Деревня восьми могил - Сэйси Ёкомидзо

— Получается, так. Очень может быть, что они сами принесли туда доспехи и обрядили отца. И исправно ходят молиться.

Харуё побледнела еще сильнее. Рукавом кимоно прикрыла подбородок и долго молча размышляла о чем-то. Потом, видимо, какая-то догадка осенила ее, она резко подняла голову, и я увидел искаженное горестной гримасой лицо; необычный блеск в ее глазах испугал меня.

— Сестра, что с тобой? Вспомнилось что-то страшное?

— Тацуя-сан, я боюсь. Мне страшно… Значит, все обстояло именно таким образом…

— Что ты имеешь в виду, Харуё-сан?

Необычным для нее высоким голосом она заговорила:

— Меня, Тацуя-сан, очень долго мучили эти мысли. В последнее время особенно. Ведь пришлось пережить столько смертей… И всякий раз обнаруживалось, что это отравление. Эти отравления заставляли меня снова и снова возвращаться к страшным воспоминаниям. — Харуё поежилась и продолжила: — Послушай историю, которую я могу поведать только тебе, Тацуя-сан. Но пожалуйста, никому ни в коем случае не пересказывай ее.

То, о чем она рассказала мне, происходило двадцать шесть лет назад, вскоре после череды жутких убийств в деревне. Ей в восемь лет пришлось быть свидетельницей смерти матери, и с тех пор различные страхи преследовали Харуё все детство. По ночам страхи особенно одолевали ее, она боялась буквально любого шороха, включала свет и начинала беспричинно плакать. Бабушки жалели ее, ласкали и стали укладывать вместе с собой.

— Да, я спала между обеими бабушками. Но заметила, что глубокой ночью они обе исчезали куда-то. Однажды я подняла страшный крик, ревела, искала их по всему дому. После этого они больше не исчезали вместе, но все равно по очереди обязательно выходили из комнаты, где мы спали. Я спрашивала у оставшейся бабушки: «Где вторая?» — «В туалет пошла, скоро вернется», — ответ всегда был стандартным. Мне, девочке, этого объяснения было достаточно, и обычно я более или менее спокойно спала дальше. Но раз случилось так, что, лежа в постели, я услышала напугавшие меня переговоры бабушек.

В ту ночь Харуё, как всегда, спала между бабушками Коумэ и Котакэ. Неожиданно голоса бабушек, перешептывавшихся над ее головой, разбудили Харуё. Она делала вид, что спит, подслушивать их разговор специально не собиралась, но кое-что все-таки расслышала. Больше всего ее испугало произнесенное бабушками слово «яд». Потом они заговорили о том, что вечно это продолжаться не может, что, если его схватят, смертной казни не избежать, что лучше бы ему умереть, но он здоров как бык, что, если он снова начнет буянить, поднимется великий шум, не лучше ли добавлять ему в еду яд… Напуганная Харуё дрожала и покрывалась потом.

— То, что впитывает мозг ребенка, остается с человеком на всю жизнь. Я и поныне, как вспомню ночные разговоры бабушек, изнываю от страшных мыслей и подозрений.

Харуё снова поежилась, будто от холода, и рукавом кимоно незаметно утерла набежавшую слезу. Ее рассказ очень взволновал меня. Я тоже почувствовал, как по моему телу пробегает ледяная волна.

— Сестра, выходит, после страшных событий бабушки сами спрятали отца в пещере?

— Нет, сейчас я так уже не думаю. Мне кажется, он сам укрылся там. А бабушки кормили его каждый день.

— И в конце концов отравили?..

— Тацуя-сан, даже если это так, не следует осуждать Коумэ-сама и Котакэ-сама. Они беспокоились о чести семьи, о жителях деревни, о судьбе отца и, наверное, именно поэтому так поступили. Он, несмотря ни на что, всегда был их любимцем, и они неизменно старались облегчить ему жизнь. Что же касается яда, даже если это и правда, я могу понять их.

Этот дом всегда преследовали несчастья, и, думая об этом, я всякий раз содрогался от ужаса.

Конечно, рассказанное Харуё не более чем предположение. Но я склонялся к тому, что, озабоченные честью дома, судьбой деревни, будущим отца, если его поймают, Коумэ-сама и Котакэ-сама действительно постепенно довели отца до смерти. И это было с их стороны актом милосердия по отношению к нему. Да, я теперь многое понимал, но все равно тяжелые мысли не давали мне покоя.

— Конечно же я никому ничего не расскажу, Харуё-сан. И еще раз попрошу Норико-сан не распространяться о том, что ей известно. Но и тебе пожелание: выкинь все это из головы.

— Да, постараюсь. Дело-то давнее… Меня беспокоит другое: имеется ли какая-нибудь связь между тем, что я рассказала, и последними отравлениями?

