Колдун - Ольга Григорьева

– Прости, – просипел деревцу, уже не слыша своего голоса. – Помоги…

Поняв, что теряет жертву, болото ринулось следом за Егошей, смяло его ненадежную опору. Полушубок наполнился водой, поехал под ногами. Ель качнулась, словно протягивая болотнику общипанные ветви. Помогая трясине, боль заметалась в теле, закружилась перед глазами пестрой пеленой. Полуослепнув и не замечая тянущихся к нему ветвей, Егоша хватал пальцами воздух перед собой. В ладонь легли колючие еловые иглы. Болотник подтащил онемевшее тело и налег на деревце, сгибая его до земли.

– Дурак… – равнодушно пропел рядом чей-то мелодичный голос.

Егоша с трудом разлепил отяжелевшие веки. Неподалеку от его пристанища на болотной хляби качалась белая, полупрозрачная фигура.

– Блазень? – сощурился болотник.

– Дурак, – вновь пропело белое.

Нет, это был не Блазень. Тот бы помог, вытащил…

Воспоминание ожгло Егошу. Как же он раньше не догадался?! Налегая на елочку, он повернул голову в темноту леса, позвал отчаянно:

– Блазень! Волхв!

– Дурак! – в третий раз повторило белое пятно.

– Почему? – глухо спросил Егоша. Ему был неинтересен ответ, но чужой голос прогонял прочь тоску одиночества, и даже боль утихала от его звука. Пока не пришел Блазень, нужно было держаться за этот голос, цепляться за него духом, как цеплялся телом за махонькое деревце.

– А потому дурак, – неспешно отозвалось белое, – что мог помереть легко – утонул бы в болоте – и делу конец, а ты выбрался. Теперь будешь долго помирать, а мне ждать придется, пока ты от ран и голодухи сдохнешь… Во-вторых, дурак, что принял меня, Моренину посланницу, за Блазня. Он предо мной что былинка пред ураганом… В-третьих, потому, что зовешь на помощь тех, кто давно уже от тебя отказался. Кричи не кричи :– они не явятся… По крайней мере, Волхв. Ты для него всю поганую работу свершил, Владимира с Ярополком по его наущению рассорил, теперь ты ему только помеха лишняя. Он небось и Блазню приходить запретил.

– Врешь!!! – не выдержал Егоша. – Врешь!!!

– Я же говорю – дурак… – опускаясь на мох, равнодушно отозвалось белое пятно. – И не ори. Чай, не на торгу.

Егоша постарался смолчать. Конечно же, белая вестница смерти лгала! Иначе и быть не могло! Верно, досадовала, что он выбрался из трясины, не достался ее хозяйке. Злилась, вот и норовила побольней задеть… Незачем тратить силы на споры с ней… Он сумел успокоиться. Лежал на елочке, глядел на занимающийся рассвет и старался не думать о том, что будет дальше, не думать о правоте Белой Девки. Но думай не думай, а силы утекали. Мир уже казался тусклым, мысли шевелились медленно, а открывать глаза становилось все труднее. Белая расползлась вокруг его ног блеклым туманом и время от времени мерно вздыхала, напоминая о своем присутствии. Егоша закрыл глаза, взмолился еще раз, призывая далеких друзей.

Темнота наползла на него, обняла и вдруг испуганно отпрянула, потревоженная чьим-то резким вскриком. Егоша разлепил непослушные веки. Сперва ничего не увидел, кроме вспучившегося мшистыми кочками и хлипкими деревцами болота, но потом разглядел меж ними странное, ни на что не похожее сияние. Оно мерцало, переливаясь из бледно-голубого в темно-багровое, опять становилось почти прозрачным и выло. Выло так, словно сам Кулла был заперт в этом свечении и бился, силясь выбраться.

– Эй, Белая, – негромко прохрипел Егоша, но ему никто не ответил. Белый туман куда-то пропал. А может, его и не было – примерещился в бреду? Или это зависшее над болотом сияние – бред?

– Помоги, – шепнул знакомый голос. Блазень? Где он, почему просит о помощи? Пересиливая боль, Егоша повернул голову.

