Мы сгорали заживо. Смертники Великой Отечественной (сборник) - Артем Драбкин

Герой Советского Союза И. П. Лавейкин с экипажем у своего ЛаГГ-3. Залазино, Калининский фронт, декабрь 1941 г.

А вот перед боевым вылетом большинство летчиков старались совершенно не пить спиртного. Вспоминает Сергей Горелов: «Того, кто позволял себе выпить, как правило, сбивали. У пьяного реакция не та. А что такое бой? Ты не собьешь — тебя собьют. Разве можно победить противника в таком состоянии, когда у тебя перед глазами вместо одного два самолета летают? Я никогда не летал нетрезвым. Выпивали мы только вечером. Тогда это было нужно, чтобы расслабиться, чтобы уснуть».

Завтрак на аэродроме под крылом ЛаГГ-3. Многие летчики жаловались, что после интенсивных вылетов пропадал аппетит, но, похоже, это не тот случай

Кроме водки, летчикам также выдавались папиросы (как правило, «Беломор» — по пачке на день) и спички. Вспоминает Анатолий Бордун: «Большинство наших летчиков меняло свои папиросы техникам на махорку. Она нам даже больше нравилась, чем „Беломор“. Махоркой можно было сразу накуриться, чтобы во время вылета курить не хотелось. А техники с нами охотно менялись, потому что им пофорсить хотелось с папиросами. Ну а мы и так летчики, нам форсить не нужно!»

ЛаГГ-3 на конвейере завода № 21 в г. Горький (архив Г. Серова)

Технический состав кормили, конечно, несколько хуже, чем летчиков, но зачастую тоже неплохо. Отношения летчиков с техниками всегда были самыми теплыми, ведь именно от техника зависели исправность и боеспособность истребителя.

В кабине этого МиГ-3 с надписью «За Родину» на борту — Виталий Рыбалко, 122-го ИАП. Высотный мотор АМ-35А позволял развивать 640 км/ч на высоте 7800 метров, но у земли, по выражению летчиков, это был «утюг»

Конечно, среди технического состава были и женщины — и мотористки, и младшие специалисты по вооружению. Порой у летчиков завязывались с ними романы, которые иногда заканчивались свадьбой.

МиГ-3 129-го ИАП на стоянке

Многие летчики-истребители верили в приметы. К примеру, старались не бриться и не фотографироваться перед боевыми вылетами. Вспоминает Сергей Горелов: «Были и свои приметы: бриться утром нельзя, только вечером. Женщину подпускать к кабине самолета нельзя. Мне в гимнастерку мать вшила крестик, а потом я его перекладывал в новые гимнастерки».

Денежные аттестаты, которые истребителям выдавались за службу, они в основном отсылали родным в тыл. Возможность потратить деньги на себя была далеко не всегда, да и необходимости в этом не было. Вспоминает Виталий Клименко: «Перед началом перебазирования я отправил аттестат своей жене на получение с моей зарплаты денег, так как знал, что Зине и ее матери жилось в это время трудно. Нас же, летчиков, и во время войны неплохо снабжали продуктами питания, одеждой. Мы ни в чем не нуждались… Поэтому все фронтовики, как правило, посылали свои аттестаты своим женам, матерям, отцам или родственникам, так как в тылу было особенно тяжело с питанием».

Стирали свою форму летчики, как правило, сами. Особых хлопот с этим у них не было, поскольку на аэродроме всегда стояла бочка с бензином. Они кидали туда гимнастерки, штаны, потом одежду достаточно было потереть, и вся грязь от нее отлетала, форму оставалось только прополоскать и высушить!

Группа МиГ-3 патрулирует над центром Москвы

Мылись летчики раз в двадцать-тридцать дней. Им устраивали полевые бани. В палатках устанавливали печки и котлы. Там стояли бочки — одна с холодной водой, другая с кипятком, — рядом лежала ржаная солома. Получив мыло, летчики запаривали солому кипятком и терлись ею, как мочалкой.

Но иногда летчика могли вызвать на боевой вылет даже во время мытья. Вспоминает Анатолий Бордун: «Погода ухудшилась, и у нас по случаю отсутствия вылетов организовали баню. Мы моемся, и вдруг сигнальная ракета взлетела. Как потом оказалось, распогодилось немного и бомбардировщики к нашему аэродрому вышли, а от нас требовалось их сопровождать. Соответственно, мы из бани выскочили. Я успел надеть только штаны и рубашку. У меня даже волосы остались намыленными. Вылет прошел благополучно, но если бы меня сбили, думаю, подивились бы на земле, что летчик едва одетый и голова в мыле».

