Продавцы теней - Марина Друбецкая

Эйсбар покачал головой.

— А иногда тайные знания имеют смысл. Вот что опубликовала голливудская газетка в ноябре 17-го года — телеграмма от одного из тамошних фильмовых директоров, выходца из Винницы: «Николаю Романову зпт Петроград (Россия) тчк Был бедным мальчиком зпт жил Виннице зпт ваши полицейские не очень славно обошлись со мной и моим народом тчк Говорят, вы имеете виды на проблемы тчк Не обижаюсь на дурное обращение вашей полиции тчк Если согласны приехать Голливуд зпт предлагаю работу артиста моих фильмах тчк Приму ваши условия гонорара тчк Ответ оплачен тчк Мое почтение вашей семье тчк». Как вам это нравится? Какое чувство сюжета? «Красная паника» для них не пустой звук. А у нас поохали и успокоились, хотя храбриться ой как рано — опасность не просто близка, она вокруг! Невидимая, неслышимая — ну, вы, как режиссер, можете меня понять. Страна велика, а Петербург крохотный — это же комарик, стрекоза на теле бегемота. Короче, надо всех — раз! — и напугать! А потом — раз! — и успокоить! Любопытна вам такая история?

Эйсбар метнулся со стула в кресло и развалился в нем: все в нем думало, все! Не только в голове мысли неслись, обгоняя друг друга, но все тело — каждый нерв, жилка, клеточка — уже было наэлектризовано и звенело. Он знал и любил это состояние! И ему нравился чиновник — циничный, умный, скорей всего, не скупой.

— Фильма длинная? В час с небольшим? Без мелодрамы, но с трагедией? С толпами людей? Хотите, с переселением душ на другие планеты? Привлечем господина Циолковского… — быстро говорил Эйсбар.

— Путешествия душ не трогайте — это попозже, и с Циолковским повременим. — Долгорукий вернулся к столу, надрезал сигару и закурил. Дело было сделано: теперь оставалось слушать и выбирать.

— Постойте, значит ли это, что я выиграл конкурс? — запоздало спохватился Эйсбар.

— Считайте, что так.

— Но я не видел нигде объявления, что конкурс завершен и победитель выбран.

— Вот я вам сейчас и объявляю: конкурс завершен и победитель выбран. За вас отдано большинство голосов. И, уверяю вас, Сергей Борисович, это очень весомые голоса.

— Тогда вот что: мне нужны толпы. Огромные толпы народа и вдруг — лица во весь экран! Крупный план. Перемена масштаба, понимаете? Все дело в перемене масштаба. Это загипнотизирует зрителей, так еще никто не снимал… Позволите? — Он взял со стола лист бумаги и под его ловкой рукой со скоростью анимации белое поле стало заполняться рисунками и чертежами.

Долгорукий, глядя на него, думал о том, что отчасти завидует этому резвому человеку. Вот, пожалуйста, отрешенность творца — он уже вне времени, ни завтрак, ни ужин его не беспокоят, ни право, ни лево, он уже вечный, уже парит в небытии, во сне. Не боится потерь… Вдруг Долгорукому остро захотелось обратно в Ниццу, откуда его вытащили несколько месяцев назад, чтобы запустить эту кампанию по производству «Защиты Зимнего». Впрочем, не только эту. Наспех придуманная должность советника неизвестно кого по особо важным делам означала, что у российских властей после событий 17-го года совсем плохи дела с идеологией, что власть боится черни и не знает, как на нее воздействовать. А пуще всего боится недобитых большевиков, умеющих какими-то одним им известными способами чернь гипнотизировать. Идеология власти — теперь его, Долгорукого, хлеб, любовь и фантазия. Он усмехнулся: для идеологии нужны идеи, которых у него хоть отбавляй. Власть не прогадала, пригласив его. На Западе это, кажется, называется «политическая техника»… нет, «технология». Странное слово.

