Десятый праведник - Любомир Николов

Загнанный толстяк был взят в кольцо. Агенты медленно приближались. Он оглянулся, закатил глаза, подняв пистолет…

— Руку! — закричал Буше.

Поздно. Беглец успел прижать дуло к виску и нажать на курок за доли секунды до того, как поднялась стрельба и пули раздробили кисть его руки в кровавые куски. Вновь наступила глухая тишина. Над трупом склонились пять-шесть человек, но шеф полиции медленно пошел дальше, остальные тоже оставили труп в покое.

Несколько секунд Буше постоял, задумчиво глядя на убитого. Потом вздохнул и поднял правую руку. Из гондолы дирижабля вниз полетела веревка с петлей на конце. Двое агентов затянули ее под мышками безжизненного тела, а солдаты повесили карабины на плечи и начали подниматься по лестнице.

Драма закончилась. Свободная от надзирателей толпа зашевелилась, но большинство людей все еще смотрели, как поднимают труп. Николай воспользовался моментом, чтобы занять одним из первых очередь на плот. Он мог бы попробовать договориться с хозяином парусника, но это будет слишком дорого, а после всего пережитого ему хотелось отложить на возможно более долгий срок следующий неизбежный поход по горам. Он думал об убитом. Не из людей ли он мсье Луи?

— Эй, ты часом не глухой? Пятнадцать франков, говорю.

— Да, да, — пробормотал Николай и вынул пеструю пачку банкнот.

Бородатое лицо хозяина плота оживилось.

— Рубли, а? А ты знаешь, что прошлой ночью…

— Знаю, — сказал Николай.

6

Как обычно по вечерам, в «Байкале» было сумрачно, накурено и шумно. Два положенных по регламенту фонаря испускали слабые желтоватые лучи, но не могли справиться с темнотой. Николай Бенев закрыл за собой тяжелую дверь, закашлялся от плотного табачного дыма вперемешку с алкоголем и прижался к стене, чтобы дать дорогу двум размытым силуэтам, которые волокли третьего.

— Да они не п-п-понимают, — грустно заикался тот, что посередине. — Ничегошеньки не понимают… А что, нет? Ну скажи, ведь я прав.

— Зачем пить, если ноги не держат? — сердито отозвался тот, что справа. — Когда-нибудь тебе это аукнется.

Напротив, на стойке бара, одиноко помигивало пламя свечи. Ориентируясь на этот свет, Николай осторожно пробирался вперед. Слева, словно призрак, выскочила официантка с полным подносом, ловко обогнула его и растворилась в полумраке. Он невольно посторонился и чуть не наскочил на мелкого, хилого человечка, который вошел вслед за ним. Пробормотав извинение, он собрался пойти дальше, но тот схватил его за локоть.

— Мсье Бенев, я слышал, у вас водятся рубли. Даю по пять долларов за рубль.

— Всего по пять? — Николай сделал удивленные глаза. — А ты знаешь, что ночью сгорел дом старого Розенхайма?

— Знаю, — уныло признался человечек и шмыгнул носом. — Шесть?

— Австралийских, — отрезал второй и, воспользовавшись оторопью менялы, пошел дальше.

При слабом свете свечи лицо бармена Жано выглядело еще более желтым и осунувшимся, чем днем. Поговаривали, что у него рак и что ему немного осталось.

— Здравствуй, Ник, — Жано улыбнулся, желая казаться приветливым, и стал еще больше похож на покойника. — Выпьешь что-нибудь?

Гость покачал головой.

— Ты уверен? — переспросил бармен. — Для друзей первая бесплатно.

— Что-то в последнее время алкоголь меня не переносит. Шеф здесь?

— Наверху, с отцом Донованом. Если идешь туда, махни сто грамм для затравочки. Все равно ведь не отвертишься.

Николай отрицательно мотнул головой, собираясь обойти бар. Сзади кто-то потянул его за рукав.

— Шесть с половиной, мсье Бенев!

Правая рука бармена скользнула под стойку и через секунду появилась уже с тяжелым деревянным молотком. Прилипала отстал. Отделавшись от него, Николай прошел через узкую боковую дверцу и очутился в темном коридорчике, откуда едва заметные ступеньки вели на верхний этаж. Он поднялся. Стенной фонарь на площадке горел. В кресле под ним телохранитель Рико щупал одной рукой худощавую взлохмаченную официантку, а другой направлял в сторону лестницы тяжелый полицейский револьвер.

— Развлекаешься на посту, а? — поддел его Николай.

Тот презрительно засопел.

— Я мог тебя прихлопнуть еще на первой ступеньке. Ладно, иди и не мешай работать.

Он положил револьвер на колени и деловито продолжил анатомические исследования. Женщина тихонько захихикала. Бенев прошел мимо них, сделал несколько шагов по коридору и без стука толкнул дверь в кабинет.

Свет в комнате показался ему ослепительным. Горели минимум десять свечей — Мишин мог себе позволить такую роскошь. В просторной комнате все было красным: тяжелые плюшевые шторы на окнах, шелковые обои с абстрактным рельефным рисунком, мягкая мебель, письменный стол и даже массивный огнеупорный сейф в углу, сбоку от которого складками свисало российское знамя. На стене в глубине кабинета висел большой, плохо написанный портрет генерала Головешникова — сделанный по фотографиям из старых газет, предположил Николай. Под ним, по обе стороны изящно инкрустированного шахматного столика, сидели отец Донован и Иван Мишин. Их лица были обращены к двери.

— Коля! — Мишин вскочил, тяжело зашагал и, казалось, заполнил собой весь кабинет — огромный, русоволосый, бородатый и лучезарный, одетый в белую рубаху из домотканого полотна, синие бархатные брюки и засаленный овечий тулуп без рукавов. — Иди сюда, сынок, дай-ка я тебя обниму!

Николай уронил рюкзак и запыхтел в медвежьих объятиях русского богатыря. Сопротивляться было бесполезно, можно было лишь сжаться в комок и переждать, пока схлынет первая волна напора. Наконец Мишин его отпустил и отошел на расстояние руки.

— Где ты пропадал, горемыка? Я еще вчера тебя ждал. Уже беспокоиться начал. А если его где-нибудь прижучили, думаю. Что я стану без тебя делать? С этим черноколпачником и парой слов толком не перекинешься. Нет, вы только взгляните на него. Не пьет, не курит, по бабам не ходит…

— Да еще и в шахматы обыгрываю, — ехидно поддел отец Донован.

— Кто, ты? — Мишин бросился назад, свесился над столиком и начал быстро перемещать костяные фигуры на доске. — Давай вернем предыдущую позицию, и тогда поглядим, кто кого обыграет.

— Тронул фигуру — пошел, разве мы не договаривались?

— Холодный ты человек, отче, — вздохнул Мишин. — Вечно стремишься жить по правилам, всегда знаешь, что праведно, что нет. Потому я и люблю Колю. Он такая же заблудшая душа, как и мы, идет по жизни и ищет достойную цель… хотя какая цель может быть в этом пропащем мире?

— Каждый прокладывает свой путь к богу, — тихо проговорил священник. От улыбки его смуглое аскетическое лицо стало вдруг мягким и привлекательным. — И ты тоже, приятель. Русский народ всегда был религиозным.