Это волновало и меня. Я внимательно посмотрел в глаза Харуё:

— Ты полагаешь, что бабушки…

— Нет-нет, такое в принципе невозможно. Но когда я вспоминаю, как умер брат Куя, волей-неволей…

Бабушки-двойняшки, сознательно убившие отца, могли убить и его сына, нашего брата. Подобное подозрение имело под собой основания. К тому же старухи настолько преклонного возраста вполне способны на странные неординарные поступки, их образ мыслей порой бывает недоступен нормальным людям.

Вот чего боялась Харуё.

— Сестра, отгони от себя эти дурацкие мысли! Лучше поговорим о тайном ходе. Зачем, когда и как он появился в нашей усадьбе?

— Я… Подробностей я не знаю. Кто-то из наших предков любил очень красивую женщину; сам он служил управляющим в замке местного феодала. После множества всяких перипетий замок ему пришлось покинуть. Рассказывают, что он часто скрывался в нашей усадьбе. Останавливался в дальних покоях, которые собственно ради него и построили. В то же время соорудили потайной ход. На всякий случай. Но, Тацуя-сан…

— Да?

— Пожалуйста, не спускайся больше вниз. Мало ли что может случиться…

— Хорошо, сестра, не буду.

Я пообещал это, не задумываясь, чтоб успокоить Харуё, но на самом же деле не собирался приостанавливать свои розыски, ведь многое можно было узнать именно в подземелье.

Кое-что прояснилось, но появились новые вопросы. Так, решилась загадка странной молельни, в которую регулярно спускались Коумэ-сама и Котакэ-сама. Взамен нее возникла другая: почему столько лет находящийся там труп не разлагается? Что значит «Обезьянье кресло»? И еще: чего ради мне велено было хранить карту подземных лабиринтов? По словам покойной матери, эта схема должна принести мне удачу. В чем же сила самой схемы, а также помещенных рядом «Песен паломников»?

К сожалению, в тот же вечер расспросить сестру о карте я не успел, а уже на следующий день она слегла с сильным жаром, так что мне пришлось надолго отложить свои замыслы.

Думаю, причиной ее жара было нервное потрясение. Об этом свидетельствовало то, что в бреду она иногда произносила слово «доспехи» и время от времени обращалась к отцу как к живому. Из-за ее бреда могла выйти наружу наша общая тайна, а главное, что ни говори, сестра Харуё была для меня самым близким в этом доме человеком. В силу обеих этих причин я старался ни днем ни ночью не отходить от постели Харуё, и насколько хватало умения, ухаживал за больной. С другой стороны, и сама Харуё, если не видела меня рядом с собой, впадала в волнение и тут же посылала за Осимой. Так что почти все свое время я проводил с сестрой.

Коумэ-сама и Котакэ-сама тоже были обеспокоены состоянием Харуё и по очереди постоянно сидели с ней. Узнав о болезни Харуё, пришли навестить ее и Синтаро с Норико. Я попросил Норико, принимая во внимание сложившуюся ситуацию, пока больше не приходить, и она с полуслова поняла меня. Напомнив ей о необходимости хранить тайну, я ласково попрощался с ней, и она ушла. Сестру навещали также Мияко и мать доктора Куно. Куда делся сам Куно, она не знала; она была бледна и выглядела плохо.

Во время этих визитов приходилось проявлять особую бдительность, оставлять лежащую в бреду Харуё с посетителями было бы непростительной оплошностью. Таким образом, за неделю ее болезни я почти не вспоминал о своих планах. Тем более что до разговора с Харуё мне все равно не удалось бы продвинуться в моем расследовании. Коскэ Киндаити, который мог дать сколько-нибудь полезную мне информацию, тоже давно не появлялся.

Пролетели десять дней, у Харуё наконец спала температура, и она перестала бредить. «У нее слабое сердце, возможно, поэтому так долго держалась высокая температура», — недоуменно пожав плечами, сказал доктор Араи и в случае необходимости пообещал приглядывать за ней. Я наконец почувствовал облегчение. А Харуё, благодаря меня за заботу, добавила: «Прости меня, Тацуя-сан, я доставила тебе много хлопот и в бреду наговорила, наверное, немало лишнего. Ты, должно быть, ужасно устал. Но сейчас я уже в полном сознании, так что можешь спать у себя в комнате».

И вот я наконец вернулся к себе, но хотя действительно устал чрезвычайно, заснуть не удавалось. Я воспользовался вновь обретенной свободой и снова юркнул в подземелье.

Тот факт, что на протяжении десятилетий облик покойного отца не меняется, не давал мне покоя. К счастью, я нашел дома энциклопедический словарь и в попытках разрешить мучившую меня загадку проштудировал его вдоль и поперек, пока не наткнулся на то, что, как мне казалось, объясняло этот феномен. Чтобы удостовериться в правильности найденного объяснения, я и спустился в ту ночь в тоннель.