151 эпизод ЖЖизни - Евгений Гришковец

А ещё, поскольку для любого калининградца поляки – соседи, я очень рад и в первый раз за долгое время согласен и даже горд тем, как поступило руководство нашей страны в связи с этой бедой. Может быть, в первый раз за долгие годы мы как страна поступили сильно, потому что сострадание и сочувствие – это всегда проявление душевной силы. У польского консульства, недалеко от моего дома, горы цветов, люди привозят их со всего города и из области.

21 апреля

Последнюю неделю прожил, точнее, прожили в волнениях: наш фильм «Сатисфакция» был отобран французским экспертом и рекомендован во все три программы Каннского кинофестиваля. О том, что он не попал в основную программу, я узнал из новостей, когда сообщили, что Канны ждут «Утомлённых солнцем 2». А в двух других – мы знали, что наш фильм фигурирует в шорт-листах. Сегодня же мы наконец получили вежливый французский отказ (улыбка).

Поверьте, я не расстроился. Просто чуда не случилось. А к возможности поехать на Каннский фестиваль я относился именно как к чуду. И хоть я не раз бывал в Каннах и в самом Дворце фестивалей… Всё равно это что-то именно чудесное и ко мне не относящееся. Я хорошо понимаю, что в Каннском фестивале больше мифа, чем реальности, что это вполне рабочее мероприятие, а для многих – не что иное, как кинорынок. Но для меня важнее был сам флёр, само прикосновение к мифу.

Я принял участие в огромном количестве театральных фестивалей, от самых знаменитых, типа Авиньонского и Венского, до самых скромных, типа Хельсинкского и Люблянского. Для меня в слове «фестиваль» давно уже нет ничего притягательного. Но Каннский фестиваль продолжает парить в сознании некогда кемеровского парня как что-то волшебное и недосягаемое. Вот он и остался недосягаемым. Наверное, это даже хорошо (улыбка).

Я прекрасно знаю достоинства и недостатки нашей картины, но я люблю её и рад тому, что у нас получилось. Понимаю, что если бы «Сатисфакция» поехала в Канны, её было бы потом легче донести до отечественного зрителя. А для меня ничего важнее, чем наш зритель, нет и быть не может. Чем больше я ездил по международным фестивалям, чем больше меня переводили и ставили за границей, тем меньше иллюзий. Осталась одна серьёзная иллюзия – Каннский фестиваль. С иллюзиями жить приятнее (улыбка). А как сложится судьба нашего фильма на Родине, будет зависеть от разных, во многом непонятных мне причин.

Сегодня раскладывал и перебирал подарки, привезённые с гастролей из разных городов: сделанные вручную мягкие игрушки (очень красивые), несколько серебряных ложечек – в подарок новорождённой дочери, красивая серебряная погремушка (ей же), ручки, самодельные открытки, письма, маленький позолоченный велосипедик на подставке, экзотическая монета… Это, конечно, не «Золотая пальмовая ветвь», но очень тёплые и, как выясняется, очень поддерживающие вещи.

P. S. А в связи с тем, что я написал по поводу Каннского фестиваля и неких сладких и манящих мифов, привожу маленький отрывок из моей новой книжки «А…..а», чтобы было понятнее, чего я ждал и почему волновался, ожидая решения Каннского фестиваля (улыбка с зубами).

Хочу в Лас-Вегас! Но я понимаю, что я хочу не знаменитых на весь мир огней этого чудесного и почти нереального города, который взяли и построили посреди пустыни.

Я совсем не хочу видеть бесконечные ряды игровых автоматов, зелёное сукно карточных столов и рулеток. Я не могу этого хотеть. Я не знаю правил большинства этих игр.

Всего только пару раз, будучи нетрезв, я совершил робкие попытки бросить фишки на красное, чёрное, какие-то цифры и даже на «зеро» рулеточного стола. Но всё это не имело никаких результатов и последствий, а азарта я не почувствовал. Так, пару раз где-то что-то ёкнуло под стук шарика, скачущего по цифрам, на которые я сделал свои жалкие ставки.

Я не хочу в Лас-Вегасе ни огромного неожиданного выигрыша, ни шикарного гостиничного номера с видом на все огни и фонтаны, ни шампанского в ведёрке со льдом на столике у окна с этим видом… Хотя я от всего этого не отказался бы и даже был бы этому рад. Но хочется мне прежде всего не этого!

Я хочу в Лас-Вегасе сидеть за покером (в который не умею играть вовсе), глубоко за полночь. Хочу, чтобы на мне был отличный смокинг, который был бы сшит специально для меня и сидел бы на мне идеально. Хочу, чтобы бабочка была развязана и висела просто ленточкой на шее.

