ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова

Вот и выходило так, что в каком-то главном и независящем от журналистки раскладе, не она была Королевой. Но в открывшийся момент истины с этим невозможно было смириться.

Пешкой, всё же, она себя не ощущала. Это было б уж слишком. Ну, допустим, она была не Пешкой, а Ладьей. Хотя это звание ее тоже, вряд ли, смогло бы утешить. Потому что она, именно она, должна была стать Королевой сегодня. Но не стала. И от этого ей было невыносимо плохо. Она сегодня получила удар. Потерпела поражение, хотя ничто не предвещало этого. Ведь даже цветы, которые мужчина ей преподнес, говорят об обратном. Он готовился к встрече именно с ней… Но отчего же всё так произошло? И отчего она так несчастна?

Вот именно — отчего?

Об этом могла знать только Главная Дама. И она вовсе не хотела обижать одну из своих подданных. Хотя, эта неуемная барышня, а порою даже — буйная дамочка — своими фантазиями всё время пытается доставить ей массу неудобств и ненужные хлопоты. Вот как сегодня, например. Влезла совсем не в свои владения, где и быть ее не должно. Пришлось щелкнуть непослушную по носу. И вообще, что это за манера нахальная такая: подстраивать неожиданности? Разве кому-то это дозволено?

То ли дело актриса, чуть не проскочившая мимо своего Короля. И который, кажется, совсем даже не взволновал красавицу. Но, ведь, это пока. Главное: мимо не проскочила. Потом они будут вспоминать еще эту случайную встречу, каждый раз пугаясь, что могли разминуться.

Как же втолковать некоторым своим непутевым подопечным, что случайность совсем не случайна?

Ну, а что касаемо неуемной и фантазийной барышни… Ведь, знает она про нее всё. Вы только попробуйте не дать ей в этой жизни ощутить себя Королевой… Она такого накарулесит! И почему же ей всё время хочется бежать впереди паровоза, постоянно спотыкаясь и, словно, наперегонки то ли со временем, то ли с самою судьбой?

А, впрочем… Может, стоит ей, всё же, попустить маленькое ускорение? Раз уж она всё время куда-то так торопится?

И Главная Дама иронично улыбнулась и с азартом потерла руки, словно, ожидая скорого и интересного развлечения…

Немыслимый кульбит

Лариса зашла в кабинет. Двух сотрудниц еще не было. Вероятно, они были в столовой или в буфете.

Журналистка положила букет роз на стол и в изнеможении плюхнулась в кресло. Затем с жадностью допила остатки минералки. И тут на глаза ей попались театральные билеты…

Женщина взяла тонкую бумажку в руки и в задумчивости накрутила ее на указательный палец. То, что находилось в телесной оболочке, ныло и болело. Было обидно и хотелось разрыдаться. По-бабьи. Но, ведь, нельзя. Сюда сейчас вернутся коллеги.

«Может быть, что-то можно еще переиграть? — робко напомнило о себе саднящее эмоционально-телесное. — Может, просто позвонить ему и спросить о фотографиях, как-то пересечься? Или пригласить к себе в гости, даже… даже с актриской, как ни в чем не бывало»?

«Окстись, Ларка. Не позорься, — тут же включился маленький персональный „компьютер“, работающий в автономном режиме. — Сказано: не обломится. Руби. Сразу и бесповоротно».

Женщина взяла театральные билеты, сначала разделив их. Вздохнула и стала рвать на мелкие кусочки.

Потом открыла один из ящиков письменного стола и достала оттуда фотографию Антонию. И это порвать? Нет. Невозможно. Она положила снимок на стол рядом с репродукцией раскосой египетской красавицы. Ей вдруг показалось, что царица из-под стекла посмотрела на нее строго и выжидающе.

Журналистка взяла в руки красивый букет, понюхала розы. Никогда еще в жизни, подаренные мужчиной цветы не обжигали ее такой печалью. Никогда! Она вдруг физически ощутила, как этот оранжевый цвет в руках ее соперницы хорошо бы сочетался с рыжим лисьим полушубком и медным отливом ее волос. Этого было достаточно, чтобы судьба букета была решена.

Лариса взяла розы, подошла к окну. Мгновение — и букет полетел вниз с третьего этажа.

Она снова села в кресло и посмотрела на фото Антонио. Взяла его в руки.

— Ты ни в чем не виноват, — проговорила женщина тихо, — откуда тебе было знать…

Неожиданно она, словно, ощутив некое властное магнетическое притяжение, посмотрела на репродукцию. Ей показалось, что раскосая красавица смотрит на нее не только выжидающе, но и осуждающе.

— Но, может быть, если я сделаю это, мне станет легче? Прости, — прошептала Лариса мужскому портрету.

