«Я ходил за линию фронта». Откровения войсковых разведчиков - Артем Драбкин

Там меня очень настороженно встретили. Командир роты привел меня в разведвзвод. Командир взвода, мой будущий муж, усадил в баньке возле стола. Сам сел нога на ногу. Папироса у него, манеры интеллигента. Начал расспрашивать, кто я, откуда. «А награды есть?» — «Есть». — «А какая?» — «За боевые заслуги». — «Агхааа….» Медалью «За боевые заслуги» награждались обычно ППЖ. Такая медаль была у Маши, может быть, этим меня хотели унизить, когда награждали. Честно говоря, я его возненавидела и потом радовалась, когда он разбился на машине так, что чуть живой остался. После войны он мне рассказал: «Мы сначала думали, что какая-нибудь нагрешила много и к нам пришла грехи замаливать». Правда, такое отношение закончилось быстро, и ребята меня просто оберегали.

Зоя Александрова с мужем

Бригада стояла на Пулавском плацдарме. Мы тренировались, ходили по азимуту. В стрельбе не тренировались, потому что пополнение в разведроту шло из батальона автоматчиков — все уже опытные.

В январе пошли в наступление. Нам с собой даже паек не давали! И никто даже слова не говорил. Мы знали, что сами должны добывать себе корм. В Польше в деревнях такая бедность, даже в России такой нет. Ну, мы тоже соображали и заходили в дома, что побогаче.

В разведку обычно посылали взвод — три танка. На них взвод разведчиков. Я всегда ездила на первом танке. Первый раз меня ребята позвали, я пошла, потом выяснилось, что я не в этом отделении, но я там так и осталась. На этом танке были самые-самые смелые и храбрые. Пять человек: Храмов, Волков, Битник, Грушев и Щекин (такой красивый, как барышня. Его уже не было в живых, когда мы получили на его имя письмо из тех мест, где стояла на формировании бригада. В письме были рисунки: на одном детская лапочка, а на другом ручка. А мы думали, что он девственник!). Почти все они были бывшие зэки, карманники. Попросились, и их отпустили на фронт. Они были очень смелые. Столько наград имели — не опишешь! Лет им было по 20–25. У них самый-самый главный был Андреев Анатолий — ему было под 40, он начинал как форточник. Были и другие солдаты, но эти — важные, мощные, наверное, жулики хорошие. Командир роты, откуда их перевели, был очень придирчивый, но трофейщик. Война кончилась. Ребята его обчистили, даже простыни унесли — отомстили. Какие брали трофеи? Мы из трофеев брали только носки, платки. Иногда часы, побрякушки. Правда, они быстро все это спускали, на доступных девчонок.

Место на танке у каждого разведчика было свое. Мое — по ходу танка третье слева. Первый — Храмов, второй — Волков, третья — я, четвертый — Грошев и др. С командованием встречались редко. Уходили в тыл врага с целью разведать мосты, их охрану, минирование, расположение частей противника, огневых точек, а также отвлекать силы противника на себя. Пленных не брали… Только вернемся с задания — получаем новое. Спали по большей части на танке, на ходу. Изредка ночевали в польских домах, но не раздеваясь и не разуваясь.

Бывали случаи, когда в одной деревне коротали ночь и мы, и немцы…

Как-то шли на танках очень медленно и осторожно: знали — кругом противник. Подъезжаем к поселку, и вдруг из переулка выскакивает парень — пальто нараспашку, без шапки — и кричит, показывая на двухэтажный дом: «Там фашисты!» Он отказался взобраться на танк и убежал. Разведчики посоветовались с танкистами и решили обстрелять неприятельское логово. Мы залегли в снегу перед танками. Залп, другой. Из дома посыпались немцы, большинство раздетые, а мы строчили из автоматов. Бархоткин прыгнул на башню танка и закричал: «Бей гадов!» Один разведчик был тяжело ранен. Пришлось один танк отправлять назад. Парня положили на трансмиссию, а по бокам с автоматами легли Анатолий Андреев и я. Танк мчался с предельной скоростью. Было очень жутко. Оставили парня в деревне, где утром было оставлено несколько раненых танкистов и автоматчиков. Потом туда снова пришли немцы. Больше об этих ребятах мы ничего не слыхали…

Немецкая авиация сильно мешала продвижению танковой колонны бригады, но серьезных потерь не было. Мы с Андреем Чупиным после одного из воздушных налетов отстали от прикрепленных танков. Потом спохватились и во время очередного налета не бежали от шоссе, а начали прыгать с одного танка на другой, покуда не увидели свой танк, который уже заползал на мост. Догнать не успели — танк ускорил движение, а мы вспрыгнули на следующий. Едва первый танк подошел к противоположному берегу, как был подбит и взорвался. Нас с Чупиным взрывной волной сбросило со второго танка. Вскочили, забежали за строения — и тут рядом разорвался осколочный снаряд. Андрей говорит: «Ну, Зоя, мы сегодня от двух смертей спаслись!» Нашли своих ребят, а Чупин зачем-то пошел с одним из приятелей назад по дороге. Потом смотрю — кто-то машет мне рукой: сюда, мол, сюда! Подбежала — Андрей лежит с развороченным боком, а губы шепчут: «Какой же я дурак… Знаю, отчего умираю». Он положил в карман две «лимонки» и забыл об этом. Потом полез зачем-то в карман и случайно выдернул чеку.

