Ахилл - Вадим Сухачевский

И потому для героев

Нюкта слагает костры!

— Да! Да-да!.. — вздохнул Клеон.

И в тот вечер, когда мирмидонцы возгласили с берега: "Плывет Патрокл! К нам плывет Патрокл!" — Нюкта уже, наверно, складывала костры. Ибо знала она, что самым ярким звездам предстоит вскоре возгореться на небе...

"К нам плывет Патрокл!" — и на эти возгласы все, и Ахилл, и Агамемнон, и я вместе с остальными гоплитами, все мы выбежали из шатра.

Корабль приближался к берегу — и это был тот самый быстроходный корабль, который отправил Агамемнон к данайским берегам за Патроклом.

Наконец корабль врезался в прибрежный песок, и Патрокл спрыгнул с борта в объятия Ахилла. Оба рыдали — слишком долгой была разлука друзей.

И рыдал, как и они, наш царь Агамемнон...

Слезы мигом высохли у него на глазах, когда Ахилл, увлекая за собой Патрокла, снова взобрался на корабль, увлек за собой друга, крикнул выбежавшим на берег мирмидонцам:

— Сталкивайте корабль в воду, мы отплываем!

— Но — куда, куда, Ахилл?! — успел возгласить Агамемнон. — Неужели мы сперва не воздадим жертвы богам по случаю счастливого возвращения нашего друга?

Однако корабль, развернувшись, уже отплывал в ту сторону, где на якоре стоял другой корабль, тот, на котором находилась Брисеида.

Быстро пристал один корабль к другому, снова был перекинут мостик, и вскоре мы увидели, как Ахилл переводит по этому мостику девушку, по-прежнему накрытую покрывалом. А вслед за ним Патрокл почему-то вел пятерых связанных людей — доверенных людей нашего царя.

Агамемнон не стал дожидаться их возвращения — тотчас умчался в свой шатер и повелел незамедлительно окружить его тройной стеной из трехсот лучших гоплитов в каждом круге.

Когда корабль с Ахиллом и Патроклом вновь пристал к берегу и все с него высадились, по виду Ахилла мы поняли сразу — произошло что-то страшное.

Он молча подвел девушку к строю гоплитов, окружавших царский шатер, и лишь тут сдернул покрывало с ее головы. И тогда все увидели, что девушка эта ряба лицом, блекловолоса, с бельмом на одном глазу; лишь фигурой она напоминала прекрасную Брисеиду.

— Ты видишь, Ахилл, — выйдя из шатра, но, понятно, прячась за щитами гоплитов, крикнул Агамемнон, — я держу свое слово. Можешь быть доволен — ты, как и уговаривались, получил свою женщину!

Ахилл отвечал негромко, но в наступившей тишине слова его слышали все.

— Царь, — сказал он. — Ты ответишь за свою ложь. Ты ответишь за нее перед богами, но сперва — передо мной. Не думай, что твои воины — такая уж надежная для тебя защита. С Патроклом и с моими мирмидонцами я бы смял их хоть сейчас, если бы пожелал. Но я хочу, чтобы ты одумался. Я даю тебе эту ночь для раздумий. Если к утру ты не вернешь мне Брисеиду — страшна будет твоя участь, и никто не сумеет спасти тебя! — С этими словами, уводя с собой пленных, он ушел в свой шатер.

Всю ночь из его шатра доносились вопли — это Ахилл подвергал страшным пыткам захваченных им людей Агамемнона. Однако утром, когда он вышел из шатра, вид у него был такой, будто пыткам подвергали его. Ибо теперь он узнал все, и, наверно, предпочел бы смерть этому знанию...

Говорил же я тебе, Профоенор, что Брисеида обладала какой-то особой красотой. Если красота Елены была солнечной, прельщающей всех, независимо от лет, то красота Брисеиды была робкой, лунной красотой. И так же, как раннее утро очаровано луной, а не грядущим знойным полднем; так же, как вечер бежит к луне от зноя солнечного дня, — так же и юность, и старость равно тяготеют к такой лунной красоте, коей наделили боги Брисеиду.

И старец Агамемнон за то время, покуда укрывал ее на каком-то своем острове, стал вожделеть к ней...

И он... Слушай же, слушай, Профоенор! Он силой овладел ею!

И не вынесла дева позора — наложила на себя руки!..

Вот что за ночь узнал Ахилл от Агамемноновых слуг, чьи тени, унесенные Танатом, к утру уже стенали в зловонном Тартаре!

Гоплиты, окружавшие царский шатер, опустили копья, когда утром увидели приблизившегося к ним Ахилла. Сам кровожадный бог войны Арес, подойди он сейчас, обуянный гневом, к этому шатру, не вызвал бы у них такой робости.

Раздвинув их, Ахилл молча подошел к шатру и перерубил мечом растягивающие его веревки.

Рухнул шатер, но под ним, — это сразу стало ясно, — никого не было.

— Где Агамемнон? — обернувшись к гоплитам, спросил Ахилл.

Они молча указали копьями в сторону моря.

Там, вдали, стоял на якоре "Геликон" — самый большой корабль Агамемнона, на котором тот и приплыл из Микен к стенам Трои. Знал наш царь, сколь опасно ему оставаться на берегу!

Вдруг все увидели, что от корабля отделилась лодка под парусом, и направилась в нашу сторону. Поскольку лодка была царская и на парусе был изображен священный олень, символ великих Микен, все подумали — уж не сам ли Агамемнон отважился все же на встречу с Ахиллом? О, недолго бы в этом случае оставаться ему в живых после того, как лодка коснулась бы берега!..

Ахилл с мечом в руке стоял на берегу, и лицо его застыло, как у неумолимого финикийского божества...

Но, конечно же, Агамемнона в лодке не было — то приплыли к Ахиллу его послы.

— О Ахилл, о доблестный Ахилл!.. — выйдя из лодки, они пали ниц перед царевичем. — Великий микенский царь шлет тебе богатые дары!..

Тем временем рабы уже выносили из лодки железные мечи, доспехи, тоже окованные драгоценным железам, золотые цепи, ларцы из слоновой кости, наполненные драгоценными каменьями, тюки шелковой ткани. Все мирмидонское царство не стоило и половины того, что они вынесли.

Но и то было еще не все. Один из послов взмахнул рукой, и из лодки на берег вышли шесть рабынь с лицами, накрытыми покрывалами. Когда они подняли свои покрывала, все увидели, сколь они юны и прекрасны. Там была и смуглянка-ассирийка, и белокурая северянка, и меднокожая рабыня из Египта, и черная нубийка с прекрасной фигурой, точно выточенной из нубийского оникса, и розовощекая персиянка, и финикийка с накрашенными алой краской губами, какие бывают у их жриц любви. Одни лишь эти рабыни стоили никак не меньше, чем двадцать талантов золота.

— Прими в дар и этих юных дев, царевич! — продолжал посол. — Это лучшие из рабынь, каких только можно найти в странах Востока, Юга и Севера! И уверяю тебя, они все невинны, как нераскрывшийся бутон!.. Но и это еще не все! Царь Агамемнон жалует тебе также новый корабль, построенный из финикийского кедра. Он уже плывет сюда! А на нем — две дюжины лучших ассирийских коней и дюжина ассирийских колесниц, обитых серебром, и дюжина обученных рабов-конюхов, и еще полдюжины рабов-кузнецов из Вавилона. Агамемнон просит тебя принять все это, благородный царевич!..