Клятва разведчика - Олег Верещагин

— Так точно, — отозвался Сашка. Я кивнул:

— Так точно.

— Всё, мы пошли.

И они в самом деле пошли — растаяли на прогалине. Мы ещё постояли, потом Сашка тихонько вздохнул и сказал:

— Пошли маскироваться…

…Солнышко уже припекало, а барахло на нас всё ещё было мокрое. Сашка спал — пришла его очередь. По щеке у него полз муравей, нижняя губа оттопырилась и повлажнела, ресницы вздрагивали. Я вытер влагу со ствола ЭмПи и по-думал, что Юльке, наверное, больше нравится Сашка. Может, она меня и так распёрла-то потому, что он ей уже на самом деле нравится. Он сильней, чем я (ну, если чисто физически) и опытней в лесу. Да и вообще — ближе, наверное, они же оба сельские…

Самолёт опять пролетел — на этот раз его было видно, бипланчик, даже голову пилота различить можно и значки на крыльях и корпусе. Интересно — один и тот же или разные?.. Горючку жгут… а с горючкой у немцев проблемки, на синтетике летают или на румынском бензинчике. Вот бы хранилище рвануть где-нигде. Надо будет подкинуть идею… И отговорить рвать рельсы. Я помнил, что «АСК» нам как-то объяснял, что подрыв рельсов был одной из основных ошибок наших партизан — тратили взрывчатку, а рельсов у немцев было полно и менять их они наловчились мгновенно. Рвать надо мосты и паровозы, в смысле эти — сами локомотивы.

Сашка завозился молча, я поглядел на него и совершенно определённо понял по нескольким признакам сразу, что ему снятся девчонки. Ага, несгибаемый комсомолец-доброволец, берёт природа-матушка своё… Хотя ты не комсомолец и даже не пионер…

Я зевнул. Хотелось есть и высушиться. Но было и ещё что-то такое… я повёл плечами и вдруг совершенно отчётливо понял: сюда идут люди. Знание было абсолютно определённым и отчётливым. Они приближались с той стороны прогалины, их было довольно много и они шли скрытно.

Я коснулся плеча Сашки. Тот проснулся молниеносно, посмотрел на меня чистыми от сна глазами и поднял брови. Я прижался губами к его уху и шепнул:

— Люди. С той стороны. Много.

Он не стал ничего спрашивать — просто откатился в сторону немного и, выставив ППШ, принял классическую позицию для стрельбы. Я тоже устроил удобнее ЭмПи. Мне почему-то казалось, что это не немцы. Сашка напряжённо вглядывался в кусты на той стороне, потом повернул ко мне голову и показал пять пальцев, потом ещё два. Семеро…

На прогалину вышел человек — в гражданском, с винтовкой наперевес. Застыл — и вдруг прыгнул обратно, а не меньше чем из пяти мест с той стороны ударили выстрелы. На нас посыпались ливнем срезанные веточки и листья.

— Свои!!! — заорал Сашка, вжимаясь в землю. Я делал то же — не стрелять же в ответ. — Да вы чего, охренели?! Свои!!!

Пальбу как отрезало, но вместо этого послышался сиплый голос:

— Какие такие свои?! Бывают свои свои, а бывают и навовсе чужие… Вы из каковских?!

— Свои, я же говорю! — повторил Сашка. А я подумал, что это могут быть и полицаи… или нет, полицаи носят форму… В кустах напротив помолчали, потом голос помоложе спросил:

— А как звали пастуха из «Весёлых ребят»?

— Костя! — гаркнул Сашка. — Утёсов его играл! Леонид! Довольны?!

— А может, ты полицай?

— Я выхожу! — крикнул Сашка, вешая ППШ за спину.

— Погоди, не надо… — начал я, но Сашка уже выбрался на прогалину и встал, раскинув руки. С той стороны сказали:

— Это. Кажись свой правда… — и первый голос поинтересовался:

— Ты чей, паря?

— Отряд «Смерч», слышали? — Сашка опустил руки, но в мою сторону посмотрел предостерегающе: не выходи пока! — А вы из «Взрыва»? Если да, то мы вас и ищем.

Ответом было молчание, но на прогалину начали осторожно выходить вооружённые люди. Среди них был один в маскхалате, кожаном шлеме, с необычным ППШ — оснащённым складным прикладом. Остальные — в гражданском или полувоенном, как и у нас в отряде.

— Кажется, поиски окончены, — пробормотал я. — Может, теперь высушусь?

24

В общем-то, наше возвращение в отряд можно было назвать успешным. Мы восстановили связь с двумя партизанскими отрядами, к одному из которых присоединилась разведывательно-диверсионная группа разведуправления Генерального Штаба, заброшенная в немецкий тыл. С нами пришли представители обоих отрядов — чтобы договориться об организации нового аэродрома, так как ВПП на просеке решено было считать «засвеченной» и больше ею не пользоваться.

