Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна - Люсьен Мюссе

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

К последствиям второго наступления на христианскую Европу на востоке и на западе континента нельзя подходить с единой меркой. Восточная Европа обязана ему существенными чертами своей исторического облика. Южное направление расселения славян дало ей сущностное единство, которое впоследствии ничто так и не смогло стереть, даже долгий период оттоманского владычества в XV–XX веках. Граница Дуная, которая, начиная с Филиппа Македонского и кончая Юстинианом, коренным образом отъединяла юго-восточную Европу, средиземноморскую и эллинистическую, от Европы внутренней, «варварской», потеряла почти все свое значение. Большинство политических образований, от которых произошли современные государства Восточной Европы, сформировалось в течение X в., который здесь сыграл такую же решающую роль, как век Хлодвига на Западе. Деятельность св. Кирилла и Мефодия до сих пор определяет культуру всей православной Европы, трети континента.

На Западе завоевания VIII–X вв. лишь внесли завершающий штрих в картину, уже нарисованную, в основных чертах, после великого кризиса V–VI веков. По поводу времени мы можем и ошибиться. Вызывая в памяти события конца IX и начала X в. один бургундский монах, рассматривавший историю в категориях, характерных для вселенских хроник Поздней Римской империи, счел, что они ознаменовали собой начало нового «translatio imperil» (передачи империи): после перехода власти от римлян к франкам последовал аналогичный процесс от франков к «extranei» (чужеземцам), то есть, разъясняет он, к норманнам и датчанам, венграм и сарацинам, объединенный натиск которых грозил гибелью Галлии. Вот какие перспективы открылись в самом разгаре кризиса вдумчивому уму, способному рассматривать вещи с некоторой дистанции: ему казалось, что второй натиск на Европу должен был бы повторить путь первого. Однако этого не случилось. На Западе новые варвары не приобрели себе ничего похожего на «imperium» (империю). Безусловно, викинги стали родоначальниками могущественных государств, оказавших в течение последующих веков решающее влияние на развитие западных институтов. Однако эти государства обладали лишь ограниченной, территориальной протяженностью, и огромное большинство стран, подвергшихся нашествию, сохранило свою независимость. Если нашествия IX–XI вв. отмечают собой разрыв в европейской истории, то виной тому не сами нашествия, а хаос в западном обществе, который последовал за ними.

Этот напрямую вызванный нападением беспорядок, поначалу ограниченный, распространился и углубился под влиянием внутренних процессов в каролингском обществе. Ответные меры местной обороны, дурно согласованные, по причине слабости правителей и правящих классов выродились в своего рода раздробленность и анархию, которые разделили Запад на бесчисленные ячейки. За очень редким исключением, идеологическая система, на которой строилось имперское правление Каролингов, одним махом утрачивала силу, поскольку считалось, что сам Господь наслал на христиан новых варваров. Даже в Германии, где память о славе Карла Великого оставалась более острой, политические и социальные структуры развивались в X в. с чрезвычайной скоростью. Так были созданы благоприятные условия для развития феодального общества, которое не является порождением нашествий, но без них не заняло бы такого места в истории Запада. В некотором смысле последние нашествия закрепили и пополнили вклад первых, вызвав перемещение основного центра нашей цивилизации к северо-западу. В V и VI вв. он подвигался с берегов Средиземноморья к внутренним столицам: Павии, Толедо и, главным образом, к франкским столицам Парижского бассейна. После X в. он, похоже, воцарился на берегах «ближних морей» от Котантена до Ютландии, и в бассейнах рек, которые в них впадают: Рейна, Мааса, Шельды, Темзы. Там он и оставался в течение многих веков.

КНИГА II. 

НЕРЕШЁННЫЕ ПРОБЛЕМЫ И НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ 

ПРЕДИСЛОВИЕ — работа над источниками 

Нашествия конца каролингской эпохи изучены хуже, чем те, которые имели место накануне падения Римской империи. За исключением Скандинавии и Венгрии, национальные интересы, так часто воодушевлявшие историков XIX в., здесь не сыграли значительной роли. Документы в этом случае более однообразны; слишком немногие из них представляют литературную ценность, а эпиграфика практически безмолвна. Для того чтобы суметь что-то извлечь из них, одного знания «великих культурных языков» недостаточно. Что же касается археологии, то по отношению к этим относительно недавним периодам она только-только совершает свои первые шаги. Из всего этого становится ясно, что для изучения этих нашествий нам недостает самых необходимых рабочих инструментов.

