Космический госпиталь. Звездный хирург. Большая операция - Джеймс Уайт

Так ко всем пыткам, которым подвергался СРТТ, было добавлено вращение. Но не просто вращение, а дикое, неравномерное, сумасшедшее движение, на которое даже глядеть было тошно. Светящиеся ракеты и молнии вспыхивали и крутились над СРТТ, словно сошедшие с ума луны над дикой планетой. Собравшиеся почти утратили первоначальный энтузиазм, а Приликла покачивался на своих шести тонких ногах, охваченный эмоциональной бурей, грозившей унести ею как былинку.

Не следовало тащить сюда Приликлу, досадуя на себя, подумал Конвей. Для эмпата такое переживание подобно аду. Наверно, он, Конвей, ошибся. Придумать это было само по себе жестокостью, садизмом, да и вряд ли могло достичь цели. Он хуже любого чудовища…

Вертящийся, дергающийся бурый комок посреди комнаты, в который превратился маленький СРТТ, издал резкий, высокий, горловой звук ужаса. И тут страшный грохот потряс стенные динамики; в нем смешались вопли, крики, шум ломаемой мебели, топот бегущих ног, и все это перекрывал низкий нескончаемый вой. Слышно было, как О’Мара старается кому-то что-то объяснить, затем неизвестный голос крикнул:

— Ради всего святого, прекратите! Папаша проснулся и рушит все вокруг!

Люди кинулись к СРТТ, осторожно остановили его и опустили его на пол. Из динамиков по-прежнему доносились крики и грохот. Вскоре они достигли апогея, а затем начали стихать. Люди замерли у стен, гладя друг на друга, на хныкающего СРТТ, на стенные динамики. Они ждали. И дождались.

Раздался звук, похожий на тот, что недавно передавали в записи, но он был чистым, без космических помех. Трансляторы были у всех, так что все поняли, о чем речь.

Это был голос старшего СРТТ, который снова стал единым целым. Ласково и строго он обращался к своему ребенку. Он говорил, что малыш плохо ведет себя, что он должен немедленно прекратить беготню и не доставлять больше беспокойства окружающим. И чем скорее малыш послушается, тем скорее они с отцом уедут домой.

Для маленького беглеца это была страшная экзекуция. Может быть, они даже переборщили, подумал Конвей. Он напряженно следил за тем, как СРТТ, все еще напоминающий сразу и рыбу, и птицу, и зверя, пополз к стене. И когда он осторожно и покорно начал тереться головой о колено одного из мониторов, в комнате поднялось такое шумное веселье, что малыш чуть было снова не убежал.

— Приликла объяснил мне, в чем заключается болезнь старшего СРТТ, и я понял, что лечение должно быть радикальным, — обратился Конвей к диагностам и старшим терапевтам, собравшимся вокруг стола О’Мары.

Сам факт, что его допустили в столь высокое общество, означал, что его действия одобрили, и все-таки Конвей не мог побороть волнения.

— Я решил использовать тесную физическую и эмоциональную связь, существующую между взрослым СРТТ и его младшим отпрыском, — продолжал Конвей. — Все вышло, как мы и рассчитывали. Старший СРТТ не мог лежать спокойно, когда его дитя находилось в опасности. Родительская любовь и привязанность победили и вернули больного к реальности.

— Вы проявили явные способности к дедукции, доктор, — сердечно сказал О’Мара, — вы достойны…

В этот момент загудел интерком. Мэрчисон сообщала, что у всех трех АУГЛов проявились признаки окостенения, и просила доктора Конвея немедленно прийти в палату. Конвей попросил выдать ему и Приликле мнемограммы АУГЛов и с сожалением подумал, что звонок Мэрчисон испортил ему триумф.

— Не расстраивайтесь, доктор, — весело проговорил О’Мара, словно прочитав его мысли. — Позвони она минут на пять позже, и ваша голова так распухла бы от похвал, что в ней не осталось бы места для мнемограммы…

Два дня спустя Конвей в первый и последний раз поспорил с Приликлой. Он утверждал, что только эмпатические способности ассистента и преданность сестры Мэрчисон помогли вылечить трех маленьких АУГЛов. Доктор Приликла возразил, что, хотя спорить с начальником не в его правилах, в данном случае доктор Конвей глубоко заблуждается. Мэрчисон не ответила, что рада оказаться полезной.

Конвей продолжил спор с Приликлой. Он был совершенно уверен, что без помощи маленького эмпата не смог бы спасти АУГЛов. Спор, если так можно назвать дружескую перепалку, затянулся на несколько дней. И никто не подозревал, что тем временем к Госпиталю приближается потерпевший крушение корабль, а в нем — некое существо.

Не знал Конвей и того, что две недели спустя весь персонал Госпиталя будет его презирать.

Глава IV Пациент со стороны

1

Сторожевой крейсер «Шелдон» вынырнул из гиперпространства в пятистах милях от Главного Госпиталя. Его появление тут было вызвано аварией корабля в зоне действия поля надпространственных генераторов. Громадное, сверкающее огнями сооружение Госпиталя на таком расстоянии-казалось светлым пятнышком, но капитан не решился сразу приблизиться к нему. В потерпевшем аварию корабле находился член экипажа, нуждавшийся в срочной медицинской помощи. Капитан крейсера был привержен соблюдению правил и опасался, как бы не причинить вред случайным «прохожим». Под прохожими в данном случае он имел в виду обитателей крупнейшего в Галактике межзвездного Госпиталя.

Связавшись с его приемным покоем, капитан объяснил положение и его заверили, что пострадавшим займутся немедленно. Убедившись в поддержке, капитан решил приступить к исследованию потерпевшего аварию корабля, который в любой момент мог разлететься на части.

Неловко примостившись в слишком мягком кресле в кабинете главного психолога, доктор Конвей через заваленный бумагами стол смотрел на квадратное, с резкими чертами лицо О’Мары.

— Расслабьтесь, доктор, — проговорил вдруг О’Мара, как всегда угадав его мысли. — Если бы я вызвал вас для разноса, то предложил бы кресло пожестче. Но я получил указание погладить вас по шерстке. Вы, доктор, получили повышение. Поздравляю вас. Отныне вы — старший терапевт.

Не успел Конвей и рта раскрыть, как О’Мара поднял большую квадратную ладонь.

— Что касается меня, то я уверен, что произошла досадная ошибка, — продолжал он. — Однако ваш успех с растворявшимися СРТТ явно произвел впечатление на руководство. Они вообразили, что все решили ваши способности, а везение тут ни при чем. Что же касается меня, — ухмыльнулся он, — то я не доверил бы вам вырезать даже свой аппендикс.

— Вы очень любезны, — сухо сказал Конвей.

О’Мара улыбнулся.

— А вы ожидали, что я буду вас нахваливать? Суть моей работы в том, чтобы мылить шеи, а не почесывать за ушком. Теперь я подарю вам минутку, чтобы вы привыкли к сиянию собственной славы…