Слепая вера - Бен Элтон

—... Сандра Ди, — закончила свою фразу Чантория.

И тут выражение лица Сандры Ди изменилось: она осознала, что ее коллега следил за ней через интернет. Конечно, это потрясло ее, но Траффорду почудилось, что к потрясению примешался еще и испуг.

— Кто такая эта Сандра Ди, Траффорд? — громко спросил отец Бейли. — Значит, это из-за нее вы перестали интересоваться женой?

Сандра Ди покраснела от гнева. Их взгляды встретились, но вместо того чтобы отвести свой, как ожидал Траффорд, она продолжала смотреть на него в упор. Ее взгляд жег его точно огнем — свирепое, молчаливое обвинение. Эта женщина пошла на самые крайние меры ради того, чтобы сохранить в тайне свою личную жизнь, а теперь из-за него, Траффорда, ее имя прозвучало со сцены на публичной исповеди — да не просто так, а в качестве единственной причины бракоразводного процесса. В конце концов отвернулся Траффорд, не в силах больше выносить то чувство вины и раскаяние, которые она в нем пробудила.

— Нет! — воскликнул Траффорд. — Вовсе нет. Я ее совсем не знаю! Я наткнулся на ее блог случайно, и меня при... привлек один ролик.

Возможно, для Чантории и Сандры Ди происходящее было полно смысла, но зрители определенно скучали. Им хотелось страсти, секса, а еще лучше — крови. Их не интересовал какой-то жалкий заика, подглядывающий за девушкой, с которой он даже ни разу не переспал. Отец Бейли заметил, что паства начинает проявлять нетерпение, и решил, что пора закругляться. Он сказал, что готов удовлетворить просьбу супругов о разводе, и отпустил их со сцены.

Возвращаясь на свое место в зале, Траффорд не смотрел туда, где сидела Сандра Ди, но был уверен, что она по-прежнему не спускает с него глаз. У него было такое ощущение, будто они прожигают в нем дырки.

— Ну вот, похоже, с этим покончено, — сказала Чантория, когда они сели. Но Траффорд знал, что она ошибается.

23

Эпидемия кори-плюс оказалась ошеломительной по своей внезапности и жестокости. Впрочем, такими бывали все эпидемии. Господу Богу, говорил отец Бейли, некогда размениваться на мелочи.

— У Бога крутой нрав, — уверял исповедник свою паству, — и если уж он карает, то карает сурово. Некоторые называют это возмездием, и они правы, однако я предпочел бы назвать это строгой, но справедливой любовью.

Кое-кто считал, что у неуклонно растущей свирепости эпидемий есть и другие причины. По их мнению, здесь сыграли свою роль и бездумное увлечение антибиотиками, и сомнительное питание, и сниженные нормы общественной гигиены, и понемногу ухудшающееся качество питьевой воды при климате, который давно уже стал субтропическим. Эти проблемы обсуждались на более или менее серьезных чатах и веб-сайтах, посвященных здравоохранению. Конечно, никто не усматривал в перечисленных факторах ничего, кроме божьего произволения; авторы только намекали, что погрязший в грехе человек, пожалуй, мог бы задуматься над тем, чтобы есть побольше овощей и фруктов и доводить до конца курс лечения антибиотиками, который порой еще назначался врачами.

Как бы то ни было, гибельная мощь всех основных болезней росла с каждой новой эпидемией, и корь — или, как она теперь именовалась, корь-плюс — не составляла исключения. Вызывающий ее вирус менялся и при каждом очередном возвращении оказывался все более стойким и беспощадным.

То же самое можно было сказать и о свинке-плюс, и о коклюше-плюс, и о менингите-плюс, и обо всех прочих детских заболеваниях — ибо самой тревожной была статистика смертей среди тех, кто еще не начал постигать азы веры в духовной школе. Недуги, которые малыши раньше переносили вполне спокойно, теперь медленно, но верно становились неизлечимыми. Зато те, кто не умирал в первые несколько лет жизни, и дальше неплохо справлялись с болезнями. Как говорил отец Бейли, Бог позволял выжить лишь воистину праведным и сильным, снискавшим его благоволение. А может быть, как утверждали иные вебсайты, у этих людей развивался иммунитет к вирусам благодаря тому, что в детстве они болели самыми опасными болезнями в легкой форме (за что им, разумеется, тоже следовало сказать спасибо многомудрому Создателю). Но младенцы в своей невинности не успевали ни приобрести иммунитет, ни достичь высот праведности, так что мор косил их буквально через одного.