За время нашего отсутствия к отряду присоединилось ещё человек двадцать, в том числе — группа из восьми окруженцев, в числе которых было два офицера. Военные были из состава 2-й ударной и иначе как с матом о своём командовании не отзывались — генерал Власов затащил армию в «мешок» и немцы этим уже начали пользоваться. Но наш-то отряд вырос, да так, что решено было организовать ещё два взвода. И это самым необычным способом сказалось на нашей судьбе.

Я проводил обычную тренировку по рукопашному бою, когда появился Виктор и поломал это дело, сказав, что ему надо с нами поговорить. К этому времени кроме Ромки в отряде появилось ещё двое младших пацанов и девчонка, и они переселились от нас в новую землянку, так что у нас стало пустовато. Рассевшись на нарах, мы приготовились слушать лейтенанта.

— Отделение разведки решено укрупнить до десяти человек, — начал он, крутя на столе коптилку.

— Отлично, — подал голос Сашка. Виктор коротко на него взглянул и вздохнул:

— Да… А меня переводят командовать четвёртым взводом. Как офицера…

— Не понял? — лежавший в рост Женька сел. — А нами кто будет командовать?

— Сашка, — кивнул на него Виктор.

Сашка вытаращился и приоткрыл рот:

— Я-а?!

— Так командир и начальник штаба решили, — развёл руками Виктор.

— Но… но я-то почему?! — Сашка встал и заморгал. — Я же…Почему не Борька?!

— Ага, сейчас, — проворчал я, — нужно мне это, как комару клизма…

— Да я Борьку и предлагал, — признался Виктор. — Капитан Хокканен возразил.

— Почему? — уточнила Юлька. Виктор пожал плечами.

— В общем так. Я отправляюсь на команду четвёртым взводом, а вам, боец Казьмин, предстоит взять на себя командование отделением разведки.

— Не было печали, — подытожил Сашка. Он даже слегка осунулся. — Как я командовать-то буду?!

— Да просто, — я приобнял его за плечи. — Ты скажешь — мы выполним. А кто заартачится — тому в грызло…

…Что сказать о самом нашем партизанском отряде?

Да ничего. Он очень мало походил на партизанские отряды из кино и книжек. Ну, вернее, не очень мало — если подумать, общего было ого-го. Люди собрались, чтобы бороться с врагом, все были уверены в необходимости этой борьбы и неизбежности победы. Как в кино. И вообще временами я узнавал киношные типажи. Но были вещи до такой степени вопиющие, что сходство пропадало.

Например то, как тут матерились. Ну, я понимаю, что в кино этого не покажешь. Кто помоложе, кстати, ругались меньше, и пожилые люди — тоже. А вот мужики средних лет могли запустить так, что ой. А кое-кто вообще использовал нормальные слова для связки матерных, не обращая внимания ни на женщин, ни на детей, ни на командование.

Нередко дрались — правда, никогда не использовали оружия. просто — то ли от нечего делать, то ли вспоминая какие-то свои обиды. Много бездельничали — не вообще, а в военном отношении. Солдат на фронте воюет всегда, а тут между операциями было много свободного времени, и всё его заполнить чем-то было просто невозможно, хотя даже строевой заставляли заниматься, да и вообще дисциплина была вполне на высоте.

А бабы?! Это тоже не для кино, но вы подумайте сами: в отряде женщин всяко меньше, чем мужчин. Если эту проблему не решить, то появится так называемый вынужденный гомосексуализм — рано или поздно, но появится. Щенки вроде нас могли ещё заниматься онанизмом, а взрослые мужики? В таком случае никакая идеология не помеха — взгляды обязательно начнут обращаться на тех, кто помоложе, а если есть мальчишки, то им вообще ой. Вот и приходилось Мефодию Алексеевичу, сокрушённо качая головой, записывать в документах вещи вроде: «Отпущены (полные данные) на (указан срок) в (указан населённый пункт) для отправления естественной потребности в женском поле.» Меня до такой степени потрясала дремучая безыскусность этой фразы, что я даже смеяться не мог (мне представлялось огромное поле, на котором зреют женщины на разный вкус!). Илмари Ахтович зеленел (он, по-моему, в военных целях просто кастрировал бы всех бойцов, и его можно было понять — достаточно было егерям выследить таких «отпускников» — и…), но сделать ничего не мог. Сам Мефодий Алексеевич, по-моему, жил с тётей Фросей…

А самогон?! Его гнали вполне официально — для медицинских целей и дезинфекции, но шёл он не только на это…

Вообще, короче, было много такого житейского, что не укладывается в рамки представлений о Борцах За Родину И Счастливое Будущее Детей. Может быть, это и неприятно. Но куда деваться? А сами «дети»?! В нашей землянке не было ни одного старше шестнадцати. Один скаут. Комсомолка. Шестеро пионеров. Двое беспартийных-сочувствующих. Но! Командует именно беспартийный. Раз. Два — матом ругались и дрались и тут. Я уж не говорю, что любой психолог, раскрой перед ним душу кто-нибудь из нас, схватился бы за голову и назначил бы полугодовой курс лечения в помещении с мягкими стенами. «Я его — пырьс, а он в штаны надул и пищит: «О, битте, битте, найн!» — а из самого кишки лезут…» «А помнишь, как мы старосту вешали?..» И так далее.