Черное евангелие - Сэйтё Мацумото

— Благодарю.

Сэцуко взяла палочки и принялась за еду. Женщина сидела рядом, словно хотела хоть немного скрасить ее одиночество.

— Ну как, нравится?

— Очень. Вы прекрасно готовите! — похвалила Сэцуко.

Действительно, ужин был великолепный! Конечно, если бы Торбэк был с ней, все показалось бы еще вкуснее. Впрочем, дело было даже не в Торбэке, а в том, что произошло с ней вчера.

— Что-то отец Торбэк задерживается, — сказала женщина, словно читая ее мысли.

Сэцуко потупила взор.

— Ну ничего, теперь скоро придет. Служба уже, наверное, кончилась. Осталось потерпеть самую малость. Я понимаю, очень скучно просидеть весь день одной.

— Спасибо, — поблагодарила Сэцуко.

— Больше не хотите?! Как жаль!

Сэцуко снова осталась одна.

А Торбэка все не было. Ей казалось, что она в пустыне. Никогда она еще так не тосковала по нему.

И какой противный, унылый дом! И страшный. Так и кажется, что тебя все время подстерегает опасность.

Тишина, с нижнего этажа — никаких звуков. Что там делается? Сэцуко сидит не шевелясь, и ей кажется, что эта ночь будет длиться вечно.

Снаружи иногда доносится шум проезжающей машины. Сэцуко напрягает слух в надежде, что это едет Торбэк, но всякий раз шум удаляется, и снова наступает тишина.

Стрелки часов уже показывают девять.

Неужели и сегодня ей придется ждать до одиннадцати? Ей сразу вспомнился вчерашний кошмар.

Все-таки как этот человек попал сюда? Неужели его никто здесь не знает? Не может быть. Наверно, и женщина эта его знает. Однако она это скрывает, по ее лицу нельзя догадаться, известно ей что-нибудь или нет.

Сэцуко казнит себя за вчерашнее. Как все нелепо и страшно получилось. Вошел, словно хозяин, и, словно хозяин, овладел ею.

Прошло еще полчаса. Опять послышался шум мотора. На этот раз машина остановилась у дома. Это Торбэк, Сэцуко не могла ошибиться. Наконец-то послышался его голос.

Сэцуко не выдержала и распахнула дверь. Перед ней стоял Торбэк. Она со слезами бросилась ему на грудь.

30

Сэцуко дрожала, как в лихорадке.

И опять неудержимо по ее щекам катились слезы. Торбэк недоумевал — ее будто подменили. Она стала совсем другой. У него даже закралось подозрение. Неужели она почувствовала, что против нее что-то замышляют?

— Сэцуко! — Голос Торбэка звучал очень нежно. — Что с тобой?

Но она ничего ему не объяснила и только пожаловалась, что ей было очень тоскливо.

— Ну, а сейчас? Ведь я же с тобой.

Однако она все еще не могла прийти в себя. Грудь Торбэка была мокрой от ее слез.

— Тебя кто-нибудь обидел здесь?

— Нет, нет… Ко мне были очень внимательны…

— Ну и слава богу! В этом доме все христиане, так что ничего дурного тебе сделать здесь не могли.

— Бэк, — сказала Сэцуко, — ты хочешь, чтобы мы тут пожили с тобой? Мне сказала об этом хозяйка. Это правда?

Она испытующе посмотрела на Торбэка.

— Правда, ведь я сам тебе об этом говорил.

Сэцуко на минуту задумалась.

— Конечно, побыть с тобой несколько дней было бы замечательно… По скажи, ты по-прежнему должен общаться со своим… этим братом?

Она подняла голову и посмотрела Торбэку в глаза.

И тут она увидела, что Торбэк изменился в лице. Да и глаза его, всегда ласковые, нежные и чистые, сейчас были совсем другими.

— Если ты этого не хочешь, я совсем перестану с ним встречаться…

— Это правда?

Торбэк отвел глаза в сторону.

— Конечно, правда, если ты настаиваешь. Это нетрудно.

Сэцуко крепко обвила его шею руками.

— Ты обещаешь?

— Обещаю.

— Слава богу!

Она еще крепче прижалась к нему и поцеловала его в губы.

— Только не обманывай меня. Умоляю тебя, не встречайся с ним больше! Никогда! И сюда не позволяй ему приходить!

— Хорошо, Сэцуко, я не буду с ним встречаться.

— Спасибо тебе!

Сегодня Сэцуко дарила ему свою любовь особенно горячо. Она все время тянулась к нему, целовала его лицо, шею, плечи…

— Сэцуко! Ты любишь меня?

— Да, очень!

— Правда?

— Конечно. Ради тебя я не пожалею жизни!

— О-о-о!

— Сегодня ты был очень занят в церкви? А сейчас уже совсем освободился?

— Да, да, теперь я свободен.

— Слава богу! Мне ведь не хотелось бы, чтобы наши отношения вредили твоему делу.