На реке Пилице ночью заскочили в одно польское село. Там была немецкая комендатура. Разведчики с ходу окружили дом, перестреляли часовых и самого коменданта. Следующей ночью пришли в другое польское село за городом Томашув, решили в разведку отправить часть ребят, остальные подыскивали жилье. Нас позвала к себе ночевать бедная семья. Поляки были приветливы и радушны, а вот накормить нас было нечем. Перед этим зашли по дороге в магазин, а там все пусто. В одном месте банка стоит, прихватили ее. Потом на танк вскочили и двинулись дальше через поле. Ветер, вьюга, холод. В селе остановились, а есть-то хочется, решили банку открыть. Дали мне на пробу. Это было жидкое мыло. Так и проспали голодными до утра. Вернулись с задания расстроенные разведчики — задание выполнили, но был тяжело ранен Петя Хохлов, скромный, хороший парень. Его положили на танк и увезли. В часть он вернулся после излечения уже в конце войны.

Наутро старушка полячка рассказала нам, как найти дом старосты. Пошли втроем. Заглянули в окно указанного дома, а там за столом сидят два немца и завтракают. Ребята разозлились, вошли в дом, схватили их, одного убили тут же, во дворе; другой попытался удрать, но его догнал Сашка-мотоциклист и прикончил. Я терпеть не могла расправ над пленными и кричала на ребят, чтобы они этого не делали, но не всегда это действовало. Ребята как ни в чем не бывало потребовали у старосты еду и выпивку. Староста выставил маловато, не то что немцам. Ребята пригрозили ему, и скоро стол «ломился от яств»…

В другой раз ночью пошли в тыл врага на 10 танках с начальником разведки Мельниковым. Где-то в лесу от лесника узнали, что впереди дорога заминирована. Пока связывались по рации с бригадой, я прикорнула на трансмиссии. Слышу, кто-то бежит и у каждого танка зовет: «Зоя, Зоя! Капитан зовет». Как трудно расставаться с теплым местечком, но куда денешься — служба. А капитан просто решил похвалиться перед поляками, что у него в разведке служит девчонка.

Получили задание отвезти на мотоцикле взрывчатку в соседнюю бригаду. И надо же такому случиться — забарахлил мотор. Мы еле-еле ползем, а нас уже настигает артиллерия. Дорога узкая, мы прижались к обочине. Догнал нас один «герой»-водитель, сначала долго матерился, а потом так вывернул руль, что пушка, вильнув, зацепила наш мотоцикл и сбросила его с дороги. Меня пришибло и подбросило в воздух, и, сделав сальто через голову назад, я полетела куда-то вниз, но уже без сознания. Очнулась — лежу в снегу, куда ни глянь — везде бело. Вскочила и… рухнула, левая нога не действовала. Ребята скатились вниз, подняли меня на руки, втащили наверх и усадили в коляску мотоцикла, прямо на толовые шашки. Что было потом, не помню.

На следующий день мы пересели на бронетранспортер, который на крутом повороте к деревне перевернулся, накрыв меня. Я снова отключилась, а когда пришла в себя, «услышала» гробовую тишину. Из-под транспортера я видела сапоги бойцов, стоявших траурным полукругом. Я тихонько запищала: «Вытащите меня!» Ребята загомонили, машину поставили на ход, а может, просто выволокли меня и понесли в ближайший дом. Я снова потеряла сознание и очнулась от льющейся на лицо холодной воды. В доме было полно женщин, эвакуированных из Варшавы и не ожидавших, что среди разведчиков может быть девчонка вроде меня. Как они удивлялись, хватались за голову и раскачивались, горестно восклицая: «Кобета! Кобета!», что по-польски означает «женщина»… Вообще, я одевалась под мальчишку и старалась оставаться незамеченной в мужской среде.

Ночью перед нами поставили задачу прорваться через передовую и углубиться в гитлеровские тылы, чтобы отвлечь на себя часть сил противника. Я еще плохо хожу, но ребята очень хотели взять меня с собой. (Они говорили: «Такое интересное задание — рейд по тылам врага! Мы тебя посадим на трансмиссию и будем сопровождать».) В полночь проскочили передовую. Местные жители сообщили нам, что в ближайшем от линии фронта городке Грец немцы спешно готовятся к эвакуации. Два поляка вызвались быть проводниками. Не доехав до городка примерно полкилометра, остановились. Наш танк пошел вперед, разведать обстановку. Подрулили к высокой стене, и вдруг — выстрел по танку из фаустпатрона. Бойцы спрыгнули с брони и — врассыпную. Еще один выстрел. Танк был подбит, но не загорелся.