– Помоги…

– Где ты? – захрипел Егоша и вдруг понял. Блазень был там, внутри этого свечения. И Белая была там. Она убивала Блазня. Это он выл, плача по уходящей душе… А ведь он пришел на Егошин зов! Спасать пришел! Егоша выпрямился. Напоминая о ранах, кольнула боль, заставила скрипнуть зубами. Голос внутри сияния затихал, и само оно стало затухать, превращаясь в белый туман. Медлить было нельзя. «Что ж, помирать, так с музыкой!» – решил Егоша и, собрав остатки сил, изловчившись, толкнулся обеими ногами от спасительного деревца. Оно скрипнуло, выпрямилось, будто желая помочь ему прыгнуть подальше. Помогло. Он влетел прямо в середину странного свечения. Тело обдало холодом; жалобно пискнув, боль ринулась прочь. Руки обхватили нечто скользкое и влажное. Не Блазня… Значит – Белую! Задыхаясь, Егоша сдавил невидимого врага и, вспомнив о древнем, данном природой оружии, вонзил зубы в склизкое тело нежитя. Показалось, будто на него рухнуло само небо – такая тяжесть хлынула в душу. Чьи-то испуганные лица вереницей пронеслись перед глазами, чьи-то умоляющие о пощаде голоса перезвоном зашумели в голове.

– Отпусти меня, – перекрывая их, зло прошипела Белая. – Отпусти, иначе я умру и отдам тебе тяжесть всех, кого проводила в иной мир!

– А ты отпусти Блазня, – не размыкая зубов, мысленно возразил Егоша.

– Нет!

– Тогда и я – нет! – Он еще сильней сжал зубы. По губам потекло что-то липкое и холодное. Часть, попадая в горло, становилась горькой, словно полынь-трава, а часть стекала на рану в груди, покрывая ее мертвенной черной коркой.

– Отпусти! – завыла Белая. – Ты все равно не вынесешь моего бремени! Ты – человек…

Захлебываясь холодной жижей, Егоша выдавил:

– Я – Выродок.

А потом жижи стало меньше. Она уже не лилась потоком, а только слегка смачивала губы. И туман стал таять, обнаруживая под собой что-то бледно-желтое, неподвижное, мертвое. Егоша разжал зубы, кувыркнулся вниз. Ожив, желтая пелена скользнула под него, бережно подхватила, подтянула к спасительной ели.

– Блазень… – чуя неладное, всхлипнул Егоша.

– Я ухожу, – печально отозвался тот. – Она всегда была сильнее меня.

– Нет!!!

– Но ты оказался сильнее ее, – не обращая внимания на стон болотника, продолжал Блазень. – Теперь она отдала тебе свою душу. Это тяжелая, предназначенная лишь нежитям ноша. Но ты справишься…

Он начал захлебываться. Отрываясь от желтого тела Блазня, по болоту поползли мелкие клочки тумана. Превращаясь в росные капли, они оседали на влажной пелене мха.

– Я не смогу тебя вытащить отсюда, – уже совсем тихо шепнул Блазень, – но и она не возьмет…

Еще один клок тумана покинул его. Нежить слабо взвизгнул, заторопился:

– Волхву не верь… Он не пускал меня на твой зов, хотя все знал! Ты для него никто… Он убьет тебя, если встретит. Берегись… И не зови его больше. Иначе придет… Чтоб убить…

Блазень вздохнул. Последний, уцелевший ярко-желтый клочок разорвался надвое. Маленькое туманное облачко проплыло мимо Егошиного лица, коснулось его щеки. Силясь уцепиться за ускользающую душу нежитя, болотник вытянул руки, но клочок протек между его пальцами и распался в воздухе крупной блестящей росой. И тут же, словно желая полюбоваться этим зрелищем, из-за леса поднялся могущественный Хорс. Нежными лучами он прикоснулся к Егошиному лицу, ощупал его истерзанное тело, в испуге отшатнулся от покрытой черной коркой раны на груди болотника и совсем спрятался за блеклыми утренними облаками, услышав плеснувший из его ставшей уже не человеческой души голос: