Владетель Мессиака. Двоеженец - Ксавье де Монтепен

XXVI

Наутро после описанного нами дерзкого похищения в замке Мессиак господствовало необыкновенное волнение. Делались приготовления для празднования свадьбы графа Каспара д'Эспиншаля с девицей Одилией Шато-Моран.

Одилия плакала, но страстные просьбы возлюбленного преодолели ее сопротивление.

Похищения были в моде в эту эпоху; они даже заслуживали похвал, если только брак покрывал проступок.

Наскоро приглашены были соседние дворяне, поспешившие приехать, и между ними виконт де Селанс отличался пышностью и любезностью. Он обнял с самым искренним видом Каспара д'Эспиншаля, поздравляя его и прося предоставить ему честь вести молодую к алтарю.

Каспар д'Эспиншаль ответил равной любезностью, поведал историю похищения и свои похождения под именем доктора Лагульфа.

— Что же сделалось с настоящим Лагульфом? — спросил де Селанс, смеясь и восхищаясь происшедшим. Мальсен поспешил донести, что настоящий доктор убежал в ту же ночь и увел с собой жену Бигона, вероятно, как путеводительницу.

В десять часов Одилия, одетая в белое платье, как ангел прекрасная, предстала взорам восхищенного жениха и его гостей.

— Я готова! — произнесла она слегка дрожащим голосом и, подав руку де Селансу, направилась с ним в часовню замка. Все жители Мессиака ожидали молодых с букетами цветов в руках; отсутствовали только Бигон и Телемак де Сент-Беат. Гасконец сказался больным, но в сущности он не одобрял поступка Каспара д'Эспиншаля. Что касается Бигона, не имевшего такой деликатной совести, то причину его отсутствия мы сейчас передадим читателям.

Бигон обладал великолепным басом. Дон Клавдий-Гобелет упросил его принять участие в брачной церемонии. В огромной книге богослужебных молитв Бигон назначил для себя те гимны и молитвы, которые исполняли при брачных церемониях, и теперь в нетерпении ожидал появления в часовне молодых, гостей и жителей замка, чтобы блеснуть перед ними своим басом. Он был чисто выбрит, причесан и наряжен в белое платье клирика.

Когда все вошли в церковь, Бигон заревел так громко, что стекла зазвенели. Вероятно, он бы не ограничился этим, если бы дон Клавдий-Гобелет не поспешил начать обряд венчания.

По прочтении Евангелия Бигон запел венчальную молитву.

Одилия спокойно произнесла присягу, и обедня была отслужена без малейшего замешательства и остановки. Затем новобрачные вышли из часовни, сопровождаемые своей свитой и приветствуемые криками радости.

Но в это мгновение на дворе замка послышался топот быстро несущихся лошадей. Два всадника соскочили с покрытых пылью и пеной усталых коней и приближались к выходящим из церкви. Это были Шато-Моран и Рауль. Старый граф был бледен, но сохранял присутствие духа; глаза молодого пажа налились кровью.

— Где граф Каспар д'Эспиншаль? — громко спросил Шато-Моран.

Каспар д'Эспиншаль взял под руку свою жену и с улыбкой подвел се к отцу, произнося:

— Благословите ваших детей!

— Еще одна обида! Еще новое поругание! — воскликнул старый граф, отступая.

Обратясь к окружающим свидетелям он продолжал:

— Я знаю многих из вас, господа! Знаю виконта де Селанс, вас, граф Пиерфон, и вас, бароны де Вале. Как дворяне, вы поймете то, что я вам скажу. Перед вами стоит не дворянин, даже не человек, хотя он носит одно из славнейших имен нашей провинции. Он — разбойник и вор; подлый соблазнитель, убийца и не стоит виселицы, которой, во всяком случае, не избегнет. Полюбуйтесь на него, господа! О, если бы вы его знали, как знаю его я, клянусь вам, никто из вас не замарал бы своей чести посещением его замка.

Все молчали. Каспар д'Эспиншаль продолжал держать Одилию под руку.

— Мошенник! Не думаешь ли ты, что твой поступок останется безнаказанным и тебе дозволят красть наших дочерей, срамить наши дома и покрывать стыдом и трауром фамилии, в которые проникнет твоя ничтожная особа!

И, выхватив шпагу, старик крикнул грозно:

— Что же стоите, милостивый государь! Обнажайте оружие и защищайтесь, если, потеряв честь, вы еще сохранили храбрость. Я последний Шато-Моран, ты последний д'Эспиншаль, и один из нас умрет сегодня. Начинай, негодяй! Тебе выпала великая честь! Я скрещиваю честную шпагу с твоим разбойничьим клинком.

Посиневший от бешенства Каспар д'Эспиншаль задрожал, услышав обидные для него слова. Обнажив свое оружие и посмотрев на Одилию, он ответил:

— Начинать с вами дуэль я не могу: вы мой отец, я ваш сын!

— Нет, негодяй, тысячу раз нет!

— Полчаса уже минуло, как Одилия сделалась графиней д'Эспиншаль.

Сказавши эти слова, Каспар д'Эспиншаль бросил к ногам Шато-Морана свой плащ.

— Может ли это быть? Правда ли это?

— Святая правда, — ответил де Селанс. — Я сам имел честь быть свидетелем бракосочетания.

— Это богохульство! — воскликнул Шато-Моран. — А вы называете честью быть свидетелем при богохульстве. Господи! Где же я нахожусь? Одилия, дитя мое, иди за мной! Брак твой будет уничтожен, если даже это будет стоить целого моего состояния и надо будет ехать в самый Рим.

Достопочтенный дон Клавдий-Гобелет приблизился, в свою очередь и, положа руку на плечо взволнованного отца, произнес:

— Никто на свете не поможет вам, граф! Дочь ваша бракосочеталась добровольно и непринужденно, согласно законам церкви, а эти законы не могут быть нарушены.

— Ты лжешь!

— Я лгу, я — священник?

— Одилия, правду ли он сказал?

— Правду! — ответила Одилия дрожащим голосом.

— Никто тебя не принуждал?

— Никто.

Шато-Моран схватился рукой за сердце, точно кинжал поразил его.

— Я был богат, гордился славным именем и имел дочь, которая привязывала меня к жизни и ради которой я верил правде Божьей. И в одну минуту у меня все отнято. Господи! Твоя карающая рука жестока, — оборотясь к Раулю он докончил:

— Пойдем! Для нас здесь нет места.

— Отец, позволь мне остаться при ней?

— В таком случае я удаляюсь один.

Одилия упала на колени и схватила отца за ноги.

— Отец, пощади! Не покидай меня в гневе. Одно слово милосердия…

Граф Шато-Моран посмотрел на дочь равнодушным взглядом и произнес:

— Сударыня, я вас не знаю.

Тогда Одилия бросилась в объятия своего мужа, восклицая:

— Я была неблагодарной дочерью, судьба мне назначает быть несчастной женой.

Часть вторая

ЗАМОК

I

Прошло три года после происшествий, описанных в первой части. Графиня Одилия д'Эспиншаль сидела в большой зале старого замка Мессиак и работала на пяльцах, с ней находились ее паж и горничная, девушка, взятая из ее прислуги рокверского замка. Лампа освещала прекрасные черты лица графини. Было уже поздно, и десять часов пробило на старых часах на башне замка. Но Одилия, будучи все еще красавицей, не была уже прежней свежей улыбающейся девушкой, отпечаток грусти и страданий резко запечатлелись, омрачая дивную красоту молодой графини.