На Рио-де-Ла-Плате - Карл Май

— Конечно, нет, вы же имеете в виду политический аспект ситуации, а именно к нему я равнодушен. Я ем хлеб, не задумываясь о булочнике, который его выпек, так же как миллионы людей, радуясь весне, вовсе не рвутся при этом изучать астрономию, чтобы понять сей феномен.

— Сеньор, признаться, вы ставите меня в затруднительное положение. Вы изворотливы, словно угорь; уклоняетесь от ответа, хотя, безусловно, знаете, о чем я собираюсь с вами поговорить. Итак, в нашей стране есть две партии, которые противостоят друг другу.

— Согласен, об этом я действительно знаю.

— Партия, к которой я принадлежу, думает о подлинном благополучии страны. Она стремится к порядку, законности и благоденствию, тогда как другая имеет в виду нечто противоположное — неразбериху, беспорядок, потому что стремится ловить рыбу в мутной воде. Мы знаем, что победим, но на это потребуется немало времени, огромные жертвы. Мы намерены избежать этих жертв. Если наш план удастся, противники будут уничтожены или, по крайней мере, обезврежены на десятки лет вперед. Пусть это прозвучит для вас невероятно, но именно вы тот самый человек, который может нам очень помочь в осуществлении этого плана.

— Я? Вы меня крайне удивляете! Чтобы я, иностранец, прибывший в страну лишь вчера, оказался способен на это!

— Да. Дело в вашем необыкновенном сходстве с человеком, которого мы намерены поставить во главе нашего движения.

— То есть в сходстве с Латорре? Я могу просить у вас дополнительных разъяснений?

— Да, конечно, если вы дадите мне обещание, что могу надеяться на ваше умение хранить тайну.

— Я обещаю вам хранить молчание самым строжайшим образом.

— Ладно, несмотря на то, что я мало вас знаю, я доверю вам нашу тайну… Мы хотим сделать Латорре президентом…

— Так я и предполагал.

— Значит, вы все-таки раздумывали над этим. Если наш план начнет осуществляться, нам нельзя будет сидеть сложа руки. Не только нам, но и самому Латорре придется совершить максимум возможного. Вы осознаете это, сеньор?

— Конечно!

— Но Латорре — офицер на службе. Он связан по рукам и ногам. Следовательно, ему надо уйти в отставку или хотя бы взять длительный отпуск.

— Я все понимаю. Но чем я сумею помочь вам?

— Очень многим. Нашему будущему президенту придется действовать нелегально до поры до времени. О его поездках наши противники не должны и догадываться! Визиты, переговоры и тому подобное должны проходить в полной тайне. Но противники догадываются, к чему клонится дело, и за полковником ведется неусыпное наблюдение. Поэтому надо отвлечь их внимание от его персоны. Мы долго искали ключ к решению этой проблемы и нашли его. Это… вы, сеньор!

— Я? Прекрасно! Но скажите мне, что именно я должен, по вашему разумению, делать?

— Отвлекать внимание наших противников от настоящего Латорре.

— То есть они должны принять меня за него?

— Да.

— Быть может, я обязан занять его должность и исполнять служебные обязанности, в то время как сам он скроется и будет спокойно работать на благо вашей партии?

— Нет, нет, вам, разумеется, не придется занимать его должность. Мы сделаем по-другому: Латорре испросит отпуск, чтобы подкрепить свое пошатнувшееся здоровье на какой-нибудь отдаленной эстансии или асиенде. Туда, надев его униформу, поедете вы. Все примут вас за Латорре, все убедятся, что вы поправляете здоровье в полном уединении. Тем временем Латорре будет инкогнито разъезжать совсем в других местах, собирая своих приверженцев, разрабатывая свои планы, а когда настанет время, он начнет действовать.

— А что будет со мной, когда настанет это самое время?

— Вы продолжите свое прерванное путешествие и получите самые убедительные доказательства нашей признательности вам.

— Вы имеете в виду какую-то плату?

— Плата! Ну что вы? Назовем лучше это гонораром, дотацией или чем-то подобным. Определите размер суммы, какую вы полагаете достаточной, чтобы возместить понесенные вами потери.

— Но я не знаю, что потеряю. Речь может идти о пустяковой трате времени, а может, и о моей жизни, сеньор.

— Последнее исключено!

— Вот уж позвольте усомниться! Когда подлинный Латорре примется действовать, его противники легко могут расправиться с поддельным. Если меня расстреляют по закону военного времени, то мне будет уже безразлично, какова сумма дотации.

До сих пор капитан уступал ведение переговоров своему отцу. Теперь он сам произнес:

— Сеньор, скажите откровенно: вы боитесь? А я считал вас мужественным человеком!

— Я не трус; я часто доказывал это и, вероятно, не раз еще докажу. Но есть разные вещи — рисковать своей жизнью ради себя, своих ближних или своего отечества или, соблазнившись деньгами, ставить свою жизнь на кон ради чьих-то чуждых тебе интересов. Я вовсе не боюсь выдавать себя за Латорре. Попади я в беду, мне хватило бы и мужества, и хитрости, чтобы спастись.

— Так что же за причина мешает вам пойти нам навстречу?

— Мне это дело не нравится в принципе. Я ненавижу ложь.

— Но есть же святая ложь!

— Это не более чем слова.

— Сеньор, вас очень трудно переубедить!

— Потому что я не хочу, чтобы меня переубеждали.

С этими словами я поднялся с места. Коммерсант схватил меня за руку и снова усадил, сказав:

— Не спешите, сеньор! В любом случае вы останетесь моим гостем, даже если надежды, что я возлагаю на вас, не оправдаются. Я, впрочем, не сомневаюсь, что нам все же удастся договориться. Быть может, вы не совсем хорошо представляете, каков будет размер нашей благодарности. Среди нас есть богатые, даже очень богатые люди, а преимущества, приносимые нам вашим сходством с Латорре, велики, и награда будет адекватной. Вы будете счастливы.

— Что вы называете счастьем?

— Будучи коммерсантом, я подразумеваю под счастьем, конечно, достижение крупной выгоды. Скажите мне прямо, какую сумму вы хотели бы получить за свои услуги?

— Вообще никакую, потому как я не в состоянии оказать вам подобную услугу.

— Надеюсь, что это не последнее ваше слово, ведь от него зависит ваше будущее.

— Я не меняю своих решений.

— И все-таки я попрошу вас еще раз подумать. Сегодня вечером у вас будет возможность узнать нас получше. А завтра утром я буду с нетерпением ждать вашего согласия.

Я хотел было возразить, но он опередил меня:

— Пожалуйста, не говорите пока ничего больше! Я вижу, что зажгли свечи. Гости вот-вот прибудут. Пойдемте в дом.

Почти стемнело. На дворе был октябрь, в Южной Америке это весенний месяц, сумерки в эту пору наступают довольно рано. В доме уже мерцали свечи. Начиналась так горячо ожидаемая тертулья. Отец с сыном направились в парадные комнаты, я же пошел к себе в каморку, чтобы не оказаться первым из гостей. Но вначале заглянул к пекарю по соседству и купил у него черный хлеб, который здесь едят бедняки. С хлебом я двинулся в конюшню, чтобы покормить свою лошадь.