Плод воображения - Андрей Дашков

— Далековато, Сонечка, для пожилого мужчины. Проклятая одышка… Возьми, если хочешь, — он протянул ей диск. — Потом расскажешь.

У нее было ощущение, что здесь что-то не так, но очень неконкретное. В конце концов, чем она рискует? Потерять самостоятельность? А кто помешает ей поступать по-своему — уж не этот ли старый ловелас?

Она взяла диск и чуть ли не впервые улыбнулась Барскому:

— Если это попытка всучить мне вирус, я сама разобью твой следующий компьютер.

Он пожал плечами:

— К женским истерикам мне не привыкать. Заранее готов всё простить в память о нашей дружбе. До свидания, детка. Я с тобой обязательно свяжусь, надо будет согласовать наши дальнейшие действия.

— А у Шварца я всё-таки спрошу, — пообещала она напоследок. — Как только он объявится…

— Спроси обязательно. — На лице Барского появилась широкая добрая улыбка.

45. Параход пьет чай

На обратном пути он увидел мчавшийся ему навстречу микроавтобус. За рулем сидел тот самый громила, который сопровождал его во время запуска, а рядом находился другой здоровяк, и Параходу не пришлось долго гадать, кого провожал этот другой.

Автомобиль резко затормозил и свернул к обочине, подняв кучу пыли, из которой, будто в каком-нибудь полицейском боевике, появились две почти одинаковые фигуры в темных костюмах и солнцезащитных очках. Их челюсти, двигаясь с удивительной синхронностью, перемалывали жвачку. Параходу казалось, что от одной этой интенсивной работы парни должны были не на шутку вспотеть.

— Где он? — рявкнул громила-пассажир, не утруждая себя приветствием и вступительным словом о погоде.

— Не знаю, — честно ответил Параход.

— Ты же был с ним рядом, — ввязался в разговор его «опекун», и прозвучало это так, словно Парахода подловили на чем-то предосудительном.

Через секунду он осознал, почему чувствует себя виноватым. Во-первых, сказывалось советское прошлое (остановили — уже виноват), а во-вторых, он не был уверен, что «пастухи» поверят, будто конопля, которой набиты его карманы, нужна ему для гербария.

— Это не запрещено правилами.

— Верно. Но если он намеренно вывел из строя браслет и ты что-нибудь об этом знаешь, тебе лучше рассказать нам прямо сейчас.

— При мне он ничего такого не делал. Просто исчез, и всё.

— Поедешь с нами, — бросил пастух, потерявший свою овечку.

— Ребята, — сказал Параход очень мирно, — у вас свои дела, а у меня свои. Я правил не нарушал.

Громила-пассажир сделал шаг к нему, и в этом движении была нескрываемая угроза, но «опекун» Парахода придержал его, схватив за бицепс.

— Тихо, тихо. Он прав. Пусть идет своей дорогой. Если что, никуда не денется.

Они снова втиснули свои непотеющие мускулистые тела в микроавтобус, а Параход поспешил убраться с дороги, прикидывая, какое «если что» эта парочка недоделанных бондов надеется обнаружить на кладбище. Судя по всему, Нестор «потерялся» не только визуально.

Параход и раньше почти не сомневался, а теперь точно знал, что сигналы, передаваемые браслетами, отслеживаются непрерывно. Сколько времени прошло как исчез сигнал? Двадцать минут? Двадцать пять? Во всяком случае, не больше получаса. А «пастухи» уже здесь. И если бывший монах действительно не размолотил браслет сам, то Параходу приходили на ум два варианта: либо на Нестора кто-то напал, либо вход в «темноту, которая есть причина безумия в каждом из нас», существовал на самом деле.

Чувиха сварила себе кофе на спиртовке, а для Парахода, по его просьбе, заварила зеленый чай. Они сидели на кухне, из окна которой было видно закатное небо. Солнечный диск уже скрылся за домами, и оранжевые отблески на антеннах напоминали зажженные свечки.

— А всё-таки, что вы там делали?

— Где?

— На кладбище.

— Да ничего особенного. Нестор обещал что-то показать.

— Ну и как, показал?

— Не успел. Я отошел слить воду, а когда вернулся, его уже не было.

— И какие у вас предположения?

— Никаких. Те двое больше не появлялись, значит, что-то нашли. Или кого-то.

Она долго молчала, нахмурившись, словно пыталась вспомнить нечто ускользнувшее от внимания. Наконец сказала:

— Есть еще один вариант: те двое тоже исчезли.

— Тогда здесь уже были бы другие. Трое исчезнувших за первые сутки — это слишком. Они свернули бы проект.

— Если только мы не заблуждаемся насчет истинной цели этого балагана.

Обронив это замечание, она снова надолго замолчала. Неспешно прихлебывая чай, Параход ждал продолжения и не ошибся.