Для каждой серии вторжений надо было бы прежде всего располагать справочником (Regesta), устанавливающим хронологию событий на основании критического подхода. До настоящего времени эта работа почти не велась, кроме той, которую проделал Вальтер Фогель в отношении первого периода норманнских нападений на Империю франков. Опять же этот необходимый справочник не обладает желаемой ясностью с точки зрения топографии и не простирается далее 911 года. Продолжить дело Фогеля для X и XI вв. — одна из самых насущных задач изучения истории викингов. Что касается Англии, то основная часть исходных сведений о ней собрана в различных версиях Англосаксонской хроники однако в высшей степени полезным был бы методичный комментарий тех ее разделов, которые относятся к скандинавам; таких попыток практически не предпринималось, за исключением комментария к периоду царствования Этельреда II Нерешительного. Когда речь идет о кельтах, мы также вынуждены несколько вслепую блуждать по бесчисленным анналам, очень неравноценным по своему качеству, и зачастую пользоваться крайне зыбкими хронологиями. В ожидании лучшего, провожатыми по этому лабиринту могут послужить справочники Ф. Кеннана и А. О. Андерсона. Что касается венгерских набегов, то почти все полезные историографические ссылки собраны у Джины Фасоли, однако сохраняется необходимость в систематической, регион за регионом, критике по примеру того, как это осуществил в Бельгии А. Д'Энан: на фоне вышеупомянутых документов этот недостаток оказывается очень серьезным. Полезный вклад в «расчистку почвы» могли бы внести узколокальные обобщения, наподобие сделанных Иоганном Дуфтом в отношении СанктТаллена. Следовало бы также использовать и те, нередко расплывчатые, сведения, которые в состоянии предоставить дипломатика. Что же касается документации, относящейся к сарацинским набегам, то, несмотря на изобилие статей, посвященных этому вопросу, она, за незначительным исключением, до сих пор не получила настоящей научной критики.

Значительная часть наших сведений, имеющих отношение к норманнским нашествиям на континент, проистекает из весьма специфической литературы — житий святых. Агиографическая критика должна следовать собственным законам, которые были замечательно сформулированы болландистами. Никогда не следует доверять сведениям по поводу викингов или бегства их жертв, содержащимся в повествованиях о чудесах или перенесении мощей, не собрав достаточного досье относительно святого или истории его почитания. Такое досье позволит оценить не только аутентичность и оригинальность отрывка (в произведениях этого жанра плагиат является правилом), но, кроме того, историческую значимость персонажа, его культа и мощей. Подобная непростая работа требует особой подготовки. Этим объясняются недостатки многих добросовестных трудов, например, единственного, хотя и довольно заурядного, регионального исследования по истории культов в одном из районов вторжений, принадлежащее канонику Легри. О неполноте возможных результатов говорит противоречивость выводов, предлагаемых на одну и ту же тему равно компетентными медиевистами. Образцом критического исследования повествований о перенесении мощей могут служить недавние статьи Пьера Газно о св. Мартине или Ж. де Поэрка о св. Мексане и св. Леодегарии. Понадобится еще немало работ такого же порядка, прежде чем позволительно будет решиться на какие-либо обобщения. Беглецы изучены еще хуже, чем их бегство. Хороший пример того, к чему следует стремиться, дает диссертация Габриеля Фурнье об Оверни.

Одновременно с критической хронологией желательно было бы взяться за литературную историю военных походов IX–X вв., наподобие той, которую составил П. Курселль о нашествиях на Позднюю римскую империю. Однако для этого историки латинской литературы должны расстаться со своим пренебрежительным отношением к столь поздней эпохе. В том, что на Западе викинги стали литературной темой, сомнений быть не может, но тема эта не изучена. Также плохо нам известно о довольно-таки затейливом процессе возникновения норманнских легенд о нескольких «королях моря», прежде всего таинственного Хастингса, которого, например, Дудон Сен-Кантенский сделал главной движущей силой всех военных операций викингов вплоть до Роллона. Было бы очень поучительно проследить историю Хастингса по хроникам. Впрочем, в той же скандинавской традиции параллельно идет аналогичный процесс, отводящий заглавную роль, например, Рагнару Кожаные штаны, предку завоевателей Нортумбрии, историческая реальность которого мало-помалу оказывается все более осязаемой. Ожидает изучения еще одна литературная тема — христианского отступника, ставшего приспешником норманнов, — узкая и к тому же знакомая по своему развитию в героическом эпосе.