Торбэк посмотрел на часы: двадцать минут одиннадцатого.

— Боже, а ведь я действительно забыл заехать в одно место!

— Ну вот видишь! Ты должен уехать? Опять!

— Да, но, впрочем, мы можем поехать вместе, если ты хочешь.

— А что я буду там делать?

— Да ничего. Я быстро освобожусь. Подождешь меня в машине. Мне ведь не в церковь нужно. А потом приедем сюда.

— Бэк, это просто замечательно! А то у меня снова будет ужасное настроение… Только можно мне позвонить тете? Они, наверно, страшно беспокоятся. Ведь я им так и не позвонила в тот день.

— Конечно, можно. Но я очень спешу. Позвоним на обратном пути.

— Хорошо. А что сказать тете, если она спросит, где я?

— Ну, это чепуха. Скажешь, что звонишь из дому.

— Ох, как это неудобно!..

Торбэк встал. И только сейчас Сэцуко включила свет. Она села перед зеркалом и стала приводить себя в порядок. Через несколько минут она была готова.

— Ну вот и все. — Сэцуко взяла сумку.

— Да, кстати, скажи, то письмо, что я тебе послал, оно с тобой?

— Да, в сумке.

— Дай его, пожалуйста, мне.

— Но зачем, Бэк? Я его здесь от скуки все время перечитывала.

— Оно мне нужно, дай, пожалуйста, — и Торбэк протянул руку.

— Ты иногда бываешь такой странный!

Она раскрыла сумку и достала письмо.

— Вот, возьми!

Торбэк взял письмо так стремительно, что Сэцуко насторожилась.

Он улыбнулся и положил письмо к себе в карман.

— Я оставлю его у себя.

— Зачем?

— Да просто мне не хочется, чтобы ты вспоминала о моем брате, раз он тебе так неприятен, ведь в этом письме я упоминаю о нем.

Сэцуко тронуло такое внимание. Все было, как она хотела.

— Ну пошли.

— Небо какое-то черное. Может, дождь пойдет? Возьму с собой зонтик.

Они тихо спустились по лестнице. Сэцуко шла впереди.

Внизу в вестибюле стояла женщина, та самая, что прислуживала Сэцуко.

— Далеко отправляетесь? — улыбаясь, спросила она.

— Немного покатаемся на машине.

— Вот и прекрасно!

Они вышли на улицу. Знакомый голубой «рено» стоял у ограды. Торбэк открыл дверцу.

— Я так давно не была на свежем воздухе! — проговорила Сэцуко.

Торбэк уселся за руль и нажал на акселератор. Мотор зашумел. Он включил фары. Перед тем как тронуться, Торбэк огляделся по сторонам.

Сзади зажглись красные огоньки, и машина тронулась. Огоньки постепенно делались все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли из виду.

У ворот дома стоял Окамура. Убедившись, что «рено» скрылся за поворотом, он поспешил в дом и бросился к телефону…

Был первый час ночи.

Торбэк вел машину по уснувшим улицам. Он мчался на бешеной скорости. Сэцуко в машине уже не было. Не снижая скорости, он въехал в лес. Тишина, кругом ни души. Деревья снизу закрывала пелена тумана.

Недалеко от дома Ясуко Торбэк сбавил скорость и повел машину осторожно, словно крадучись. Как всегда, он поставил «рено» среди деревьев и огляделся. Разумеется, в доме уже спали. Он постучал в дверь. Залаяла собака, но Торбэк прикрикнул на нее, и она замолчала. Он стучал очень тихо и с тревогой ждал, пока в доме загорится свет. Наконец дверь открылась.

— Боже мой, Бэк-сан! — Ясуко ß удивлением посмотрела на гостя. — Так поздно?

Торбэк попытался улыбнуться. Но улыбки не получилось, лицо исказила гримаса. Вдруг его качнуло в сторону.

— Что с вами?!

Ясуко с тревогой смотрела на Торбэка. Ее поразил его вид.

Когда он вошел в комнату, на нем лица не было: какая-то зеленая бледность заливала лоб, щеки, и под глазами чернели круги, волосы были растрепаны, костюм измят и испачкан в грязи.

Ясуко решила, что он попал в автомобильную катастрофу.

— Что случилось, Торбэк-сан? Вы похожи на привидение.

Она пристально смотрела на Торбэка, который в странном возбуждении кусал ногти, устремив взгляд в одну точку.

— Скорее переодевайтесь в сутану, а то у вас страшный вид.

Торбэк не ответил. Его затрясло как в лихорадке.

— Да что же, наконец, случилось?! Сшибли кого-нибудь?

Это единственное, что она могла предположить. Всегда такой веселый, а сейчас выглядит сумасшедшим.

— Бэк-сан!

Ясуко подошла к нему и взяла за руку. Но Торбэк с силой оттолкнул ее. Ясуко опешила. А он вдруг повалился на колени. И трудно было понять, то ли это был юродивый в молитвенном экстазе, то ли смертельно раненный зверь.