Судьба кочевой культуры - Ннаталья Жуковская

Имена нойонов, похороненных здесь, известны — Чин-нойон, Хун Ван-нойон, Манчир-нойон, Доглондой-нойон и Эрдэнэ Дуурэгч-нойон. Именно в таком порядке друг за другом они правили. Первый умер в весьма преклонном возрасте, остальные относительно молодыми. Самое раннее погребение относится к концу XVIII века, последнее — к 1919 году. Так говорят местные старожилы.

Из разных исторических и этнографических источников мы знаем, что умершего нойона хоронили подданные всех сословий, но основное бремя расходов, связанных с погребением, несли его крепостные араты. Место для погребения выбирали высоко в горах. Это одно из основных правил, которое монголы с древности соблюдали по отношению к могилам своих правителей. Другим важным правилом был запрет кому-либо посещать их, а также охрана места погребения специальными военными отрядами. Кроме караульных, несших в этих местах пограничную службу, здесь мало кто бывал. Караульные заодно присматривали и за кладбищем, хотя трудно было ожидать, чтобы кто-то учинил здесь разбой. И тем не менее такой человек нашелся.

Наш проводник мало что знал и о самих нойонах, и об обряде их погребения, но на обратном пути завез нас к своему приятелю, чабану Пурвэ, который рассказал следующее. Как только разносилась весть, что очередной нойон умер, выделялся хошун (административная единица в составе аймака), которому поручалось приготовить все для погребальной церемонии. Лучшие плотники хошуна приезжали на место погребения и там сооружали саркофаг и два сруба. К моменту доставки тела их сооружали до половины, и лишь после того, как покойного нойона по всем правилам закладывали в саркофаг, оба сруба достраивали до конца и заколачивали наглухо. На современный лад объяснил Пурвэ тот факт, что в одних случаях над саркофагом воздвигалось два сруба, а в других — один. По его мнению, два сруба ставили те, кто добросовестно относился к своей работе и действительно хотел, чтобы тело нойона сохранилось как можно дольше.

От места кончины до места погребения тело нойона, обернутое в белый войлок, транспортировали на носилках. Носилки везли четыре всадника на белых лошадях — это была почетная обязанность, доверявшаяся особо избранным и знатным. За носилками шли ламы из монастырей аймака, за ними верхом ехали родственники и все прочие, кто был обязан или считал нужным принять участие в похоронах. Процессия растягивалась на несколько километров, а по времени могла длиться от нескольких дней до нескольких недель.

На месте погребения процессию уже ждали ламы, бормоча молитвы, на жертвенниках дымился, распространяя благовоние, можжевельник. Здесь тело покойного заворачивали сначала в белый и желтый хадак, затем в белый войлок и осторожно опускали в саркофаг, придав ему описанную выше позу махапаринирваны. Перед этим дно саркофага выстилали можжевельником, а все свободное пространство заполняли кусками каменной соли. Соль считалась хорошим консервантом и должна была уберечь труп от разложения. После того как сруб окончательно заколачивался, ламы совершали последнюю жертву духу умершего: на четырех (по числу стран света) жертвенных камнях, находившихся с южной стороны кладбища, жгли можжевельник, ставили «белую пищу» (молоко, масло, молочную водку, сыр и др.). Затем все покидали место погребения, и отныне для всех, кроме специально выделенных лам, оно становилось запретным. Дважды в год, зимой, в канун Цагаан сара (Нового года), и в начале первого месяца лета, пять лам приезжали на кладбище и совершали обряд жертвоприношения душе умершего. Делали они это все тем же способом — возжигали можжевельник и ставили молочные, то есть священные, «белые», продукты. Они продолжали это делать и после разрушения некрополя.

Народная молва связывает разрушение этого некрополя с именем Дэмчок-шулмуса (последнее слово означает «злой дух»), местного жителя, имеющего славу разбойника. Он якобы польстился на гробницы нойонов (особенно последнего), полагая, что найдет в них несметные богатства. Не обнаружив сокровищ, разъяренный Дэмчок-шулмус разгромил две и сильно повредил три гробницы, вытащил наружу всех покойников, кроме одного — того, чей скелет сохранился.

Наш информант Пурвэ в то время был ребенком, но, как и сейчас, уже пас свою отару в этих местах. Он видел кладбище после учиненного здесь разгрома и останки выброшенных нойонов — они имели вид усохших мумий, но вовсе не разложившихся трупов. Очевидно, соль и горный воздух, а возможно, и бальзамирование содействовали мумификации тел. Он утверждает, что это было в 1929 году.

Добавлю к этому небольшой этнографический комментарий. Места погребения правителей всегда считались у монголов табуированными. Духи предков, похороненных на родовой территории, становились духами-покровителями и защитниками родовой территории и проживающего на ней населения. Однако непременным условием такого покровительства должны были служить родовые жертвоприношения, сохранность могил, недопустимость по отношению к ним какого-либо осквернения. Достаточно вспомнить средневековые легенды о могиле Чингисхана, в которых говорилось о некой неведомой силе, останавливавшей людей, подходивших чересчур близко к месту его погребения, о гибели тех, кто осмеливался нарушить покой его гробницы, прикоснуться к его вещам, особенно оружию. Чингисхан был главой государства, и его дух считался покровителем народа в целом. То же, хотя и в меньшей мере, относилось к могилам правителей разных территориальных подразделений Монголии, на которые перешли запреты и поверья, существовавшие в родо-племенном, а потом уже и в феодальном обществе.

Прошло время, запреты рухнули, поверья развеялись. Хорошо это или плохо? Сначала думали, что хорошо. Сейчас почти уверены, что плохо. Почти, но не до конца. Поэтому и сейчас еще где-то жгут шаманские пещеры, крадут и продают иконы, оскверняют в поисках наживы древние и современные могилы. Рвется цепь времен.

Заключение

Шестнадцать очерков — шестнадцать сюжетов из истории традиционной культуры монголов, и в каждом из них видно, сколь слиты в ней воедино, как, впрочем, и в любой другой культуре, материальное и духовное начала. Действительно, о чем бы ни шла речь — о юрте, о нормах этикета, календарных в основе своей праздниках Цагаан саре и Надоме, кочевой кухне, свадебном обряде, монастырской жизни, — всюду культура выступает как единый, сбалансированный механизм, который хотя и делится на синхронные и диахронные уровни, на отдельные феномены, ритуалы, обряды, тем не менее воспринимается не как набор составляющих, а как некое единое целое.