Подлунные истории (сборник) - Эдуард Байков

Алексей хотел ответить, подойти к ней, обнять и… не мог, какое-то окостенение сковало все члены. А потом матушка исчезла, и он обнаружил себя стоящим на пятачке земли, а вокруг разверзлась глубокая и темная пропасть. И вдруг откуда-то сверху заструился неземной свет, такой ослепительный, что Алексей прикрыл глаза руками и сквозь пальцы наблюдал чудесное явление.

И явилась ему Богородица – та самая с иконки, – в руках у нее лежал младенец Христос, а вокруг порхали ангелы. Дева Мария посмотрела в глаза павшему на колени человеку и будто пронзила насквозь, просветив его душу до самых потаенных глубин. Пламя снедало Алексея, все естество пылало в огне стыда и благоговения перед Матерью Божьей. Предал он взор долу и так стоял на коленях, не смея посмотреть вверх. Но все же не удержался и поднял голову.

Богородица улыбалась ему, и столько было в ее улыбке доброты, мягкой нежности и всепрощения, что возликовало сердце человеческое, радостно забилось: прощен, прощен! Вихрь разноцветных огней поднял его и понес ввысь, вслед за Девой Марией, путеводной звездой светящей во вселенской ночи. А после, когда все мироздание предстало перед ним словно на ладони, он вспыхнул, весь изошел лучами и растворился в космосе…

Новый день принес нежданные перемены. Утром, не успел Алексей разделить скудную трапезу с хозяином, вся деревня внезапно всполошилась. Жители разом зашумели, забегали… В хибару с почтительной миной просунул голову помощник вождя, что-то коротко возвестил, выслушал ответ и скрылся из виду.

Смирнов вопросительно взглянул на старика. Тот, нещадно коверкая слова, кое-как объяснил:

– Прибыли чужаки на железной повозке… Белокожие соплеменники раненого гостя.

Сердце Алексея ухнуло куда-то вниз, вернулось на место и забилось часто-часто. Теперь и его слуха коснулось знакомое тарахтение мотора. Спустя мгновение движок взревел и заглох.

Следом за колдуном он выбрался наружу и, опираясь на толстый сук, поспешил к площади, где собралось все племя.

В окружении воинов, нацеливших свои копья и стрелы на чужака, стоял с безмятежным видом Муромов. Руки у полковника были подняты, демонстрируя мирные намерения.

– Виктор! – хрипло прокричал Смирнов и, чувствуя головокружение, бросился к другу.

– Мы переиграли их, Леша, – прошептал ему на ухо грушник, – контракт подписан.

В посольстве ему предоставили телефон, надежно защищенный от любой прослушки. Отзвонив куда следовало, Смирнов с сильно бьющимся сердцем набрал номер матери. К трубке долго никто не подходил, затем раздался щелчок и вслед за ним – голос сестры.

– Леша! Господи, где ты пропадал?! Мне сказали, что с тобой потеряна связь…

– Настя, со мной все в порядке. Вы-то как там? Позови маму…

– Леша, Лешенька… мамы больше нет!..

– Что?.. – Смирнов осел, сжимая трубку в кулаке, – как ты сказала?..

– Мамочка умерла, Леша… – и она, всхлипывая, поведала подробности.

Смирнов слушал Анастасию словно сквозь вату, в оцепенении уставившись на рисунок обойного орнамента напротив. Слушал и не понимал – точнее, все понимал, но не мог принять, не в силах свыкнуться с тем, что это – реальность.

– Сегодня девять дней, Леша, – немного успокоившись, устало добавила сестра. – Ах, братик, если бы ты был здесь, с нами…

Он сглотнул, чувствуя, как защипало глаза, отвратил, наконец, взгляд от той точки на стене, хрипло произнес:

– Как же это… А я тут застрял – и ничего не знал. Это же несправедливо! Почему… Господи, о чем я говорю!

Губы его задрожали, но он взял себя в руки – не сейчас, не здесь.

Сестра поспешила успокоить, сказала, что они справились, конечно, им помогли – и родственники, и сослуживцы Алексея, и с ее, Настиной, работы. Маму проводили достойно.

– Скоро ли ждать тебя?

– Да… да, – покивал Алексей, – теперь скоро.

– У твоих все в порядке. Ты позвонишь им? Сегодня они придут к нам – на девятины. Хочешь, я им сейчас перезвоню, скажу, чтобы сами тебе позвонили? Какой у тебя номер?

– Да, ты… позвони им, успокой. Я… позже сам позвоню.

Потом он действовал как во сне: вышел из посольства, поехал в отель, зашел в номер, сел на кровать. Бессмысленно огляделся, не понимая, зачем он здесь.

«Мамы больше нет», – вспомнилось ему. И вдруг острая боль утраты пронзила его беспощадным разрядом молнии, Алексей застонал и, уткнувшись в ладони, разрыдался.

Он проснулся посреди ночи – почудилось, точно кто-то позвал его, окликнув по имени. Алексей сел на кровати, всматриваясь в темноту, оглядел комнату… у порога стояла мама.

Он явственно различал ее в полутьме, но не мог поверить своим глазам. Мама была одета совсем как в том чудесном сне, где ему явилась Богоматерь – пуховая кофта, платок.

– Мама, – тихо позвал он, – мамочка…

Она, улыбаясь в полумраке, тихонько приблизилась к кровати, положила ладонь ему на макушку – Алексей ощутил тепло человеческой плоти. Мама молча погладила его по голове – как часто делала это в детстве, приглаживая непокорные сыновни вихры. Он взял ее ладонь, поцеловал, орошая слезами.

– Спи, сыночек, – донеслось до него, – спи, родной…

И он, откинувшись на подушку, вмиг заснул.

Алексей вышел из церкви, где поставил свечку, помолился – все как полагается в таких случаях. Сел в машину и поехал на кладбище.

Стоя возле могилки, долго смотрел на памятник, губы шевелились, читая: «Смирнова Евдокия Николаевна».

– Мама, – прошептал он, – я знаю, что у тебя все хорошо.

Он обвел взглядом окрестности, глянул вверх, на небо, и улыбнулся.

– Ты жди меня, слышишь? Всех нас дождись. Однажды мы придем… я приду, и мы снова будем вместе. Я буду скучать по тебе, мамочка. Но… до поры.

Солнце выглянуло из-за облаков, озаряя светлыми лучами землю. И тут же весело зачирикали пташки. Алексей поправил цветы на могилке и неспешно направился к выходу.

Время собирать

Где-то там, на пороге сознания, заскреблась непрошеным мышонком мысль и слегка удивила, что жизнь его через триста шестьдесят дней перевалит за сороковник. Виктор Муромов усмехнулся. У него и привычки-то такой не было – отмечать свои дни рождения, а тут вот как-то спонтанно получилось, хотя и дата была не круглой. Пришли трое сослуживцев, без жен – он решил устроить мальчишник – и без мундиров; впрочем, они и на службу ходили чаще всего во всем цивильном, так уж у них, разведчиков, было заведено. Виктор же, сколько себя помнил, какие только прикиды не примерял – чуть ли не всех стран и народов. Лохмотья клошара и тысячедолларовые смокинги, монашеские рясы и камуфляж – любые тряпки смотрелись на нем как собственная кожа, а однажды даже пришлось наряжаться в дамское платье и изображать из себя трансвестита. И все – ради целей, которые ставила перед ним Родина.