Услышь мою тишину - Тори Ру

Но сегодняшний вечер выпал из времени и переместился в то прошлое, когда я еще ни в чем не уступала этому парню. Когда не было ран. Когда все были живы, и я была целой.

Перетащив в спальню все содержимое холодильника, мы занимаем диван, болтаем ни о чем, стучим вилками, но пища не лезет в глотку.

За окном шумит листва, порывы ветра и раскаты грома выламывают рамы, шлепки дождя бьют в стекло.

Паша сегодня явно не в ударе, красноречие то и дело изменяет ему — повисают неловкие паузы, и нам нечем их заполнить. Не сговариваясь, мы почти одновременно роняем столовые приборы на пол и тянемся за ними. Краснеем, делаем лишние жесты, пялимся на окружающие предметы, но те сконфуженно молчат.

Ужас обваривает нутро кипятком, от зноя все вокруг искажается и плывет. Я не знаю, о чем сейчас думает Паша, но не решаюсь на него посмотреть.

Задерживаю дыхание, чтобы не дышать слишком громко, но стук взбесившегося сердца сдержать не могу. Поворачиваюсь, чтобы сморозить очередную глупость, и застываю при виде прекрасного и до дрожи опасного парня. В его расширенных зрачках горит отчаяние и готовность пойти на все.

Чувства, сплетенные в тугой узел, ухают в солнечное сплетение, от желания ломит тело, ноет живот, кружится голова.

— Давай что-нибудь посмотрим, — умоляю я в истерике.

— Прости. Ноут давно сломан, — извиняется Паша, на его щеках пятнами проступает румянец.

Он в упор смотрит на меня, и я не отвожу взгляд.

Тогда он подается вперед и впивается в мой рот поцелуем.

Откинувшись на подлокотник, мы яростно прижимаемся друг к другу, и для меня не существует больше ничего, кроме его прикосновений и сбивчивого шепота.

Его губы обжигают и изводят, лишают воли, а руки настойчиво стаскивают одежду и гладят искалеченные шрамами бедра.

Осознание заливается ушатом холодных помоев за шиворот, я пытаюсь оттолкнуть Пашу, но он не отстраняется и не останавливается.

Его шокируют мои увечья, если он увидит их…

— Выключи свет, — тихо прошу я и одергиваю футболку.

* * *

36

Глубокий сон без сновидений тревожат звуки дождя. Капли падают в листву, разбиваются о крыши, стучат по оцинкованным подоконникам и асфальту, но я изо всех сил оттягиваю момент пробуждения.

Плотно прикрыв веки, ловлю давно забытые ощущения — тепло сцепленных рук, приятную усталость, болезненную слабость, быстрый бег новой крови по венам. Прижимаюсь ухом к горячему громкому сердцу Паши, и явь исчезает…

…Пластмассовые браслеты гремят в такт движениям тонких запястий, пальцы с разноцветным неоновым маникюром разглаживают сгибы линованной бумаги, маркером выводят на ней золотые буквы, откладывают готовый самолетик на подоконник — скоро ему предстоит первый и единственный полет из открытой форточки.

— Систер, тебе опять нечем заняться? — ржу я, дергаю за крыло тот, что ближе к краю, и ворох его собратьев разлетается по комнате.

Стася подскакивает, пытается выхватить причудливо сложенный лист, но я всегда была проворней и сильнее — увернувшись, в два прыжка выбегаю в прихожую и разворачиваю его.

Испуг Стаси позабавил, и я хочу во всеуслышание зачитать слова, призванные поднять настроение неведомому счастливчику…

Пробегаю глазами по строчкам и замираю от ужаса.

«Пашка, я тебя люблю. Ты — лучший человек на земле».

Смотрю на раскрасневшуюся сестру — растерянность, тревога и обида проступают в ее чертах.

Она срывается с места, но я ловлю ее за плечи:

— Как давно?! — Мне хочется, чтобы ее признание в любви к моему парню оказалось глупой шуткой, но она шепчет:

— Давно. С первого курса… С первого взгляда.

— Почему же ты молчала?! Почему???

Я вздрагиваю, просыпаюсь, щеки холодят слезы. Встреча с сестрой взорвала разум и обернулась открытием.

Она все про нас знала… Но изображала неведение.

Утопая в мягкой подушке, изучаю потолок, маленькую комнату, тусклое робкое утро, лоскут серого неба с завихрениями черных туч…

Перевожу взгляд на безмятежно спящего рядом красавца и невольно любуюсь правильным профилем, острыми скулами, длинными ресницами и губами, умеющими отключать разум.

На его шее горят яркие засосы.

Меня забрасывает в прошедшую ночь, в сумасшествие стонов и клятв, данных не по-настоящему.

После расставания с Пашей я назло себе раздавала такие же клятвы десятку случайных парней с пьяных вписок и с садистским удовольствием рассказывала об этом сестре. В его присутствии.

Он бледнел от злости и разочарования, ему было больно. Он мог бы убить меня рано или поздно, но авария разом все прекратила.

Приподнимаюсь на локтях, и плед сбивается, обнажая уродливые заплатки на коже.

Мои отметины, напоминание о том, что я не смогу вернуться в прошлое, что чудес не бывает. И что вовремя выключенный свет однажды не выручит.

Паша не должен заметить их.

Осторожно выскальзываю из тепла и, сшибая плечами углы, шаркаю в ванную.

Прикрываю за собой дверь и сражаю хмурым взглядом бледное отражение — на его шее и груди тоже цветут засосы, в глазах застыли мольба и неверие. Оно не хочет отсюда уходить.

Отрываюсь от печального зрелища и лезу в корзину для белья — на ее дне скользкими мокрыми комками лежат пострадавшие от вчерашнего ливня вещи.

Всхлипывая, шипя и вздрагивая втискиваюсь в джинсы и на все пуговицы застегиваю рубашку.

На полке в прихожей обнаруживаю свой телефон и отключаю его. Паша наверняка захочет выяснить отношения… Или же вообще не вспомнит обо мне.

А я не знаю, какой из двух вариантов окажется страшнее.

Напяливаю сочащиеся жижей кеды и, щелкнув замком, позорно сбегаю.

Эта ночь была ошибкой.

Мне всего лишь хотелось убедиться, что Паша ничего не забыл. Я вновь, пусть всего на несколько часов, ощутила себя желанной, нужной и любимой.

Заполучила его. А он… воспользовался мной.

Мы не разрешили проблем.

Нет. Все стало только хуже.

* * *

Следующие дни я запрещала себе думать о нем — ненавидела, любила, умирала от тоски и сожалений. Каждый вечер в подъезде слышались знакомые шаги, и настойчивый звонок разрезал тишину. Но я не подавала признаков жизни.

Возможно, Паша присылал и сообщения, но мой отключенный телефон давно пылился в нижнем ящике Стасиной тумбочки.

А потом мой бывший друг исчез со всех радаров.

Город накрывает ночь, в глазницах домов зажигаются лампочки, над антеннами клубятся грозовые тучи с невнятными белыми вспышками в черном нутре.

Наверное, мальчик наигрался. Наверное, он понял, что нам не по пути. Из легких вырывается вздох облегчения,