Я хочу ощущать смокинг как привычную одежду, которая для меня является чуть ли не повседневной. Хочу носить смокинг, даже не думая, не помня, забывая, что я в смокинге. Хочу привыкнуть к хорошим дорогим белым рубашкам и запонкам. Хочу легко и умело, насвистывая любимую песенку, завязывать бабочку. Хочу завязать её лихо и подмигнуть своему шикарному отражению в гигантском зеркале.

Хочу, подъезжая к своему отелю или казино, привычно, не задумываясь, оставлять ключи в замке зажигания, не глядя выходить из машины и не сомневаться, что машину припаркуют в лучшем виде. Хочу подходить к клубу, в который выстроилась огромная очередь, а мощные охранники никого не пускают. И чтобы, завидев меня, не говоря ни слова, высоченный, широкоплечий, чёрный, лысый охранник в лиловой рубашке, строгом галстуке и костюме отстегнул бы цепочку, преграждающую остальным вход, и пропустил меня, молча, но любезно.

Хочу хоть раз в жизни, сидя у барной стойки, расстегнуть смокинг, одним движением развязать бабочку, рывком расстегнуть пару верхних пуговиц рубашки и сказать бармену: «Дружище, мне как обычно».

А уже у покерного стола я хочу не покера, я хочу усталым движением бросить карты на стол, мол, я на сегодня игру закончил, допить остатки того, что обычно пью в Лас-Вегасе, звякнув не успевшими растаять кубиками льда, и, отходя, не глядя, метнуть на зелёное сукно пару фишек в качестве чаевых.

Для того же самого и по тем же причинам я хотел бы приехать на церемонию вручения «Оскара». Но там я знаю многих, а меня – никто. Так что не уверен, что мне удастся там сказать кому-нибудь: «Дружище, мне как обычно».

Интересно, пойдёт ли мне смокинг? Возможно ли вообще сшить смокинг по моей фигуре?

22 апреля

Сегодня весь день сердился. День закончился, и от него осталось странное, нервное послевкусие, как после того, как лизнёшь батарейку. (Из-за этих батареек мне с детства кажется, что электричество кислое на вкус.)

Сначала не повезло с таксистом, который вёз меня и старшую дочь по городу. Наташе четырнадцать лет, а в нашем такси надрывался типичный такой шансон, в котором сообщалось про очередную «ходку», про этапы, про то, что герой этой песни когда-то сорил «хрустами». Я попросил таксиста выключить музыку. Он сделал потише, но просьбу мою не выполнил. Я настойчиво сказал ему, чтобы он выключил музыку или переключился на другую волну. Он ещё убавил звук, но по-прежнему не выполнил мою просьбу. А из динамиков неслось про валета и прикуп. Тогда я уже не выдержал и сказал, что считаю недопустимым слушать такую музыку при детях, и если он не выполнит моё требование, выйду из машины и ничего не заплачу. Тут водитель даже растерялся, с возмущённым видом повернулся ко мне и сказал, что у него тоже есть ребёнок, трёх лет, которому эти песни нравятся. Тут я увидел на дисплее магнитолы, что играет не радио, а диск. Я понял, что водитель оскорблён, потому что, должно быть, слушает любимые песни любимого исполнителя. Но я остался непреклонен и даже пригрозил, что обращусь к его руководству, если он будет упорствовать.

Он выключил музыку и демонстративно вывел на предельную громкость свою диспетчерскую. Мы ехали, и я чувствовал, как он меня ненавидит. Неприятно находиться в маленьком пространстве с человеком, излучающим такую ненависть, уверенным, что его оскорбили в лучших чувствах, что какой-то чистоплюй наплевал ему в душу.

Потом резко испортилась погода, посыпала мелкая белая крупа, стало холодно и неуютно… А потом я включил новости и увидел, как президент моей страны посещает в Истре ветерана, чтобы посмотреть, какие квартиры ветеранам предоставляют. Ветеран оказался хоть и весьма пожилым, но здравым человеком, и на груди у него, помимо медалей, был хорошо виден университетский «поплавок». Ветеран вёл себя спокойно, не суетился, не робел, не лепетал. Говорил хорошо, внятно, выражал свою благодарность с достоинством. А президент наш разговаривал с ним в покровительственно-игривом тоне, как говорят с выжившими из ума стариками. А потом президент сказал: «Я дарю вам ещё один телевизор». Не «мы дарим», не «примите в подарок», – он сказал именно: «я дарю вам», – как будто купил телевизор на собственную зарплату. Сам пошёл, достал из собственного кошелька деньги… Мне тут же вспомнилось, как Дмитрий Анатольевич в Аргентине, при президенте Аргентины, если помните, даме, сказал, что если кто-то с чем-то не согласен, – «нам плевать». Почему это он при даме сказал «нам плевать»? То есть и мне плевать? Если бы говорил я, я выразился бы иначе. То есть телевизор дарит он, а плюём мы вместе…