Хаосовершенство - Вадим Панов

— Жаль, что лучший друг не проводит усопшего в последний путь.

На это замечание Алишер вновь не ответил. Го выждала несколько секунд, после чего очень и очень жестко велела:

— Рассказывай.

— Я хочу на материк, — тихо, но твердо произнес Мирзоев. — Я подпишу бумаги на клуб, отдам его тебе или кому скажешь, но, пожалуйста, отправь меня на материк.

Кайфоград и тринадцатый полигон находились не на острове, однако их обитатели упорно называли остальной мир «материком».

— А если ты сделаешь мне документы Анклава Москва, я отдам тебе половину того, что накопил. — Алишер наконец-то взглянул Эмире в глаза. — Три миллиона юаней отдам.

Теперь стало окончательно ясно, что Мурата придавил кто-то из соотечественников. Но что это дает? Пока ничего, нужно больше информации.

— Рассказывай, — повторила Го. — И ничего не упускай.

Алишер вздохнул.

— Я почти ничего не знаю.

— В этом случае тебе нечем оплатить пребывание на базе, — усмехнулась Эмира. — Не говоря уж о билете на материк.

Еще один вздох.

— Может, лучше деньгами?

— Думаешь, я плохо зарабатываю?

— Три миллиона…

— Еще раз вякнешь не по делу, и я тебя сама пристрелю, — пообещала Го и врезала кулаком по столу. — Куда ездил Шоколад? С кем разговаривал перед смертью? Чем занимался? Быстро отвечай, сука! Быстро!

— Я не знаю.

— В таком случае — выметайся!

— Я не знаю, с кем Шоколад встречался, — торопливо поправился Алишер. — Но я знаю, чем он занимался.

Естественно, знаешь, вы ведь, мать вашу, были компаньонами.

— Рассказывай! — в третий раз приказала Го, и Мирзоев сдался.

— Это связано с «зелеными». Они… Ну, ты ведь знаешь ситуацию, Эмира, они не хуже других: и курят, и колются, и выпивают. Всё как у всех. Среди них любителей дури полно, и к нам они за товаром захаживали постоянно, и соседей не обижали, одним словом, шел бизнес. Все довольны. А недели две назад дело стало затухать. То есть остальные торчки на месте, а «зеленые», один за другим, ходить перестали. Будто отрубило нах.

Любопытно, очень любопытно! Эмира поздравила себя с тем, что проспала весьма подозрительный факт. «Отличная работа, майор Го! Расслабились?»

— Сначала мы смеялись, решили, что Бромберг месячник чистоты организовал, потом задумались. Мурат с соседями поговорил, выяснил, что у всех то же самое творится: «зеленые» перестали брать дурь. Выпивать выпивали, девчонками интересовались, в лагере ведь три к одному примерно, на всех не хватает, но с наркотой завязали конкретно…

Вот все и прояснилось. Мурат допустил классическую ошибку жителя Кайфограда: стал заниматься не Станцией, а змеиным клубком, что сплелся вокруг нее. Не он первый, не он последний. Правда, до сих пор головы отрывали исключительно пронырливым репортерам.

— Я ему говорил: успокойся, тебя это не касается, но Мурат не слушал. Стал искать людей, которые смогут объяснить… — Мирзоев на мгновение сбился. Всего на мгновение, но это не ускользнуло от внимания Го. — В общем, вчера он поехал на встречу, потом позвонил мне и сказал, что бизнес встал из-за «фармацевтов».

— Тоже мне новость, — прищурилась Эмира.

Федеральное агентство фармакологической безопасности при Министерстве здравоохранения вплотную занималось наркотиками и присутствовало в Кайфограде. Впрочем, в Кайфограде кто только не присутствовал.

— Мурат сказал, что «фармацевты» взяли «Остановим Ад!» на довольствие и поставляют любую дрянь в любых количествах, да еще по оптовым ценам. Сейчас в лагере зелья столько, что его выжимать можно, подсаживаются даже те «зеленые», кто раньше не баловался. Короче, «фармацевты» конкретно сдуривают «зеленых».

А вот это уже интересно. Эмира вспомнила утренние мысли: больше десяти тысяч человек, объединенных ненавистью к Станции. Сила? Сила. А если добавить наркоту? Получится уже не сила, а самый настоящий бульдозер, который можно направить на что угодно.

К чему готовят «зеленых»?

Го кивнула.

— Теперь рассказывай самое главное.

Мирзоев ответил удивленным взглядом.

— Больше ничего не знаю.

— За информацию о том, что «фармацевты» кормят «зеленых» дурью, Мурата не убили бы, — назидательно произнесла Эмира. — Что еще раскопал Шоколад?

— Не знаю.

А вот теперь можно и чуть мягче. Го улыбнулась и чуть подалась вперед:

— Не глупи, Алишер, ты пришел ко мне, под мою защиту, ты сделал выбор и знаешь, что тебя грохнут только за то, что ты сейчас сидишь здесь. Поэтому хватит играть в девочку — рассказывай. Кого назвал Мурат?

— Я этого человека не знаю.

— А ты и не должен, теперь это мое дело. Называй имя.

— Стоун.

— Просто Стоун?

— Да. Мурат сказал, что парень безвылазно сидит в лагере «зеленых».

Стоун. В списке зарегистрированных «фармацевтов» такой боец не значился. Либо прибыл инкогнито, либо вообще со стороны.

— Хорошо, разберемся, о чем еще говорил Мурат?

— Сказал, что готовится шумная акция. Что-то связанное с поездом.

— С поездом? — переспросила Эмира.

— Да, — подтвердил осведомитель.

В Кайфограде вокзал отсутствовал, и строить его никто не собирался. А если бы и был, это ничего не меняло: очевидно, что акция «зеленых» будет направлена против Станции, и только против нее. Но идущие на строительство эшелоны надежно охраняются, безы давно приучили всех к мысли, что не потерпят перебоев с поставками, и открывали огонь без предупреждения.

«Десять тысяч одурманенных человек, не забыла? Десять тысяч!»

«Ради одного поезда? Не верю».

— Я рассказал все. — Алишер с надеждой посмотрел на Эмиру. — Теперь поможешь?

Го встала из-за стола.

— Кто-нибудь видел, как ты явился сюда?

— Меня бы убили.

— Логично. — Последовала пауза, во время которой Мирзоев покрылся холодным потом. Но все для него обошлось. — Завтра в Мурманск пойдет наш грузовик. Сядешь в него.

— Спасибо.

— Не за что.

АВГУСТ

— Будь все проклято!

Бокал полетел в окно. Стекло в стекло, но то, что защищало от улицы, оказалось крепче. В разы крепче. Впрочем, чего еще ожидать от окон Теплого Дома? Бокал разбился, хрустальной мелочью растворился в ковре, но никто из присутствующих даже не пошевелился. Не вздрогнул. Не моргнул. Четверо мужчин смотрели на Патрицию и молчали, признавая ее право на боль.

И на ярость.

— Дьявол!

Слезы душили, подступали к горлу, туманили, но Пэт не собиралась плакать при четверых свидетелях. Потому что слезы — это слишком личное, предназначенное только для друзей. А вот ярость — другое. Ярость понятна всем, даже врагам. Ярость показывает, что Пэт не сдалась.