Роза (СИ) - Алексеев Александр

После утренней пробежки заметил Алексея Аджубея, что разговаривал с нашим тренером. Подошёл. Поздоровались.

— Отойдём, — предложил хрущёвский зять.

Присели на скамью. Корреспондент запахнул пальто, зябко поёживаясь:

— Летел погреться. В Москве ещё снег не растаял…

Вспомнив что-то, Аджубей встал и полез в портфель:

— Вот письмо тебе. С Львом Булганиным на нашей даче пересеклись. Он к отцу приезжал, просил помочь кого-то на работу устроить. Нацарапал тебе новости. Только он мелко плавает и новости, вероятно, такие же… В субботу прошёл пленум ЦК партии… Выбрали новых членов Политбюро. Похоже у Маленкова теперь большинство… Грядут большие перемены. В газете держат нос по ветру. Шепнули, что меня в замы «Комсомолки» будут выдвигать. Растём… А у вас что? Слышал «Динамо» обыграли. И ты девушку новую завёл. Чего они к тебе липнут? Ты же всем вокруг лишь проблемы приносишь… — типа подколол меня недоучившийся артист.

А мне стало как-то хреново. Встал, и не попрощавшись почапал на Пионерскую.

Он собственно прав. От меня у девушек Проблемы. Анечка. Привезли б меня в другой госпиталь, и не встретились бы. Жила бы и радовалась… Роза. Не впишись мы тогда с ней за Сахарову… Эх!

Заглянул в письмо. Лёва пишет, что Дашу с детьми и Марианной поселили в нашей общаге. Шелепин помог Дарье устроится в райком комсомола инструктором по культмассовой работе, но на совещании в горкоме Шелепина не было(вызвали в Кремль) и назначение отложили. Пришлось к Никите Сергеевичу ехать на поклон, чтобы позвонил. Отец знает про Дашу, но молчит, а мама отругала, но потом сказала, чтобы привёл познакомиться… Василий мотается по полкам, проверяет.

Захожу. Подруга дрыхнет источая сивушный запашок. Открываю окно. Проснулась. Смотрит жалостливо, а сказать не может.

Водички захотелось? Женский алкоголизм неизлечим. Помучайся ещё немного.

— Ну, Юр… — канючит она, — Пи-и-ить.

Зачерпнув воды в ковш подаю страдалице. Пока пьёт начинаю её отчитывать за вчерашнее. Потом перехожу на её армейские планы.

В этой истории когда война начнётся не понятно. А эта лезет…

Настя, выпив всё до капли, слушала постепенно наливаясь краской ярости.

— Да что с тобой не так? Ты мне кто такое говорить? — вскочила, закутываясь в простыню, — Я слово дала. Значит другие если что пойдут воевать, а я домохозяйкой… Вот жеж… Ты за кого меня принимаешь? (Берёт мою планшетку) Да я тебя… (Бросает в меня сумку).

Уворачиваюсь, заматываю её в простыню и валю на кровать. Хорошо, что её руки до меня не дотягиваются, а то бы я получил тумаков… Изображаем пару минут борьбу нанайских мальчиков. Сопротивление ослабевает. Начинаем неистово целоваться. Она шепчет, зардевшись:

— Да сними ты наконец эту простыню, дубина…

Перед тренировкой купил «Правду» в газетном киоске. Читаю:

26 марта 1950 года в Москве состоялся расширенный Пленум ЦК ВКП(б). Порядок дня Пленума: 1) Отчетный доклад Центрального Комитета ВКП(б) за период с 1939 по 1950; 2) Отчетный доклад Центральной Ревизионной Комиссии ВКП(б); 3) Директивы Пленума партии по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951–1955 гг.; 4) Изменения в Уставе ВКП(б); 5) Выборы центральных органов партии.

Число членов Политбюро ЦК ВКП(б) увеличилось с 11 до 33.

Просматриваю список. «Старички» довоенного состава, из новичков отмечаю кого видел сейчас или помню из прошлого: Михаил Суслов, Николай Шверник(орден вручал), Екатерина Фурцева(единственная женщина в Политбюро), Александр Шелепин(самый молодой в Политбюро), Арвид Пельше(землячок, который к тому же стал Председателем Комиссии партийного контроля при ЦК).

На тренировке отрабатывали основой 4-2-4 против дублёрского «Дубль Вэ». Разделали запас под орех. У нас на правом фланге трэнэр соорудил мощную вертикаль: Амосов — Колобков — Анисимов(правый край) — Жаров(оттянутый центр). Носимся как угорелые. Анисим теперь тоже после тренировки остаётся с нами. Полный танковый экипаж в чёрных тренировочных если так можно сказать «костюмах», только Шарика не хватает…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вечером дорогая, застелив новое бельё, типа равнодушно позвала готовится ко сну. Я читаю учебник, делаю выписки. Повторяет:

— Я, что со стеной разговариваю… Вот жеж… Пошли уже…

Увидев хитрое лицо мифологического персонажа, показываю ей фигу и перелистываю страницу, собираясь добить главу.

