Ведьмина диета (СИ) - Ирина Сорока

Но очень скоро пожалела о своем решении. Сестрица моя неразумная от жениха ни на шаг не отходила, глаз томных не сводила, да всячески пыталась привлечь к себе внимание. Я ехала чуть сзади и все видела!

Почему-то хотелось кому-то волосы повыдергивать, и злость непонятная накатывала. А еще почему-то есть хотелось сильно.

— Дайна просила тебя в гости почаще заезжать, — вырвал из задумчивости голос подруги. — Ты ей понравилась.

Хмыкнула, но глаз от впереди ехавшей парочки не отвела.

— Пирожки ей наши понравились. Надо к себе в Трясуны ее зазвать, да готовить научить.

— Глаш, может в столице жить останемся? — запинаясь, спросила, и глаза в сторону отвела.

— Так ты со мной жить и дальше собралась? — сиротка все же смогла отвлечь настолько, что я бросила на нее внимательный взгляд.

— Нельзя?

Тише только мыши в траве шастают, а голос такой, что уверена разрыдаться готова.

— Можно, куда мне без такой защиты?

Подвела коня ближе и обняла подругу за плечи.

— Что делаешь, шальная? Сейчас же упадем!

— Я помогу в городе устроиться, если надумаешь.

Оказывается, купец недалеко был, да наш разговор слышал.

В Трясунах меня ничего не держит, так почему бы не порадовать подругу. Только, боюсь, с царевной в одном городе нам жить тяжело будет. Можно ее еще в княжестве замуж за Греда выдать, тогда вернемся в Молнеград втроем…

Подлетела ближе Охта, да как клюнет в самую макушку.

Не о том, Глашка думаешь.

Лучше подумай, что птиц вестовых нужно маме с бабушкой послать. Волнуются ведь.

Сама не знаю почему, но к идее снова остановиться на ночлег в постоялом дворе отнеслась настороженно.

Не было никаких особых предчувствий. Наверное, последняя ночевка в подобном месте произвела слишком сильное впечатление. В этот раз все мои спутники разделяли желание остановиться в лесу. Лесные жители и благодарный леший оградят от нечисти, и о приближении лихих людей предупредят.

Но уперлась царевна. Как это так? Она у мамки с папкой на шести перинах спала, а тут на колючих еловых лапах, покрытых тонким шерстяным одеялом. Не царское это дело!

Хотелось спросить, а клопов кормить — царское? Но молчала. Пусть жених сам разбирается. Виновато взглянул в мою сторону, князь повернул на дорогу, ведущую к деревне. Значит, план на сегодняшнюю ночь: пьяный гогот постояльцев, стоны из конюшни и несмолкаемый скрип старого здания.

Но к счастью, я оказалась неправа, точнее не совсем права. Деревянное здание действительно скрипело под ногами снующих людей, а остальных достопримечательностей не было. Чисто, никаких сильно пьяных посетителей. За стойкой отделяющей кухню от обеденного зала стоит приятный мужчина, слегка за сорок. Он внимательно следит за происходящим и не позволяет распускать руки или шуметь в своем заведении.

Такое только в столице увидеть можно, да еще в некоторых торговых городах. Но чтобы в небольшом селенье?

— Здесь караванный путь проходит, — шепотом поясняет Еремей, и почти сразу после его слов подъезжает обоз телег в десять.

А вокруг ароматы один вкуснее другого.

Тут тебе и гусь в яблоках зажаристой корочкой манит и хлебушек ржаной, только из печи вынутый и еще горячий и маслице и молоко и наваристая уха и ароматный сбитень. А уж выбор каш — глаза разбегаются, да все попробовать хочется.

— Глаш, ты чего? — обеспокоенно шепчет Забава.

Проглатываю кусок мяса, чтоб с полным ртом не разговаривать и спрашиваю:

— Что такое?

— Столько ты с самых Трясунов не ела, может, хватит еще?

Прислушиваюсь к себе. Нет, надо еще тот пирог с яблоками попробовать, и вон-то малиновое варение.

— Куда?!

Почти у самого рта отбирают вкусняшку.

— Ведьмам уже хватит есть. Солнышко давно уснуло, сама ж говорила. после заката впрок не идет.

Возмущенно смотрю на князя. Ишь раскомандовался!

— Отдай!

— Нет! Потом же опять ныть будешь, что толстая.

— Когда это я ныла?

— Да всю дорогу этим занималась!

Где-то внутри шевельнулся разум. В чем-то ведь прав, конечно, не в том, что ныла, а что худеть снова придется, но голос рассудка был задушен совместными усилиями обиды и еще чего-то имени которого не знаю.

Не зная, что сказать, схватила со стола большой пирожок и почти половину запихнула в рот.

— Глашка! — в три голоса возмутились мои спутники. Даже Охта осуждающе посмотрела. Только царевна равнодушно откинулась на спинку стула и, сложив руки на груди, наблюдала за нами.

Показалось, что вижу себя со стороны: рот полный, как у хомяка собравшего зерно, фанатично горящие глаза, сообщающие окружающим, что съем вместе с пирожком любого кто попытается его отобрать, жирные руки… красота.

— Чего еще ожидать от дремучей деревенской бабы. С коровами росла вот и ведет себя за столом, как в хлеву.

Подавилась и закашлялась так, что из глаз слезы брызнули. Конечно, от кашля. От чего еще?

— Я ее убью, и пусть царь потом казнит. Одной гнилью на свете станет меньше! — вспылила подруга, осторожно стуча по спине.

— Руки да ноги коротки, недостанут.

Забыв о том, чем занималась, Забава кинулась к обидчице.

— У нас в заведении не шумят, — словно из-под пола перед нами появился хозяин. — Если уважаемым угодно подраться, то туточки за углом есть специальный ринг, для желающих силой помериться сделанный. Мы тут ставочки соберем; и вам хорошо и заведению прибыток.

Представила, как наши девицы полуголыми, словно уличные бойцы сходятся друг с другом, а вокруг толпа орущих и подбадривающих мужиков крутится и улыбнулась. Сквозь слезы, очень уж забавной показалась картинка в голове.

— Шел бы ты отсюда, пока я царю не рассказал, что ты его дочери предлагаешь, — беззлобно улыбнулся князь. О том же, что и я думает, точно.

Мужчина вытянулся в лице и немного побелел. Но весь вид Ольгреда показывал, что тот говорит правду и поэтому хозяин постоялого двора стал переводить удивленный взгляд с Забавы на Лизавету и обратно, пытаясь понять, кого же оскорбил.

Решить такую задачу оказалось ему не под силу. Ровесницы, в похожих и одинаково пропыленных сарафанах, растрепанные и зло пыхтящие друг на друга. Поэтому пробормотав:

— Продолжайте, если вам угодно, — он сбежал.

А по прошествии минуты появилась служанка с большим кувшином сбитня.

— Надо понимать, извинения, — покрутив кувшин, прокомментировал Еремей.

— Так-то он низко оценивает оскорбление дочери своего царя, — прокомментировала язва.

Вздохнула. Потом вздохнула еще раз.

— Раз тебя в детстве родители нормально вести с людьми не научили, придется мне воспитанием заняться.