге к крайностям, в привычке видеть вокруг только прекрасное или ужасное, а ведь есть ещё просто милое, – и Ася возмутилась до глубины души, как будто ей предложили поверить в розовых единорогов или подобную сахарную чушь. Но, возможно, в этих словах была своеобразная правда. Если бы давным-давно, в прошлой жизни, семнадцатилетний Димка предложил шестнадцатилетней Асе романтическую прогулку по воде от Кудыкиных гор до Ново-Ебенёво с музыкой и шампанским, она не просто согласилась бы. Она бы, наверное, была на седьмом небе от счастья. Не по подъездам же обниматься, в конце концов.

– Может, мне вас тоже пригласить на танец? – спросил из-за спины давешний курильщик и, почувствовав, что Ася встревожилась, тут же отступил на шаг, – шучу, шучу… Хотя как знаете. Дело молодое…

Она так и не определилась, как называть человека, управляющего катером, – капитаном? Водителем? – он вышел на палубу, поздоровался с курильщиком за руку, как с давним знакомым – ну, да, город маленький, – они заговорили о чём-то. Ася, разглядев его, изумлённо хихикнула. Внука дяди Юры Харитонова она представляла себе совсем не так. Местным таким мальчишкой. Белобрысым. Простеньким. В телогрейке и картузе, наверное. Даже пожалела его, воображаемого: день изо дня водить катер по зимней реке, в темноте, – за такое дело не берутся от хорошей жизни, а куда деваться, работы в городе особенно нет… А этот оказался немного старше Аси на вид – и совсем не местным, даже неуместным здесь. Его намного проще было представить себе в московской кофейне или в питерском книжном, если не считать фуражки. А впрочем, отличная была фуражка – синяя, с новенькой блестящей кокардой.