Она закрыла глаза, и не сразу, но, всё же, порвала фотографию на мелкие кусочки.

Разомкнув веки, журналистка быстро собрала остатки фотоснимка вперемешку с театральными билетами и выбросила всё в окно вслед за букетом оранжевых роз.

И снова села в кресло. Только легче ей не стало. Скорее, наоборот.

Световой блик от лампы дневного освещения неожиданно попал на стекло ее письменного стола в таком ракурсе, что Ларисе почудилось, будто огромный, на пол-лица в черной обводке глаз египетской красавицы дважды одобрительно подмигнул ей.

Журналистка вздрогнула.

«Только не сходи с ума. Держи себя в рамках», — прошелестело над ухом автономно раскрепощенное сознание.

Дверь вдруг отворилась, и на пороге кабинета появился Кирилл Петрович с листом бумаги в руках.

Зрачки глаз женщины мгновенно сузились, как у представителей семейства кошачьих, и она вся напряглась и подалась вперед, словно, готовясь к прыжку.

— Вот, — сказал Кирюша, торжественно потрясая бумажкой, — вот график опозданий. Только ты одна у нас такая принцесса, которая когда хочет — приходит, когда хочет — уходит…

Лариса резко поднялась и быстро направилась навстречу начальнику.

— Ты… ты, — у нее чуть не сорвалось с губ, — «украл у меня мечту».

Она запнулась на полуслове. Но что-то такое было в ее глазах, что мужчина попятился к двери.

И было отчего. Нельзя у женщины красть мечту. Она этого никогда не простит. Нельзя лишать ее влюбленности. К тому же, как подмечено психологами, влюбленность иной раз переживается даже острее, чем любовь.

То, что он мог вот-вот оказаться на «острие» ее эмоций, начальник понял безошибочно и поспешил ретироваться, развернувшись мгновенно на сто восемьдесят градусов. Он шел быстро, почти бежал, слыша за собой поступь острых каблуков.

Лариса догоняла. Она хотела вырвать этот гнусный листок из его рук. Если бы она догнала… Сейчас она за себя не ручалась. Вцепилась бы в горло, придушила, измордовала, затоптала каблуками…

Мужичок трусливо юркнул в дверь своего кабинета.

Журналистку по инерции занесло вперед, и у того места, где коридор разворачивался направо, она остановилась.

— Так нельзя ненавидеть… Я не могу работать с этим человеком, я не могу дышать с ним одним воздухом…

На мгновение женщину повело в сторону, и у нее потемнело в глазах.

— Давление опять упало, — вздохнула она.

А это значило, что, и без того привычно низкое для Ларисы-гипотоника давление 100 на 60, еще больше понизилось. И она вдруг поняла, что если сейчас же, немедленно, не съест бифштекс или отбивную — желательно с кровью и хрустящей жареной картошкой, не запьет всё это крепким черным кофе с лимоном и, к тому же еще, с калорийным пирожком, она просто упадет в голодный обморок.

Лариса стояла, опершись рукой о стену, на которой в изящных рамках по всему коридору были развешены фотографии, снятые крупным планом.

Фотоснимок, напротив которого она остановилась, изображал совсем юную гимнастку в тот момент, когда она совершала кульбит. Женщина посмотрела на нее с белой завистью, невольно вспоминая то беззаботное время, когда и она пару лет ходила в детскую спортивную секцию и с легкостью совершала всякие перевороты своим юным гибким тельцем. Как тогда всё было просто и понятно…

Вот бы и сейчас ей так перекувыркнуться через себя, чтоб хоть на мгновение уйти от этой точки Невезения. А заодно — одиночества и всех ее прочих проблем. Да, да, перекувыркнуться через себя, чтобы сдвинуться с этого места. Хоть на секунду выскочить из этого пространства в какой-то иной, уютный мир. Уйти, ускользнуть, чтобы никогда больше не возвращаться в этот морок сплошного Невезения… Сдвинуться с этой точки хотя бы на сантиметр…

Журналистка зажмурила глаза, мысленно, усилием воли, представляя старт своего кульбита. Ее сильно качнуло. И когда она разомкнула веки, перед глазами полетели разноцветные «мошки».

«Да какой там кульбит, от силы — гимнастический мостик, — насмешливо прозвенело над ухом всё еще работающее в автономном режиме сознание, — а, может, вовсе уже и не „мостик“, а просто — истерическая дуга»…

— Как же мне плохо, — сказала Лариса вслух, — и как я есть хочу.

И она быстро направилась в столовую.

Молодая женщина была так голодна, с такой жадностью набросилась на мясо и картошку, что не сразу сообразила, что с едой было что-то не так. Или — с ней? У еды не было ни вкуса, ни запаха. А такого быть просто не могло. Здесь готовили вполне съедобно, даже вкусно.