1943 год стал переломным в воздушной войне на Восточном фронте. Причин тому было несколько. В войска стала массово поступать современная техника, в том числе и получаемая по ленд-лизу. Массированные бомбардировки немецких городов заставляли немецкое командование держать большое количество истребительной авиации в ПВО страны. Не менее важным фактором стало возросшее мастерство и выучка «сталинских соколов». С лета и до самого конца войны советская авиация завоевала господство в воздухе, которое с каждым месяцем войны становилось все более полным. Вспоминает Николай Голодников: «После воздушных боев на „Голубой линии“ Люфтваффе постепенно утрачивали господство в воздухе, и к концу войны, когда господство в воздухе было утеряно окончательно, „свободная охота“ осталась единственным способом ведения боя немецкой истребительной авиацией, где они достигали хоть какого-то положительного результата». Люфтваффе оставались исключительно сильным, умелым и жестоким противником, отважно сражавшимся до самого конца войны и порой наносящим весьма болезненные удары, но на общий итог противоборства это повлиять уже никак не могло.

Воспоминания летчиков истребителей

Клименко Виталий Иванович

Виталий Клименко в классе училища перед стендом с мотором М-11

Рядом, в 100–125 км от Шауляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения Прибалтийского военного округа, во-вторых, на аэродроме дежурила в полной боевой готовности авиаэскадрилья или в крайнем случае звено истребителей. Встречались мы и с немецкими разведчиками, но приказа сбивать их у нас не было, и мы только сопровождали их до границы. Непонятно, зачем тогда поднимали нас в воздух, чтобы поздороваться, что ли?! Я помню, как во время выборов в Верховные Советы Эстонии, Латвии и Литвы мы барражировали на низкой высоте над г. Шауляй.

На аэродроме у поселка Кочетовка курсанты Чугуевского училища Иван Шумаев и Виталий Клименко (справа) изучают теорию полетов

Непонятно, для чего это было необходимо — то ли для праздника, то ли для устрашения. Конечно, кроме боевой работы и учебы, была и личная жизнь. Мы обзавелись знакомыми и ходили с ними в Дом культуры военного гарнизона г. Шауляй, где пели, смотрели кино или танцевали. Молодые же были — 20 лет! У меня была знакомая красивая девушка, парикмахер, литовка Валерия Бунита. В субботу 21 июня 1941 года я встретился с ней и договорился в воскресенье поехать прогуляться на озеро Рикевоз. Мы в это время жили в летнем лагере — в палатках возле аэродрома. Как раз шли учения ПрибВО. Проснулся часов в пять, думаю, надо пораньше встать, чтобы успеть позавтракать, потом сходить к Валерии и ехать на это озеро. Слышу — гудят самолеты. На аэродроме дежурила третья эскадрилья, на И-15, прозванных «гробами», поскольку на них постоянно были аварии. Вот, думаю, налет с Паневежиса, а эти его небось прозевали. Открываю полу палатки, смотрю, над нами «кресты» хлещут из пулеметов по палаткам. Я кричу: «Ребята, война!» — «Да, пошел ты, какая война!» — «Сами смотрите — налет!» Все выскочили, а уже в соседних палатках и убитые есть, и раненые. Я натянул комбинезон, надел планшет, и бегом к ангару. Технику говорю: «Давай, выкатывай самолет». А дежурные самолеты, что были выстроены в линеечку, уже горят. Запустил двигатель, сел в самолет, взлетел. Хожу вокруг аэродрома — я же не знаю, куда идти, что делать! Вдруг ко мне подстраивается еще один истребитель И-16. Покачал крыльями: «Внимание! За мной!» Я узнал Сашку Бокача, командира соседнего звена. И мы пошли на границу. Граница прорвана, смотрим, идут колонны, деревни горят. Сашка пикирует, смотрю, у него трасса пошла, он их штурмует. Я — за ним. Два захода сделали. Там промахнуться было невозможно — такие плотные были колонны. Они почему-то молчат, зенитки не стреляют. Я боюсь оторваться от ведущего — заблужусь же! Прилетели на аэродром, зарулили в капонир. Пришла машина с командного пункта: «Вы вылетали?» — «Мы вылетали». — «Давайте на командный пункт». Приезжаем на командный пункт. Командир полка говорит: «Арестовать. Посадить на гауптвахту. Отстранить от полетов. Кто вам разрешал штурмовать? Вы знаете, что это такое? Я тоже не знаю. Это может быть какая-то провокация, а вы стреляете. А может быть, это наши войска?» Я думаю: «Твою мать! Два кубика-то слетят, разжалуют на фиг! Я же только в отпуск домой съездил! Лейтенант! Девки все мои были! А теперь рядовым! Как я домой покажусь?!» Когда в 12 часов выступил Молотов, мы из арестованных превратились в героев. А переживали страшно! Потери были большие, много самолетов сгорело, ангары сгорели. Из полка только мы вдвоем дали хоть какой-то отпор, не дожидаясь приказа.