Измерение 23 - долгий путь - Лев Альбертович

виновато смотрел вниз. Кажется у него сейчас началась бы истерика и он бы добил Андрея. Тот кстати был в относительном порядке и сейчас смотрел на лже аристократа, ожидая, что он убьёт их всех в приступе паники. Но этого не случилось. И что ему теперь делать?

— Тагир— заикания улетели куда то.

— Андрей… Ты живой! Ты живой хвала Саиду, его сыну его Самюэлю и его же внуку Мейнроду, хвала им всем! — его глаза были красные как два помидора черри.

— Тагир, да, я жив. Но — он глянул вниз и ужаснулся. Все хуже чем он думал. — мне наверное придётся всем…

— умоляю! Умоляю тебя, сердце добрейшее, душа широчайшая, даже шире моей! Прошу, прошу, прошу — он впился ему в штанину Андрея и плакал, плакал впервые за много лет — не говори им. Скажем это дерево…

— Тагир, ты убил в ярости котов пять или больше, я не могу…

Но Тагир больше не сказал не слова. Он просто ревел. Ревел до унижение долга. Настолько, что Андрей решил, обвинить Тагира в чем то будет не правильно, то был не он. Глупо, но так решило его мягкотелое нутро.

— тише, тише— он хлопал лже аристократа по спине, как мальчишку который расшиб колени. — успокойся Тагир. Успокойся.

Через сорок пять минут они оба спустились вниз и уже помогали всем. Никто ничего не заподозрил и никогда не узнал. Этот секрет они забрали в могилу. Кстати и могилы они рыли сегодня за всех, так уже совесть обоих вынудила.

В ту же ночь Лев впервые задумался о этом слове "если", что сбылось.

Солнечный удар

Блошки на огромном пустом ландшафте ползли в сторону солнца. Все в округе было мертво и таким тихим. Жара… Злая старуха, варила их заживо в их же шкурах уже который день. Любой среднестатистический антропоморфный кот превзойдёт человека в большинстве показателей: сила, ловкость, живучесть. Однако жара нещадно жарила кошаков в их же природных шубках. Где то в небе летали какие-то птицы? Стервятники? Навряд ли, но их плоти они хотели отведать.

Каждый шаг давался тяжёлым усилием, лапа глубоко оседала в песке. А залезать на барханы становились мучительно противным занятием. Лёгкий рюкзак казался непосильной ношей, а одежда до ужаса теплой. Песок был раскаленый и по этому даже сквозь туфли чувствовал ненавистный жар…

Льву казалось, что вот вот его ботинки патаят, как таит снеговик на солнце. Сначала таит его круглая башка, падают глазки, улыбка веточки обвисают и лицо снеговика превращается в мучительную гримасу боли. И Льву была даже жалко это кучу снега. Даже у Льва такое бывало. За эти несколько дней, он даже плакал. Хотя сейчас его закипающий мозг лишь проклинал солнце и пустошь. Проклинал все. Так почему-то он чувствовал себя куда легче. Он приподнял глаза и посмотрел в даль. Ничего… Даже нету миража. Голубое небо и песок. Песок мёртвый, хуже только стекло.

Не жарко ли тебе котик?

" Заткнись… Прошу"

Даже в своей голове у тебя нету сил, чтобы со мной поспорить. Тебе и в правду дурно.

Он пошёл дальше. Одна из фигур упала сзади. Их стало теперь пятнадцать. Кошаки окружили тело и забрали вещи. Каждый по малой доле, что то даже оставили.

У Льва в голове, почему то заиграла музыка. Какой-то джаз с пластинки. Ох этот джаз… Странная музыка. Но было в нем что-то свободное. Такой вольный дух. А может это и не джаз. А может…

Он упал с солнечным ударом на песок. Глаза закрылись. "Как я сюда попал? " — подумал он.

Две недели назад они уезжали с похорон Льюиса. Лев спал после неспокойной ночи, но в его голове всплывала эта отвратительная картина всех внутренностей Льюиса. Он мог бы тогда спокойно потрогать их. Ужасная мысль. В шальной голове, шальные мысли. В тот момент, когда он умер, глаза Льюиса слабо засветились под веками, хотя обычно рыжий отмечал яркую вспышку. Что же, он позволил себе мысленный каламбур — малодушие.

Слава опять сидел за рулём. Ему всегда были легче когда он ехал. По правде говоря, он бы хотел повторить такое автомобильное путешествие потом. Как нибудь. Но навряд ли он бы смог купить машину. Просить у отца он не хотел, а бабушки… Он закурил.

Юля пересела в первую машину. Во второй умер Льюис и честно говоря, там пахло смертью, но этот запах чувствовал лишь Лев. Сейчас ей было очень плохо, сначала брат, а затем и друг детства оставили ее одну в этом цирке потерянных солдат, что ехали неизвестно куда. А ведь они могли уехать и расстроиться в толпе. Эта мысль посещала не только ее. Но это было неправильно.

Вечером никто не захотел есть арбузы кроме Льва. Ему уже вырезали эту бесполезную часть желудка много лет назад. Гаврила снова приготовил еду и Саша тайком шепнул брату, что долго это не продлится.

Прошло ещё три дня. Лев более менее проникся симпатией к Феде. Хотя его суеверная привычка списывать всю на судьбу, можно было посчитать признаком недалёкого ума, он напротив был достаточно развит. Во всяком случае он умел складывать достаточно большие числа в уме, как братья и Лев.

К этому моменту у ребят появилась крупная проблема. По середине дня Слава заметил, что бак опустел и запасы бензина тоже подошли к нулю. Вторая машина проехала чуть дальше со скоростью пешехода, в нее положили только груз. К вечеру и она приказала долго жить.

Как бы Слава не кричал, а Саша не предупреждал, бензина это не добавило. Конечно Тагир попытался столкнуть все на Славу и может у него бы и вышло что-то, но все и так привыкли к постоянным его придиркам в сторону Волайтиса. По этому его проигнорировали, а кто-то и вовсе сказал: " а что ТЫ сделал?". Тоже ничего. В гневе он разбил шашкой фару мертвого четырёх колёсного монстра.

От этого удара Андрей вздрогнул, будто ему отдавали хвост. Тагир начинал его пугать.

Они переночевали около машины и на утро собрали рюкзаки. Много вещей пришлось оставить, лишь самое необходимое решили взять. Путь был дальним. Федя простился с машиной, буквально на словах. Чудак привязался к ней? Что же он чувствовал когда Льюис помер. Эта мысль воспылала в голове Льва и он быстро ответил на неё. Так сказала судьба.

В первый же день им повезло наткнуться на речку без моста. Две или три попадалась им по пути, около