Мелькнула тень тоски: сейчас радужные планы, гостеприимство иллюзий, а потом начнется тяжкий быт. Автор начнет сходить с ума, идея окажется эфемерной и недоступной для реализации. Это как с концессиями — сначала все мыслью летят туда, куда перст указующий направлен, а когда надо отправлять чемоданы, оказывается, что дороги еще не проложены. А тут проект хрупкий, столько акцентов — царскую семью не напугать, средний класс облагородить, толпу приструнить, дельцов заманить.

Ой, в Ниццу, в Ниццу, в Ниццу! И московскую обильную пищу Долгорукий переваривал с трудом, и на сладостном побережье остались у него две жены — незаконная и венчанная, которые, наконец спевшись, и стали проигрывать его деньги. Что еще они творят там в своих платьях из павлиньих хвостов — лучше не думать! Flippers — вертихвостки, любительницы вечного аперитива. Страшась разорения, он и принял предложение вернуться в Москву.

— …Закажем костюмы и грим художнику из театра Таирова — пусть ворвется в город монгольская орда в шапках-луковицах с витыми копьями, из другого времени… вот, посмотрите.

Пока Долгорукий уносился мыслями в Ниццу, Эйсбар перебросил рисунки на пятый лист.

— Я бы с Таировым тоже пока повременил. Фактура должна быть реалистичной — тут не нужны разночтения, давайте без игривого авангардизма. Вспомните Гаршина, да и Антон Павлович умел двумя штрихами нарисовать жуть. А Бунина не надо — слишком много парчи. Оденьте толпу в рваные рубахи и платки, ваше дело — придумать, как её остановить. И как хорошенько напугать сочувствующих большевикам, а то у нас, знаете ли, много увлекающихся среди интеллигенции.

— А пустят в Зимний? Можно сделать световой эффект — дворец на мгновение зальет сияньем так, что он будто исчезнет с лица Земли! И пусть главным защитником будет женский батальон, амазонки, суфражистки, те, которым все нипочем..

— Вертихвостки… — задумчиво добавил Долгорукий.

— Вот-вот! — Эйсбар вспомнил о Ленни и молниеносно увидел ее с ружьем, прячущуюся за дивную мраморную барышню скульптора Шубина. В солдатской форме, пригнанной по размеру. Белое с черным — и за каждой статуей.

Долгорукий удивил его профессионализмом, потому что разнес в пух и прах видение, пока оно еще только таяло:

— И конечно, без французских влияний — туманностей, женских силуэтов в дымке. Вы же талантище, и мы надеемся увидеть совершенно своеобычную русскую стилистику. Придумаете что-нибудь к концу недели? Идею, ход…

Эйсбар кивнул и стал выбираться из низкого кресла — разговор явно заканчивался. Но… Он хотел на чем-то настоять, интуиция говорила ему, что может быть ловушка.

— Я обсуждал с одним из кинематографических коммерсантов бюджет массовки — так мы, наверно, будем называть толпы на съемочной площадке. Это… — он назвал цифру.

Долгорукий рассмеялся:

— Милый вы мой, умножьте на два, а то и на пять. Вы же теперь в другой весовой категории. За вами — держава. Это не Ожогины и Студёнкины! Ну а теперь коктейли и чарльстоны — слышали про такой танец? Вы вообще в Европе бывали или в Северной Америке? Или все с крестьянками и футуристочками знаетесь? Эти футуристочки, доложу я вам, настоящие вертихвостки в английском понимании. Flippers! Они завладеют миром к середине столетия, я вас уверяю. Не сегодня завтра будут голосовать, отдельные счета от мужей заведут. Я привез из Франции один ролик киноновостей — совсем свежий, вы непременно должны посмотреть! Границы пристойного значительно расширены. Или, наоборот, границы непристойного… — Он уже вел Эйсбара по коридору мимо тонкоруких мраморных сильфид, которые смотрели им вслед мраморными глазами без зрачков. Из-за дверей в конце коридора несся радостный гул. Долгорукий успел подумать, что пока Эйсбар выглядит бессребреником. Но это пока.