— Жаров! — добавив железа в голос, начинает Настя, — Ты только что зверски меня оскорбил своим жестом. Это у русских и хохлов такая шутка юмора как ты говоришь, а у нас детей гордого Чосона, фига — сексуальное издевательство…

Отворачивается и ждёт. Обиделась. Или играет.

Хитра не по годам. Какое-то мелкое у них издевательство. Толи дело у нас. Хлопнешь левой ладонью по правому бицепсу и согнёшь руку со сжатым кулаком… Всем понятно — издевательство. А тут…

Делать нечего. Признаю, что виноват. Обнимаю, чувствуя, как под ночнушкой её сердце начинает разгон. Я и сам начинаю дышать через раз, боясь спугнуть капризную птицу счастья…

Глава 8

Разлука — едкое лекарство, что применяют для смертельных ран.

Шекспир.

29 марта 1950 года.

Захожу во двор после пробежки. Баба Дуся весело на меня посмотрела, но отвела взгляд, когда Настя что-то ей прошептала. Сидят, картошку для посадки перебирают и не смотрят в мою сторону. Явно, что-то задумала. Эта Кумихо наверняка не забыла борьбу нанайских мальчиков. Осматриваю дверную ручку в душевой. Вроде — норм. Открываю, делаю шаг. Сверху на меня обрушивается поток воды. Обтекаю, и осматриваю место преступления. Эта, не побоюсь сказать — дочь корейского Кулибина, наполнила водой украденное у меня Изделие номер два и подвесила над дверью. Прикрепила ручной серп напротив «шарика» и привязала верёвку к дверной внутренней ручке так, что серп протыкал ёмкость мести при открывании двери.

Беру серп как вещественное доказательство и направляюсь в сторону хихикающей подруги. Та, перестав хищно лыбиться, хватает молоток. Вышедшая из хаты баба Люба хмыкнула:

— Ну, вы… Рабочая и колхозник. Садитесь снедать…

Собираюсь на игру. Настя тоже собирается, нанося боевую раскраску.

— Хватит штукатуриться, — кривя своё безупречное лицо, говорю подруге.

Та, оторвавшись от любимого дела наших дорогих женщин, с ухмылкой смотрит, и вдруг вспомнив что-то спрашивает почти по-еврейски:

— Жаров… Стесняюсь спросить… А сколько тебе лет?

— Двадцать три в ноябре будет, — отвечаю я, не ожидая подвоха.

Настя слегка приседает приподняв локоть со сжатым кулаком.

Ну, всё… Буквально всё перенимает…

Успокоившись и перестав пританцовывать, говорит покачивая головой:

— А мне двадцать второго сентября — двадцать шесть. Я то думала ты постарше… И говоришь, и делаешь всё… А ты…

Накрасив губы, сделала себе воздушный поцелуй в зеркало, а мне сказала:

— Ты мне должен. Признаёшь?

Не понимая о чём речь, типа безразлично бросаю:

— Ну, допустим, — зная по опыту, что спорить с женщиной бесполезно в принципе.

— Хочу, чтобы ты звал меня наедине нуна или (хмыкнув с прихрюкиванием) онни. Так обращаются к старшей сестре… А я однозначно старшая. Хорошо?

— Хорошо, онни.

Настя застыла на мгновенье, представив себя моей онни, посмотрела на мою постоянно оттопыренную ширинку. упала на кровать и забилась, извергая звонкий вышибающий слезу хохот. Я хладнокровно наблюдал за дрыгающимися ногами девушки, изображающей весёлую постельную велосипедистку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Смешливая аж жуть… Не, на оборотня она не тянет…

— Нуна. Называй меня — нуна, — вытирая ватой слёзы и размазанный макияж, говорит Настя, — Всё. Не отвлекай, а то опоздаем…

Аркадьев решил против нас тоже попробовать схему 4-2-4, благо исполнителей в ЦДКА было с избытком. В воротах армейцев вратарь сборной — Никаноров; в защите — сборники Башашкин, Чистохвалов, Крушенок и примкнувший к ним Ерошин; в полузащите — сборник Водягин и не менее звёздный Соловьёв; супер-нападение — сборники Гринин и Дёмин, просто звёзды — Коверзнев и Николаев. Наш трэнэр выпустил победный состав выигравший второй тайм у «Динамо».