Его сбежавшая невеста - Любовь Попова

Стучусь сильнее, уже дергая ручку.

— Ева! Откликнись, мать его! – может в обморок грохнулась?

Отхожу чуть дальше и с лету выбиваю дверь плечом. Облегчение накрывает мгновенно. Она сидит на корточках у окна, прикрывая лицо.

— Ну и что ты здесь окопалась? Не хочешь меня видеть? Или думала, это решит все наши проблемы? — подхожу ближе, с усмешкой убираю ткань с лица. В этот же момент отшатываюсь и падаю на задницу. – Ты кто, мать его, такая?

Но ответ в голове всплывает тут же.

— Вы мать Рашида. Где Эва? Где она?!

Я тут же бросаюсь к охраннику, дергаю его к стене, ору в лицо.

— Выходил кто-то из туалета? Выходил?! Отвечай, мать твою!

— Госпожа Латифа, — отвечает он, и я толкаю его к стене, быстро мажу взглядом по матери Рашида и тут же бегу в сторону выхода. Но замереть заставляет разорвавший тишину звук взрыва. Снаружи.

Внутри что-то обрывается, потому что я прекрасно могу представить, что взорвалось. Потому что Ева не захотела довериться мне. Потому что Ева решила уехать, скрыться с Данилой, довериться этой суке Латифе.

Выбегаю на улице, отчаянно ища глазами Еву и Данилу. Может быть, они не сели в машину. Может быть, они ждут в стороне.

Замечаю яркие краски пламени и бегу туда. Перебираю ногами как можно скорее, пока меня с ног не сбивают.

— Харитон! Поздно! Поздно, — удерживает он меня, пока я пытаюсь вырваться, смотря на объятый пламенем БМВ. Который тут же взрывается снова, а я начинаю орать, чувствуя, как все тело полыхает тем самым огнем, как в груди выжигается дыра, которую не зашьет ни один хирург.

Глава 23. Харитон

«При исследовании взрыва в переулке Н не было обнаружено никаких останков только почти до основания расплавленный кулон полумесяц, судя по всему, принадлежащий сыну бизнесмена Ибрагимова Рашида. Приносим свои соболезнования семье. Обстоятельства взрыва выясняются».

Выключаю очередной выпуск новостей и отворачиваюсь. Слышу, как по коридору бродят медсестры. Как дверь тихонько приоткрывается, очевидно, заглядывают в очередной раз посмотреть, не покончил ли я с собой. Нет, я не пытался. Мне кажется, что это освободит меня от боли, с которой я сжился. За мысли, что лучше бы Ева никогда не входила в мой дом, хочется сломать себе ногу.

Будь у меня возможность прожить эти недели заново, увидеть ее, познать ее, познакомиться с сыном, я хотел этого. Хотел бы оказаться в бесконечном дне сурка, чтобы снова и снова испытывать удовольствие от словесных перепалок, от желания, что сжигало изнутри. От счастья, неожиданно сковавшего изнутри, когда я узнал, что у меня есть сын. Мысли, что, возможно, я смогу стать лучшей версией своего урода папаши.

И не важно, что в итоге был бы взрыв, боль, что теперь вечный мой спутник полное опустошение, словно в один момент мне отрезали руки и ноги. Наверное, поэтому перелом ребер и ноги не кажется таким страшным. Страшным кажется, что я хочу еще раз все испытать, потому что боль лучше ничего. Ад лучше пустоты.

— Ну как ты тут, — сбоку слышится голос Кирилла. Неуемный. Вот нечем ему заняться. – Все лежишь? У тебя, поди, срослось уже все.

— За три дня?

— Ну, встал же ты на ноги, хотя был инвалидом, — берет он стул и садится верхом, укладывая руки на спинку, а взгляд вперивая в меня. – Долго будешь умирать?

— А ты хочешь помочь мне закончить это бессмысленное занятие?

— Ну уж нет. Ты мне живой нужен.

— Я тебе еще вчера сказал. Перепишу все на тебя. Дома у меня теперь нет. Семьи нет. Ничего нет.

— Ну, учитывая, что ты набросился на мать Рашида, тебя тоже не могло быть. Бой устроили похлеще чем на ринге.

— С этой сукой? Я ее даже тронуть не успел.

— Зато Рашид тебя хорошо успел. Еле оттащили.

— Зря. Ты нашел их? Куда он ее отвез?

— Я не знаю. Только знаю, что в доме работают его люди. Полный снос планируется.

— Все равно их найду. Убью обоих. Мне все равно больше нет ради чего жить.

— Долбоеб ты. Думаешь, Ева была бы рада, что ты снова как амеба? Думаешь, она бы хотела, чтобы ты мстил?

— Ева? Евы нет! – поднимаюсь. – Нет ее, понимаешь! Потому что эта дура поверила суке! А сука ее убила! И сына моего убила! И не лезь ко мне со своим позитивом! Клоун! Потому что нет в этом нихера позитивного! Веселого! Дерьмо это, понимаешь?! Дерьмо!

— Слушай, мне жаль… Правда, но жизнь продолжается.

— Скажешь мне об этом через три года, а не через три дня. Теперь свали на хуй. И сестре моей скажи, чтобы не приходила. Увижу – задушу.

— Тебе сказали…

— Да уж, мне сказали, что это она сдала Рашиду, где Ева. А ты сказал ей.

— Я не специально…

— Когда трахаешься, рот на замке держать надо. Особенно с моей сестрой.

— Да подслушала она.

— Все. Закончим. Уйди, Кир. Реально тошно ото всех. И от себя тошно.

— Харитон, ну ты ведь даже не знал их толком…

Это стыло последней каплей. Я, несмотря на жгучую, уже даже привычную боль, буквально сорвался с кровати, чтобы кулак вбил наконец этому придурку истину. Да так, чтобы тот со стула свалился.

— Они моя семья! Моя, блять, семья! А я убил их! Убил, как ты не поймешь! И другой у меня не будет! Никогда не будет!

Кирилл ушел, а я свалился с ног, потом еще пол дня слушал причитания врача, что я отстрочил свое выздоровление.

Сестра все равно приходит. Все равно ноет, мол, не думала, что сложится все так, а я не сдерживаюсь. Набрасываюсь и прижимаю к стене.

— Я даже не знаю, как ты, тварь, связана с этим уродом, но жива еще только потому, что моя сестра. Мне не нужны твои сожаления, извинения и просьбы. С этого момента ты сама по себе. Я уже заблокировал все карты. Ты, кажется, любила подрабатывать проституцией, теперь мне плевать на это. У меня больше нет сестры.

— И все только из-за шлюхи, с которой провел две недели?! Ради нее ты готов отказаться от родного человека?

Я буквально вбиваю ее затылком в стену, уже не чувствуя