Тень Альбиона - Андрэ Нортон

Уэссекс провел рукой по волосам, возвращая им подобие порядка, признаваемого нынешней модой. Он взглянул на свою безукоризненную льняную ночную сорочку с таким видом, словно никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах он ее надел, — а потом перевел взгляд на слугу, со спокойствием, которое само по себе было обвинением.

— Чего желает ваша светлость сегодня утром, чай или шоколад? — сурово спросил Этелинг.

Уэссекс скривился.

— Моя светлость желает знать, в результате какого crise de coeur[10] ты, мой добрый Этелинг, вваливаешься ко мне в спальню раньше двух часов пополудни?

Тут его светлость посетило пренеприятное предчувствие.

— Я ни с кем не обещал встретиться сегодня утром?

— Нет, ваша светлость. Как вы неоднократно мне приказывали, я принял меры, дабы помешать вашей светлости назначать на сегодня какие-либо светские встречи ранее чем на вечер. Я сию минуту согрею воду для бритья, а ваша светлость может, если пожелает, перед завтраком просмотреть утреннюю почту.

Добившись своей цели, Этелинг покинул комнату. Неудовлетворенное любопытство довершило миссию слуги: молодой герцог окончательно проснулся. «Что же такого принесли с утренней почтой, чтобы Этелинг решился устроить этот любительский спектакль?» — заинтересовался Уэссекс.

Прежде чем он успел прийти к какому-либо определенному выводу, Этелинг вернулся в спальню, неся таз и ведерко с горячей водой. Под мышкой он держал футляр с бритвенными принадлежностями. Уэссекс спустил длинные ноги с кровати и потянулся за халатом, лежавшим тут же под рукой, на спинке кресла. Поежившись, герцог натянул халат. Он прошел мимо открытой двери, ведущей в туалетную комнату, и в зеркале трюмо заплясало искаженное отражение высокого светловолосого мужчины с лицом заостренным, как клинок.

Этелинг поставил тазик на наклонную крышку дубового буфета и примостил рядом ведерко. Налив воды в небольшую чашу, стоявшую наготове, он добавил мыла и принялся работать помазком, пока чаша не заполнилась пышной пеной. Когда все было готово, Этелинг перелил остатки воды из ведерка в таз. Над тазом поднялись струйки пара, и зеркало ненадолго подернулось дымкой.

— Если вашей светлости будет угодно…

— Моей светлости не угодно, Этелинг. И ты сам это прекрасно знаешь.

Уэссекс открыл футляр и извлек оттуда бритву.

Упорное желание его господина бриться самостоятельно наносило тяжкое оскорбление представлениям Этелинга о приличии. Но все мольбы слуги оставались тщетны. Его светлость лишь заверял Этелинга, что не хочет чрезмерно привыкать к его услугам, потому что так он совершенно разучится бриться сам, и в результате ему придется появляться при иностранных дворах небритым.

Этелинг конечно же не верил в эту неприкрытую чушь. Он просто считал, что его светлость упрям — весь в отца. С другой стороны, подобное упрямство было отличительной чертой Уэссексов и вызывало у Этелинга тайную гордость: ведь лишь безукоризненный слуга может ужиться с таким упрямым господином.

Когда Уэссекс наконец-то явил своему зеркалу и всему миру чисто выбритое лицо, он перешел в туалетную комнату. Этелинг уже стоял наготове, чтобы помочь герцогу справиться со всеми шедеврами портновского искусства, с которыми должен ладить джентльмен, следящий за модой.

Утренней почты пока что не было видно. Уэссекс знал, что ее принесут вместе с завтраком, и да поможет Бог человеку, который попытается нарушить тот порядок вещей, который Этелинг считает правильным.

Что ж, так тому и быть. Его светлость переключил внимание на одежду.

Поскольку Уэссекс собирался после обеда покататься верхом в Грин-парке, он остановил свой выбор на белых замшевых лосинах и сапогах цвета бычьей крови, с высокими голенищами и золотыми кисточками — такие шили лишь в одной-единственной мастерской, у Хоби. Рубашку из ослепительно белого батиста, с кружевными манжетами, затмевал собою жилет из бледно-желтого египетского льна. Жилет был украшен эмалевыми пуговицами русской работы, и на неярком фоне эти пуговицы особенно выразительно горели алым и темно-красным. Выбор галстука был делом нелегким, но его светлость предпочитал простоту и выбрал требуемое с первой попытки.

Этелинг вопросительно взглянул на шкаф с камзолами его светлости, но герцог лишь покачал головой. Его светлость пожелал сперва подобрать все прочие аксессуары. Особо не задумываясь, он выбрал часы, брелок и золотую булавку для галстука; все эти вещи не просто выглядели как обычные украшения, но и являлись таковыми. Затем Уэссекс надел на палец кольцо с герцогской печатью и решительно задвинул ящик.

После этого выбор камзола цвета красного вина был предрешен — и действительно, герцог, почти не размышляя, выбрал именно его. Пребывание в армии сделало Уэссекса, пожалуй, даже более чувствительным к деталям моды, чем это было свойственно большинству его товарищей.

Уэссекс холодно взглянул на шифоньер с бесчисленным множеством отделений, и на краткий миг ему отчаянно захотелось вернуться к своим людям — пусть даже в компании с блохами, скверной водой, постоянными простудами и всем прочим.

Вежливое покашливание Этелинга вернуло его светлость к реальности.

— Теперь, я полагаю, завтрак, — сказал Уэссекс. — И наконец-то утренняя почта.

Как правило, его светлость завтракал без особого аппетита, и если бы это зависело от него, еда — по крайней мере на этот раз — уступила бы первенство утренней корреспонденции.

Вскорости, прихлебывая горький шоколад и ожидая появления сдобных булочек с маслом, его светлость с энтузиазмом гончей, почуявшей зверя, принялся за содержимое нагруженного с горкой серебряного подноса для писем.

Верхнее письмо — бледно-сиреневый конверт из веленевой бумаги, так сильно благоухающий лилиями, что это наводило на мысль о похоронах, — Уэссекс бросил в камин не распечатывая. Он сделал это без малейших угрызений совести; Айвэ писала лишь затем, чтобы попросить денег, а Уэссексу казалось, что он уже и без того достаточно оплачивал ее удовольствия. Видит Бог, Уэссекс никогда не пошел бы на любовную связь с женщиной своего класса, но существовали пределы, ниже которых он не позволил бы себе опуститься. Миссис Арчер оказалась куда вульгарнее, чем представлялась сначала, когда Уэссекс познакомился с ней.

Уэссекс на миг нахмурился, потом выбросил эти мысли из головы. Вручить прощальный дар, дать понять, что им не следует более поддерживать знакомство, — и с этой связью будет покончено, причем без особых хлопот. Окончательно позабыв об этом деле, герцог продолжил перебирать почту.