Абарат. Абсолютная полночь - Клайв Баркер

— Это не твое чертово дело!

— Да вы посмотрите на нее! Боже! Вы ее мучаете!

— Иди домой! — сказал Билл с угрожающим рыком в голосе. — Если сейчас же отсюда не уберешься, пожалеешь.

— Я уже жалею. Я думал, ты изменился, но это не так. Ты… плохой. Испорченный!

— Томпсон, держи его.

Дородный Томпсон оттолкнул со своего пути соседа и попытался поймать Рики. Однако тот не имел ни малейшего желания попадаться. Он метнулся назад по центральному проходу, схватил складной стул, стоявший у самого края ряда, и швырнул его в Томпсона, которому удалось увернуться прежде, чем его ударил первый стул, но все же недостаточно быстро, чтобы отпрянуть от второго. Второй стул врезался в него с такой силой, что он — а не стул, — сложился пополам и немедленно оказался под целым шквалом мебели, упав на пол.

Кэнди знала: второго шанса избавиться от отца и машины у нее не будет. Она опустила голову, сделав вид, будто потеряла сознание, и уловка сработала. Краем глаза она заметила, что отец осмотрел ее, решил, что она не создаст проблем, и начал пробираться через кучу сваленных стульев по направлению к Рики.

— Мне нужна помощь! — крикнул он своим малочисленным прихожанам. — Он же просто ребенок! Он ничего вам не сделает!

Не успел он закончить фразу, как Рики доказал обратное, схватив обеими руками один из сложенных стульев и ударив им мисс Шварц. Та свалилась на пол, по пути сбив с ног Эллиота.

Кэнди должна была вытащить из себя извивающихся Сочильщиков, но делать это приходилось быстро. Билл не станет отвлекаться надолго. Через несколько секунд он вернется, чтобы закончить свои дела. Она подняла ко рту ладонь, насколько ей позволяла привязанная рука, и согнулась, пытаясь вытащить Сочильщиков зубами. Следовало торопиться. На брезгливость не было времени.

Давай, сказала она себе и, больше не размышляя, сомкнула зубы и откусила им головы.

На вкус плоть казалась гнилой и скользкой, но как только она их укусила, шевелящиеся щупальца обмякли и замерли. Она вытянула их зубами и выплюнула на пол.

Машине совсем не понравилось внезапное изменение событий. Через несколько секунд, за которые Кэнди выдрала из себя Сочильщиков, она обернулась и увидела, что каждый элемент прибора, способный к движению, зарегистрировал внезапное изменение: индикаторы дрожали, лампочки мигали, а сосуды, в которых хранились награбленные воспоминания и опыт, звенели и подпрыгивали в своих металлических клетках. Скоро ей перестанет везти. Через несколько секунд отец оставит свою беспорядочную борьбу на куче складных стульев и увидит, что она собирается бежать.

Однако тревогу поднял не Билл Квокенбуш, а плачущий мистер Флаттерман, забытый на земле в своем обмороке. Открыв глаза, он увидел Кэнди, кусавшую скользких Сочильщиков и выплевывавшую их на пол.

— Меня сейчас стошнит, — проговорил он, и его слова прозвучали неожиданно громко, придясь на паузу, возникшую посреди шума и криков.

Кэнди соскользнула с алтаря, и когда ее ноги оказались на полу, шум драки почти полностью стих. Она подняла голову. Отец поворачивался, и его глаза уже были прикованы к ней. Кэнди не могла разобрать того потока проклятий, которые он произносил, но в нем разгоралась настоящая ярость. Притянув правую руку к боку на уровне живота, он выставил ладонь вперед и согнул пальцы. Потом быстро повернул кистью против часовой стрелки и назад. В ту же секунду перевернутые стулья, лежавшие в пространстве между отцом и дочерью, разделились, заскрежетали на полированных досках и унеслись прочь невидимой силой, переворачиваясь и волочась по полу согласно воле Билла.

Несколько человек из группы проповедника взвизгнули (громче всех — мистер Эллиот) и решили, что на сегодня с них хватит. Они начали пробираться к дверям, сперва шагом, затем бегом. Но все же недостаточно быстро. Билл повернулся спиной к алтарю и переключил свое внимание на выход. Кэнди не знала, делал ли он еще один жест, или это его воля заставила большие двери захлопнуться, а замки — с шумом встать на свои места.

Норма Липник оказалась ближе всего к закрытым дверям. Теперь, потрясенная грохотом, она пятилась назад, обращаясь к своему проповеднику.

— Прошу, преподобный! — говорила она теплым, спокойным голосом, который использовала, если в гостинице начинались сложности. — Мне действительно пора идти.

— Так это не делается, женщина!