— Знаете, такое уже случалось. Здесь исчезло немало людей. Вот и мой дядя… — Она сделала неопределенный жест.

— Понимаю, — вставил Параход сочувственно, хотя ни черта не понимал. Эта молодая женщина была как кривое зеркало — он не мог увидеть ничего, кроме собственных отражений, которые возвращались к нему в искаженном, а то и в карикатурном виде. Он буквально ощущал энергию, облекавшую ее в защитную оболочку наподобие второй, невидимой кожи. Ему неоднократно приходилось сталкиваться с людьми, пребывавшими в совершенном энергетическом равновесии, однако среди них никогда не было двадцатилетних женщин, несколько часов назад переспавших с новым любовником. Правда, писательниц, настроенных заполучить миллион евро, тоже не было.

Он попивал свой чаек, наслаждаясь покоем и уютом чужой квартиры, в которой о минувшем десятилетии летаргии напоминала разве что вездесущая пыль. Кто знает, надолго ли этот обманчивый покой. Может, сегодня ночью всё и закончится. А ему начинало здесь нравиться. Вдали от миллионов сограждан с их невысказанными претензиями, неосознаваемым вампиризмом и постоянным, чудовищно загрязненным информационным полем он чувствовал себя словно на курорте. Воздействие нескольких человек, которые разделили с ним этот город и тоже пытались вампирить — каждый в меру своих способностей, наглости и моральной озабоченности, — не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось там, в капище так называемой цивилизации.

В общем, у него имелись весомые причины, чтобы задержаться здесь подольше. Тем более что он уже разложил на чердаке свой «гербарий» под пристальным наблюдением рыжего котяры. Параход не был уверен, что в его отсутствие хозяин дома не сделает какую-нибудь гадость, но в благодушии своем рассматривал возможные убытки как плату за проживание. В конце концов дорогу на кладбище он помнил и в случае чего мог пополнить запас травы.

— Мне нужна ваша помощь, — сказала Оксана так, будто он не был «креатурой», обязанной выполнять любое ее желание. Ну, почти любое… хотя и с этим можно было поспорить.

Он кивнул — мол, нет проблем. Она пристально смотрела на него своими голубыми, сильно потемневшими к вечеру глазами, точно пыталась что-то внушить. Но Параход относился к категории невнушаемых.

Чувиха продолжала:

— Дядя должен был хоть что-нибудь оставить, какое-то послание… или своего рода завещание. Во всяком случае, я очень надеюсь, что он успел. И если это действительно так, то оно должно быть где-то здесь, в квартире.

По каким-то едва уловимым признакам он понял: она не надеется, она точно знает, что послание существует. Вопрос «откуда?» — десятый. Важнее другое: с чего она взяла, что он может ей помочь? Кто навел ее на эту мысль, если он сам не утратил контроль и не выдал себя какой-то мелочью? Сероглазая не из тех, кто жалуется и болтает попусту. Был еще один человек, который, возможно, кое-что понял насчет Парахода, но вряд ли чувиха имела контакт с Нестором. А если имела? Тут мозг Парахода впадал в ступор, отказываясь прослеживать все вероятные тайные связи между участниками проекта.

Он решил на сей раз не разыгрывать из себя простачка, поскольку они оба явно знали друг о друге больше положенного. О некоторых вещах лучше не спрашивать, вот и эти двое с заключили молчаливое соглашение не задавать неудобных вопросов — как говорится, до выяснения обстоятельств.

— Попытаюсь, — сказал он, — но ничего не обещаю. Как ты думаешь, что бы это могло быть?

— Всё что угодно. Но вряд ли письмо — слишком очевидно. Он мог опасаться… теперь даже не знаю — чего. В общем, ищите любой предмет, как-то связанный с тем, что здесь происходило до и во время исхода…

— А как насчет пропавших предметов? — спросил он. — Хотя это было бы больше похоже на предупреждение…

Она развела руками, предоставляя ему свободу догадок и действий.

Он отставил недопитую чашку чая с некоторым сожалением.

— Если не возражаешь, я начну с его кабинета.

46. Лада: За церковной дверью

До церкви она дотащилась уже под вечер. По дороге Лада дважды останавливалась и, убедившись, что вокруг никого нет, ложилась — в первый раз на подвернувшуюся скамейку, во второй — прямо на газон. Вода закончилась, от шоколада подташнивало, перед глазами плясали тени, похожие на мутные потоки дождя. Блядство, это тело подводило ее во всем — она уже не могла правильно рассчитать оставшиеся силы; всякий раз их оказывалось меньше, чем предыдущим днем, причем меньше настолько, что разница не подчинялась какому-либо закону убывания. Сейчас, несмотря на слова Парахода, ей казалось, что она не доживет до следующего утра.