Хрустальный лабиринт - Марианна Алферова

Ждать обиднее всего, когда ты в двух шагах от цели. Вместо того чтобы собирать на берегу алмазы, как грибы, Платон бессмысленно бродил по Интернету, побывал на сайте бредовых идей археологии, послал письмецо Елене, у профессора Биттнера спросил, что тот знает об Эгеиде. Профессор мило улыбался и говорил: «Ничего, мой друг!» Потом тахионная связь прервалась, и стало совсем невмоготу. А тут еще Стато (весь день он, повинуясь приказу архонта, сидел на кухне и присматривал за своими подопечными), разинул пасть и запел. Платон ворвался с «фараоном» на кухню и пригрозил пристрелить эгейца, если тот немедленно не заткнется.

— Мы всегда поем, когда Океан ярится, — сообщил Стато. — Разве ты не чувствуешь, что в такие минуты надо петь. Мы слышим его песню, он должен слышать нашу.

Перед стражем на столе лежал клочок пластика, и на нем нацарапаны какие-то значки — все стрелочки и кружочки.

— Что это? Донесение? — Платон схватил кусок пластика.

— Да нет… — Нос эгейца задергался — смущен, значит. — Так, для себя записываю. Кое-что ваше… — Стато по своему обыкновению с собачьей преданностью глянул в глаза. — Как вы злитесь, глядя на Океан. Бегаете по домусу туда-сюда, туда-сюда и злитесь. Это так… необычно…

— А вы, эгейцы, не злитесь?

— Только в период гона.

— И Крто не злится?

— Крто — архонт. Он генерирует в себе злость. Без злости нельзя быть архонтом. Самое трудное для архонта — контролировать злость.

Профессор отложил «фараон» и уселся напротив Стато.

— А слово «злость» имеет в эгейском двойной смысл?

— Конечно! В нашем языке все слова имеют несколько смыслов. «Злость» и «соль» обозначаются одним словом.

Одно из свидетельств древности языка. Кто знает, может быть, официальная наука неверно трактует историю культуры Эгеиды?

— А «соль» и «смысл» — не синонимы?

— «Смысл» и «воздух» обозначены одним словом.

На следующее утро шторм не прекратился. Черные горы воды с мрачным упорством рвались к неведомой цели. Из Столицы пришел ответ:

«Рельефу не менее двух тысяч лет. Представляет археологическую ценность. Просьба немедленно отослать в музей истории Эгеиды. Взгляните на другие образцы древнеэгейского искусства».

Две тысячи лет! Профессор прослушал сообщение дважды. Что за ерунда! Все анализы, сделанные накануне, показывали, что да, плита старинная, и ей действительно около двух тысячелетий. Но потом ее заново обработали и нанесли рельеф два десятка лет тому назад. Неужели в столичном музее не могут отличить такую примитивную подделку от подлинного артефакта?

Смотритель музея Столицы был так любезен, что прислал вслед за ответом сорок голограмм древних рельефов. Изображения на них были практически двух видов. Либо как на том, что нашел Платон: два войска сходились в сражении лицом к лицу. Либо рельеф изображал лежащего эгейца, пронзенного пиками. Тело выгибалось дугой, изо рта струей хлестала кровь. Похоже на ассирийские рельефы: там лев, пронзенный стрелой, точно так же извергает из пасти поток крови. Над головой умирающего опять же был выбит восьмилистник. Скорее всего, это обряд жертвоприношения. Профессор просмотрел все голограммы. Пожалуй, тема жертвоприношений даже популярнее, чем тема сражений. Позы умирающих эгейцев, пики и цветки над головами — все повторялось от сюжета к сюжету.

— А вдруг рельеф сделан под впечатлением фактов земной истории, — предположил Вил Дерпфельд.

— С каких это пор ты сделался специалистом по археологии? — съязвил Платон.

— Я и не знал, что не могу высказывать свое мнение.

— Интеллектуал в нашей маленькой автономной группе — я, — напомнил Атлантида.

— Ну, хорошо, теперь буду это знать. Отдашь им рельеф?

— Разумеется. Изображение я скопировал. А сама плита не многого стоит. Десять миллиардов за нее не получишь. Впрочем, они обязаны мне за нее заплатить. Половина найденного — моя. Так что пусть переведут кредиты на мой счет.

— Наша… — уточнил сержант.

Уже перед самым закатом тучи вдруг разорвало, разнесло во все стороны, и явилось чисто вымытое янтарное небо. Лепестки яркого сусального золота вмиг вспыхнули на изломах темно-синих валов. Океан уже не ярился — ворчал.

Утром пришло сообщение из Столичного музея.

«Укажите номер счета, и вам переведут две тысячи пятьсот кредитов. Если обнаружите еще находки подобного класса, высылайте. Мы оплатим немедленно».

Ого, за этот новодел предлагают такую сумму?

А что если ради смеха… Жаль — нет времени. А то бы Платон сам изготовил десяток таких рельефов и выслал этим «поклонникам древности» в Столицу. Поработаешь пару часов молекулярным резаком — и две с половиной тысячи в кармане.

Но у Платона сейчас куда более важные дела. С рассветом археолог уже был на острове Волка. Отправляясь на Эгеиду, профессор Рассольников прихватил полевой детектор для поиска драгоценных камешков. Запасливость — хорошая черта черного археолога.

В рабочем комбинезоне, волоча за собой солидную грушу блока питания детектора с антигравитационным донцем и выставив черный хобот искателя, археолог двинулся вдоль прибрежной полосы. Океан сегодня был тихий, пристыженный после вчерашнего буйства. Волн почти не было — к берегу медленно подкрадывалась сплошная масса зеленоватой воды. И лишь у самого берега являлась из зеленой стеклянности крошечная волна, вскипала белыми бурунчиками на гальке и ластилась к ногам.

Археолог прошел метр, другой, сотню. Ничего. Еще сотню. Он карабкался по скалам, обходил валуны, вяз по щиколотку во влажном песке. Не веря детектору, кидался собирать прозрачные камушки и находил осколки стекла, обкатанные волнами; кварц или обсидиан… И повсюду черный и черно-фиолетовый мельчайший песок, искрящийся в лучах светила. Порой черный налет образовывал волнистый узор на гальке и песке. Неведомо зачем Платон положил в пакет немного покрытого черным налетом песка. Алмазы упорно не желали больше попадаться. А ведь был шторм. Весь берег должен быть ими усеян, если гипотеза профессора Рассольникова верна. А тут — ничего. Вот какой-то черепок, вот осколок бутылки…

А вот явился Стато. Поскольку его раздолбанное кресло тут же увязало в песке, а дорог на острове не было, следить за подопечным при раскопках на берегу стражу было не с руки. Привод-антиграв он берег, выбрался из кресла, немного поползал вслед за археологом по камням, несколько раз задал вопрос, что ищет профессор. Узнав, что осколки витражей, удивился, но не слишком, и, скинув перчатки, даже стал перебирать гальку, и нашел несколько гладеньких стекляшек. Находки он тут же вручил Платону и, преданно глянув в глаза, спросил, сколько кредитов все это стоит. Профессор присел на камень — дело шло к полудню, Атлантида изрядно притомился. Несколько минут смотрел на стекляшки в цифровую лупу, а потом тяжко вздохнул и выкинул находки в Океан.