— Вы не понимаете…

Хорошо, подумала Кэнди, продолжай говорить, Норма. Все те секунды, которые Билл Квокенбуш тратил на Норму Липник, Кэнди обдумывала то, как ей вернуть драгоценные знания.

На слабых ноющих ногах она обошла алтарь и приблизилась к прибору. Сосуды, хранившие ее воспоминания, будто чувствовали, что она намеревается их вернуть, словно существовала тонкая нить мыслей, связывающая ее сознание и похищенный опыт. Вещество в сосудах — оно жидкое или газообразное? Возможно, оно было и таким, и таким. Чувствуя ее близость, оно билось о стекло. В возбужденном состоянии бесцветное вещество потемнело и приобрело фиолетово-серый оттенок, словно грозовая туча, внутри которой распускались разноцветные молнии.

Она потрясенно смотрела на это, когда услышала голос отца, несущийся к ней через всю церковь:

— Если дотронешься до моей машины, я тебя убью!

Глава 32

Святотатство

Кэнди вовремя обернулась и увидела, как отец создает три тонкие стрелы с серебристыми наконечниками. Сверкая, они летели прямо на нее, и она ощутила в животе тошноту, словно они были нацелены на ее внутренности.

Она дождалась, пока они окажутся у другой стороны алтаря, и рванула прочь, в самую последнюю секунду заставив непослушные ноги отпрянуть с их пути. Стрелы были слишком близко, чтобы успеть сменить направление, и ударили туда, где она только что стояла. Первая стрела попала в середину прибора, породив дугу желто-зеленых молний, а две другие ударили в сосуды, которые мгновенно взорвались. Их содержимое вылетело расширяющимися облаками и внезапно вспыхнуло, словно яркий костер. Воспоминания вернулись к своей хозяйке, исполнив радостный танец освобождения, несколько раз покружившись вокруг Кэнди, а потом мгновенно оказавшись внутри нее.

О, что это было за блаженство! Чистая радость воссоединения с самой собой. Ее голова походила на сосуд, наполнявшийся содержимым огромного водохранилища: образы, которые она позабыла, на краткий миг вспыхивали в ее сознании, и их сменяли другие, демонстрируя всю свою красоту. Птица, башня, раб, лицо, десять лиц, сотни лиц, луна в ветвях деревьев, стакан воды, волна, слеза, смеющаяся бабочка, ее мама, Рики, Дон, Диаманда, Тлен, Дом Мертвеца, Вебба Гаснущий День, бутылка рома, Каспар, Шалопуто… о, Шалопуто, Шалопуто, Шалопуто…

Она смеялась во сне и произносила его имя.

— Шалопуто! Шалопуто! Шалопуто!

— Думаю, худшее позади, — осторожно предположила Женева.

— Будем надеяться, — сказал Джон Хват. — Потому что мое сердце больше этого не вынесет.

— Твое сердце? — возмутился Джон Соня. — А мое вынесет?

После его жалобы проснулись и все остальные:

— И мое!

— И я!

— А ну хватит скулить! — рявкнул Двупалый Том. — Ничего еще не кончилось.

Кэнди направила свою волю на другие сосуды. В ней не было гнева или злости. Удовольствие от воссоединения очистило ее, и эта чистота придала взрывам большую силу. Все сосуды, кроме одного, взорвались, и воспоминания Кэнди, ее размышления, молитвы, сны и откровения, вернулись к ней во всем своем великолепии, беспорядке и богатстве.

— Ах ты глупая корова! — заорал отец.

Он бросился на лежавшие между ними препятствия, раскидывая в стороны и стулья, и людей, а потом ринулся к ней. По его лицу было ясно, что он хочет сделать. В своем наказании он больше не собирался полагаться на магию. Он был намерен разобраться с ней старым привычным для себя способом — руками. Он приближался быстро. Быстрее, чем можно было ожидать, учитывая его пивной живот и неуклюжую походку. От ярости его лицо покраснело, как свекла, пожелтевшие зубы стиснулись, цвет и блеск его глаз полностью померк — остались две черных щели, чего было вполне достаточно, чтобы раскрыть их истинную жуть.

Не сводя с него глаз, она протянула руку к последнему сосуду, выдернула из крепления, подняла над головой и изо всех сил, которые еще оставались в ослабевших руках, швырнула его себе под ноги. Долгожданный звон разбивающегося стекла почти немедленно заглушило мягкое шипение содержимого: вырвавшись наружу, оно превратилось в шар разноцветного дыма, каждую секунду удваиваясь в размерах и демонстрируя необузданные цветовые переливы; дым изящно изгибался, устремляясь вверх, пока не поднялся на несколько футов от источника и с головокружительной скоростью взорвался снова, достигнув потолка. Послышался громкий, резкий звук, и одна из потолочных балок треснула. На пол посыпались фрагменты штукатурки, раздробившись на мелкие осколки.