Траффорд с Чанторией узнали о появлении кори-плюс в их жилом комплексе — Башнях Вдохновения — однажды утром, сев завтракать. Едва об этом сообщили по локальной сети, как до их слуха донесся с легкостью проникший сквозь тонкие межквартирные перегородки плач первой несчастной матери. Был идентифицирован новый штамм кори-плюс, и она пронеслась по их небольшому сообществу точно смерч, перекидываясь от человека к человеку с каждым приступом кашля, каждым чихом и каждым выдохом. Власти уже объявили карантин в полудюжине зданий башенного типа, из которых состоял их район.

Чантория взглянула на Траффорда — ее лицо было живым воплощением тревоги и страдания. Все родители с ужасом ждали мига, когда они со своими детьми очутятся внутри карантинного ограждения, запертые в самом очаге инфекции. И вот этот миг наступил. Власти не снимут барьеров, пока болезнь не натешится вдоволь.

— Кейтлин прекрасно себя чувствует! — застонала она. — Нас должны выпустить, пока она не заразилась!

— Ты же знаешь, что не выпустят, — отозвался Траффорд. — Такого еще не бывало.

Он говорил правду: все слышали истории об отчаявшихся родителях, которые бросались на ограду карантинной зоны, держа своих детей на руках. Из этого никогда ничего не выходило. Полицейские готовы были стрелять, лишь бы не дать инфекции вырваться наружу.

— Но она ведь хорошо выглядит! — продолжала причитать его жена.

— Согласен.

— Значит, нас должны выпустить!

— Чантория, — спокойно сказал Траффорд. — Нас не выпустят. Мы в карантине. Но я думаю, что с ней все будет нормально.

Чантория его почти не слушала. Она уже успела надеть на личико Мармеладки Кейтлин маску, спрыснутую освежителем воздуха, а теперь затыкала щель под входной дверью мокрыми тряпками, чтобы преградить путь болезнетворным миазмам.

— Чантория, — повторил Траффорд. — Ты меня слышишь? Я думаю, что с ней все будет в порядке.

Жена сердито посмотрела на него.

— Ты думаешь! Думаешь! — крикнула она. — На кой черт нам сейчас думать! Молиться надо!

— А все остальные, по-твоему, не молятся? — спросил Траффорд. — В каждой комнате этого дома люди возносят молитвы Богу — между прочим, тому самому, который, по их убеждению, и обрушил на них эту напасть.

Чантория расплакалась в бессильной панике.

— Надо что-то делать! — твердила она. — Помоги мне законопатить окна... или пойди купи лаванда., или хотя бы просто заткнись и почитай какое-нибудь свое идиотское руководство! Не знаю что... но не сидеть же сложа руки! Нельзя позволить ей умереть.

— Я думаю, она не умрет, — ответил Траффорд. — Понимаешь, Чантория, я уже кое-что сделал.

Чантория взглянула на него, и в ее глазах промелькнула надежда.

— Ты что, все-таки...

— Да. Я сделал Кейтлин прививки.

Через считанные часы рыданиями наполнился весь дом: недуг скашивал одного ребенка за другим, и одна мать за другой предавались отчаянию. Малыши, которые уже умели ходить, и дети постарше еще кое-как сопротивлялись, но всем самым маленьким скоро стало очень худо. Всем — за исключением Мармеладки Кейтлин.

По всему району, в сотнях квартир каждого дома матери беспомощно смотрели, как глазки у их детей все сильнее краснеют, а дышать им становится все труднее. Пока симптомы были похожи на симптомы обычной простуды или гриппа, какая-то надежда у взрослых еще теплилась — пусть и слабая, но все же. Каждый родитель старался убедить себя, что его ребенок всего лишь простудился и чудесным образом избежит участи многочисленных жертв страшной бойни, учиненной высшими силами в их уголке города. Но когда появлялась сыпь, люди уже понимали в глубине души, что надежды нет и все, что им остается, — это молитва. Сыпь начиналась около ушек и расползалась по всему телу — пятнышки росли и множились, покуда не сливались в один сплошной покров, высасывающий жизнь из зараженных младенцев по мере того, как температура у них поднималась все выше и выше. Увидев сыпь, матери переставали плакать, и в квартирах воцарялось глубокое, скорбное молчание. Родители сидели около кроваток и обреченно ждали неминуемого конца. Эпидемия была настолько внезапной и свирепой, что почти все дети захворали одновременно, а потому и боль утраты у матерей тоже оказалась синхронизированной. В День Смерти, как назывались подобные дни, весь район погрузился в тяжкую, жуткую тишину: его обитатели скорбели по едва народившемуся поколению, стертому с лица земли буквально в течение суток.

Когда чиновники из отдела здравоохранения наконец сняли карантин — это произошло через месяц после начала эпидемии, — в Башнях Вдохновения не осталось в живых ни одного ребенка младше года.