Служители тайной веры - Роберт Святополк-Мирский

Никифор двинулся к выходу.

— Прежде чем ты оставишь нас, отец, — остановил его Иван, — позволь задать один вопрос, важный для меня.

Никифор вернулся.

— Спрашивай, сын, я отвечу.

— Отец, ты не раз говорил, что служители всякой веры по большей части не столько служат ей, сколько заботятся о себе самих и своем благополучии, ты говорил, что они гораздо большие безбожники, чем простые смертные, которых эти служители наставляют. Скажи мне, уверен ли ты, что люди, которые стоят во главе вашего братства, заботятся о процветании и распространении новой веры? Искренни ли они в своих помыслах? Не может ли оказаться так, что твоя вера в этом отношении ничем не отличается от любой другой, а ее служители похожи на остальных?

Никифор улыбнулся и, покусывая бороду, отошел к окну. Он немного помолчал, задумчиво жуя травинку, потом вернулся к Ивану.

— Я знал, что ты спросишь меня об этом, и, по правде говоря, боялся этого вопроса, потому что он — единственный, на который я не могу ответить уверенно... Что ж, я часто задумывался об этом раньше... А потом перестал. Знаешь, почему? Потому что мне, в сущности, нет до этого никакого дела. Возможно, они и такие люди — я никого из них не знаю — может быть... Но разве это главное? Человек должен во что-то верить и ради чего-то жить. Если даже меня и обманывают, я закрываю глаза на этот обман, потому что без него я умер бы с тоски при моем беспокойном характере. Война для меня уже неподходящее развлечение, а всю жизнь считать бобровые шкуры и разбирать тяжбы боброловов — нет, этого я бы не вынес! И вот я служу нашему братству и не изменю своей клятве. Я буду служить ему до конца, и если придется мне на этой службе сложить голову — что ж! — смерть — это всего лишь последнее приключение в жизни!

Иван склонил голову и задумался.

— Ты удовлетворен моим ответом?

— Да, отец.

— Хорошо. Через полчаса я вернусь сюда, и вы сообщите мне о своем решении.

Никифор вышел и, минуя несколько комнат, направился в самую маленькую, из который был выход на задний двор. Вдоль стен стояли полки с толстыми старыми книгами, а за столом сидел великан в куртке из козьего меха и что-то читал.

— Ну, вот и все! — тяжело вздохнул Никифор и опустился в кресло напротив...

У Трофима было загоревшее обветренное лицо. Он задумчиво взглянул на Никифора.

— И как они к этому отнеслись?

— Очень удивились и, кажется, немного растеряны.

— Я думаю! Такое потрясение... Они славные ребята — им стоило рассказать все... Но мне кажется — они не поймут нас.

— Почему ты думаешь?

— Нынешнюю молодежь интересует другое... Правда, твои дети воспитаны иначе... Подождем.

— Да... — тихо отозвался Никифор, — иначе... И все же... Мне кажется, чего-то в них не хватает... Не пойму — чего...

— А может, им уже недостаточно того, чего хватает нам?

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя в этом деле влечет борьба, как самоутверждение. Меня — тоскливое одиночество.... А они — они еще совсем молоды.... Их еще не постигли горести и разочарования земного бытия.... Им хочется жить, — просто жить полной жизнью, не связывая себя никакими клятвами и тайнами....

— Может быть... Может быть...

Они помолчали, и Никифор заговорил о другом:

— Когда ты свяжешься с Преемником?

— Завтра ночью на болоте будет его гонец.

— Очень хорошо. Передашь, что порученное дело я выполнил. Оба брата под моим наблюдением. Все замыслы Семена мне известны. Они не представляют для нас особого интереса. Так, обычные волчьи намерения. При этом заранее обреченные на провал. Семен никогда не совершит значительных дел. Он бездарен и годится лишь для мелких интриг. Правда, его честолюбие и жестокость безмерны. Эти чувства могут сделать его той последней соломинкой, которая ломает спину верблюда, но верблюдом ему никогда не стать... А вот что до Федора... Тут дело серьезное... Мне кажется, им стоит заняться особо. Федор далеко от меня, а я неподвижен, как гора... Но ты знаешь — если гора не идет к Магомету... Федор придет ко мне сам. Думаю, что очень скоро все тайны князя перестанут быть тайнами для меня.

Никифор умолк, а Трофим, не дождавшись продолжения, снова уткнулся в книгу.

Через полчаса Никифор и Трофим торжественно вошли в горницу, где их ждали дети королевского бобровника.

Иван по-прежнему сидел на своем месте, а Марья стояла у окна. Когда открылась дверь, она резко обернулась, и щеки ее горели.

— Пришло ваше время, — тихо сказал Никифор.

Марья шагнула вперед.

— Я хочу принять веру моей матери. Я хочу посвятить служению этой вере всю жизнь. Я готова выполнять любые поручения. — Ее глаза гневно блеснули. — Почему он мужчина, а не я? Это ему следовало родиться в юбке!

Иван побледнел.

— Отец, ты сказал, что мы вольны выбирать. Если ты прикажешь, я стану членом вашего братства и буду соблюдать все его законы, но если ты хочешь знать мое собственное желание — я скажу тебе, что предпочел бы иной путь. Я говорил об этом Марье, и потому она сердится. Но я ничего не могу поделать — меня волнует другое.

— Что же? — нахмурился Никифор.

— Тайны, отец! И в этом, видно, сказалась твоя кровь. Но не те, что интересуют ваше братство. Те принадлежат людям, и узнать их, в сущности, не так уж трудно. Меня манят тайны, известные лишь Господу Богу, о котором ты говорил... Я хочу узнать, из чего и как устроена Земля, на которой мы живем, и правда ли, что она лежит на трех рыбах, как говорили раньше... Я хочу узнать, что такое человек, откуда он взялся, почему живет и куда девается его душа после смерти... Поэтому, если ты хочешь, чтобы я был счастлив, отец, позволь мне уехать в Вильно, затем в Варшаву, а может, и дальше. Я хочу повстречаться с мудрыми людьми, которые живут там и пишут книги, я хочу перенять их знания и продолжить начатое ими дело... В этом я вижу цель своей жизни, и следовать этой цели — мое желание.

— Кажется, я немного переборщил с образованием моих детей, — пробормотал Никифор и обернулся к Трофиму, — если нашу веру церковь считает ересью, чем же она посчитает стремления этого мальчишки, который хочет посягнуть на тайны самого Господа?

Лицо Трофима разгладилось.

— Ты воспитал хорошего сына, Никифор, и если он выбирает свой путь в жизни — в этом нет беды. Отпусти мальчика — пусть идет, по крайней мере, пусть дойдет до той черты, за которую никто еще не переступал...

Никифор вздохнул:

— Ну что же, сын, не буду тебя неволить. Но знай — путь, который ты избираешь, пожалуй, более неопределенен, чем путь, который выбирает твоя сестра. Господь поверяет свои тайны лишь избранным, и я видел многих, которые, дожив до седых волос, плакали от отчаяния, когда убеждались, что знания, собранные ими за всю жизнь по крупице, оказывались никому не нужными или, что самое страшное, — и вовсе неверными... Да не постигнет тебя такая участь!