500 лет до Катастрофы - Владимир Ильин

Рон рассердился, хотел накричать на глупого мальчишку, но губы отказались ему повиноваться, а через. несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, Снайдерову стало почему-то все равно. Будто он только что очнулся после глубокого обморока.

— Ладно, — сказал он, не глядя на сынишку. — Это я так, в порядке предложения. Пойдем-ка мы лучше спать, а то завтра опять рано вставать.

— Пап, а что это у тебя вот здесь, над ухом, волосы стали такими белыми, как будто от инея? — испуганно спросил Риччи.

ЭПИЗОДЫ 14–16. ШЕСТОЕ ПОКОЛЕНИЕ ПЛАНА

Петух пропел хриплым негодующим голосом, словно жалуясь на свою тяжкую участь живого будильника. Дин Снайдеров застонал сквозь сон. Нет, когда-нибудь спросонья он оторвет голову этому горлопану!

Тело ныло так, будто его накануне долго били. Вставать не хотелось, но постепенно сознание прояснялось, и вместе с этим прояснением пришло воспоминание о Долге.

У каждого человека Долг подразделялся на совершенно четкие ежедневные задания. Снайдерову, например, предстояло сегодня — как, впрочем, и вчера, и год назад, и вообще сколько он себя помнил — выточить на своем дряхлом токарном станке сто пятьдесят восьмидюймовых болтов с правой резьбой. Дин не знал, где именно на «ковчегах» будут установлены эти болты и какие части корабля они будут скреплять, но это было неважно. Важнее было другое — этими кусочками стали он внесет свою лепту в выполнение Плана, подставив плечо под ту невыносимо тяжкую ношу, которую человечество добровольно взвалило на себя несколько столетий назад.

Чтобы не терять времени, он сунул ноги в старые дырявые галоши, вышел во двор, прошел, спотыкаясь в предрассветных сумерках, к деревянному ветхому сараю и запустил ветряк.

Через дорогу, у венгра Фенвеши, ветряк уже давно работал, и из пристройки к дому соседа слышался натужный вой шлифовального станка. И повсюду в поселке, в тех домах, где еще теплилась жизнь, раздавались звуки, свидетельствовавшие о начале очередного трудового дня. Сколько еще таких дней оставалось до завершения Плана — не хотелось представлять. Одно ясно: их с лихвой хватит еще и детям, и внукам, и даже правнукам Дина.

Некоторое время Снайдеров постоял во дворе, зябко кутаясь от утренней прохлады в латаный-перелатаный ватник, успешно переживший не менее двух поколений носивших его людей. Дин невольно поглядел на звезды, слабо мерцавшие в начинающем розоветь на востоке небе. Словно пытался разглядеть Дыру, которая приближалась к Земле со скоростью нескольких тысяч километров в секунду. Но на небе, конечно же, ничего особенного не было видно. Только редкие перистые облачка, застывшие в вышине небрежными мазками. Будто кто-то черканул по небу намыленной кисточкой для бритья…

Дин вздохнул и пошел в дом. Жена возилась, накрывая на стол нехитрый завтрак.

— Мил уже встал? — спросил Снайдеров, хотя и сам слышал, что из комнаты сына не доносится ни звука.

— Да пусть еще немного поспит, — попросила жена. — Он же вчера поздно лег…

— Ты мне мальчишку не балуй! — с нарочитой суровостью сказал Дин. «Поздно лег»! Знаем мы, чем он ночами напролет занимается! Все со своей музыкой никак не расстанется — и что она только далась парню? Ведь ему пора бы уже и к станку приучаться. Я-то, помнится, в его годы…

— Ешь давай! — неодобрительно перебила Дина жена и придвинула к нему поближе тарелку с гренками.

Гренки были изготовлены из древних сухарей, благополучно доживших до заплесневелости и потому слегка горчивших. Если бы не горячий чай-суррогат морковного оттенка, их вообще нельзя было бы прожевать. Но есть было необходимо, чтобы во время работы не рухнуть лицом прямо на бешено вращающийся шпиндель вследствие голодного обморока.

Еда тоже была частью Долга.

С трудом расправившись с гренками; Дин напялил на себя промасленный, израненный стружками рабочий комбинезон и двинулся в сарай.

При этом он невольно вспомнил рассказы деда о том, как раньше, когда производство еще было сосредоточено в крупных производственных центрах, именуемых заводами, людям каждый день приходилось добираться на работу монорельсом, а потом возвращаться домой. Сейчас транспорта и топлива хватало лишь на перевозку производственных грузов, поэтому многие трудились на дому…

Когда над горизонтом встало солнце, работа у Дина была в самом разгаре. Правда, ему то и дело приходилось скверно ругаться сквозь зубы и с досадой сплевывать на кучу ржавой стружки. Ветер дул с переменной силой, а выходной стабилизатор у ветряка прогорел еще неделю назад, поэтому напряжение в сети скакало и резцы ломались один за другим, запарывая уже почти готовые детали. Этак и дневную норму не выполнить, а чем это грозит — известное дело.

Во-первых, не видать тогда всей семье продуктового пайка. Во-вторых, не получит тогда Мил давно обещанных ему новых сапог, выдаваемых в качестве премии за регулярное выполнение плана. В-третьих… Нет, лучше не думать об этом!

— Подай-ка расточной резец. Мил, — не отрывая взгляда от зажатой в тисках патрона заготовки, машинально сказал Дин через плечо.

Молчание.

— Ты что, заснул, что ли? — Снайдеров, нахмурившись, оторвался от работы.

И только тут до него дошло, что мальчишки в сарае нет. Опять куда-то сбежал, стервец! Беда с ним, да и только! Так и норовит удрать к своей пиликалке! Придется снова хорошенько накрутить ему уши!

Сердито кряхтя и ворча, Снайдеров-старший вынужден был сам заняться поисками, но, как на грех, запасы резцов в сарае иссякли, и пришлось отправиться в дом: НЗ инструментов хранился в бывшем книжном шкафу.

Еще с порога Дин услышал звуки скрипки и подумал: «Ох и задам я сейчас трепку этому лодырю!» Он рывком распахнул дверь в комнатку сына. И остолбенело замер, не решаясь войти.

Сидя на полу. Мил водил деревянной палочкой по струнам своей «пиликалки», и мелодия, которая при этом рождалась, была такой, что гнев Дина мгновенно улетучился. В музыке, выплывавшей из-под пальцев мальчишки, были неизбывная печаль и надежда, горькая боль и мужество, неизбежная гибель и вечная жизнь. То, что составляло суть Плана.

Очнувшись от столбняка, Снайдеров беззвучно притворил дверь. Только теперь он вдруг понял, что у его десятилетнего отпрыска, которому. он то и дело щедро отпускал подзатыльники за упорное нежелание постигать азы токарного дела, настоящий талант музыканта, и это открытие ошеломило его.

«Что же делать? — мучительно размышлял Дин, сидя на ступеньке крыльца сарая. — Что-то ведь надо теперь делать, нельзя, чтобы все оставалось как раньше!»