Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Борис Штерн

Наутро там нашли три трупа — Матрена, распростершись ниц, вдова, раздолбана до пупа, Лука Мудищев без петлиц и девять пар вязальных спиц.

— Нуразбеков токаря сегодня утром расстрелял, а электрика пообещал вечером.

Электрик Валенса на нарах тихо заплакал.

Слово за слово, и у них уже нашелся общий знакомый — оказалось, что этот Максимильян Волошин хорошо знал Николая Гумилева.

— Где он сейчас? — в волнении спросил Гамилькар.

— Кто, Nikola?[13] Боюсь, расстрелян в петроградской ЧК. У него на базаре при обыске обнаружили сразу два фальшивых паспорта и увели в ЧК с мешком селедки.

— На имя Шкфорцопфа?

— Скворцова. Похоже. Один паспорт был германским. Он играл в нелегальщину.

— Вы хорошо знали, его?

— Более чем, — вздохнул Максимильян Волошин. — Мы были друзьями. Более того: в лучшие времена этого серебряного века мы даже дрались с Николя на дуэли из-за — представьте себе! — несгораемой птицы Fenicse, асбестовые перья которой — будто бы перья которой! — Николя привез из будто бы библейской страны Ofire. После петербургских зим Коля совершенно дурел, прямо-таки ohoueval, рвался из России, даже доставал у каких-то нелегалов фальшивые паспорта. Ему нужно было обязательно попасть в Эдем! Я ему сказал: «Коля, какой Эдем, какой Офир, какой рай земной?! Публика, конечно, дура, и ее можно и нужно дурить до бесконечности, но мистификация коллег по поэтическому цеху должна иметь свои пределы. Все же не где-нибудь, а в серебряном веке живем».

Но по— настоящему Николя обиделся даже не из-за недоверия коллеги по цеху к несуществующему Офиру — тоже мне, Земля Санникова! — и не к любовному порошку из асбестовых игло-перьев дикого купидона, который (порошок) Николя обещался привезти из Офира (у Волошина в то время были проблемы с потенцией, но это психическое), а за стишки, которые напел ему Максимильян Волошин: «Коля-Коля-Николай, сиди дома, не гуляй». Из-за этой песенки (ее даже не Волошин сочинил), Николя прям-таки взбеленился и запустил в голову Максимильяна подвернувшуюся под руку железную рыцарскую перчатку (дом Николя всегда был переполнен странными, неожиданными предметами).

— Местом дуэли была выбрана, конечно, Черная речка в Петербурге, потому что там дрался Пушкин с Дантесом, — шепотом рассказывал большевистский подпольщик. — Николя прибыл к Черной речке с секундантами и врачом в точно назначенное время, прямой, как струганая доска, и торжественный, как всегда. Но со мной случилась беда — я оставил своего извозчика, пробирался к Черной речке пешком, огибал какие-то заборы и потерял в глубоком снегу калошу. Знаете, что такое калоши? Такие сверху черные, внутри красные, засунешь — приятно. Купил перед самой дуэлью. Знаете, сколько калоши стоят? Для меня это была настоящая трагедия, как пропажа шинели для Акакия Акакиевича. Смешно, конечно, но так бывает. Без калоши я ни за что не соглашался идти к барьеру и упорно искал ее вместе со своими секундантами на виду у Николя. Но безуспешно. Николя устал ждать, озяб, плюнул в снег, пошел к нам и тоже принял участие в поисках моей калоши…

Чем закончилась эта калошная дуэль, кто из серебряных поэтов стрелял в воздух, а кто по сугробам, — Гамилькар так никогда и не узнал, потому что его повели на допрос.

— Я вижу, вы культурный человек… Если выйдете на волю, расскажите Коле Гумилеву о судьбе Максимильяна Волошина! — горячо шептал бородатый толстяк, когда Гамилькара уводили из камеры.

— Coulitourniy-houytourniy, — по-польски пробурчал электрик Валенса в стенку и стал доцарапывать на ней свое граффити:

Следователь Нуразбеков в самом деле оказался культурным человеком с татаро-монгольским прищуром, с ровным чубчиком и со здоровенными пугающими руками гориллы чуть ли не до колен. В Бахчисарайской контрразведке один капитан Нуразбеков говорил сразу и по-французски, и по-итальянски. Он с интересом оглядел Гамилькара, остановил узкий задумчивый взгляд на золотом перстне с лунным камнем и сказал:

— Никогда не приходилось допрашивать негров, даже в Чека у Блюмкина. У негров кровь красная, это мне понятно, а вот кость… Кости у негров какого цвета, черные или белые? — Капитан Нуразбеков почесал правой рукой левую ладонь, а потом наоборот — левой рукой правую. — Извините, у меня часто руки чешутся.

— К деньгам, — предположил Гамилькар, уводя разговор от цвета негритянских костей.

— Нет, не к деньгам, а к делу, — ответил Нуразбеков и многозначительно повторил: — К «Делу».

К обоюдному удовольствию дело быстро прояснилось. Объяснения Гамилькара о снабжении Белой армии консервированными купидонами и о розысках Атлантиды и диких купидонов на русском Севере не показались контрразведчику Нуразбекову странными, подозрительными или пробольшевистскими. В Одессе он и не такие прожекты расследовал.

— Да, мне звонил Николай Николаевич, — сказал Нуразбеков и выложил перед собой на стол топкую голубую папку с черным двуглавым орлом и с белыми тесемками. — Вот папка с интересующим вас «Делом». Я посмотрел. Увлекательное чтение, скажу я вам.

Гамилькар жадно схватил папку и прочитал надпись (фиолетовыми чернилами, каллиграфическим почерком):

ДЕЛО О ПОДПОЛЬНОМ ПРИТОНЕ СОЦИАЛЪ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВЪ

Исправление: «СОЦИАЛЪ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВЪ» зачеркнуто, сверху приписано: «СЕКСУАЛЪ-ДЕМОКРАТОВЪ», а снизу: «Исправленному верить! Ртм. Нрзб.».

Гамилькар открыл папку.

ГЛАВА 6. Таинственный остров (продолжение)

Ваш роман высылайте заказною бандеролью в Серпухов. Не пропадет — мне перешлют в Офир.

Никуда не денешься, очень уж «Москвича» хочется. Пришлось Гайдамаке вилять хвостом, брать на себя роль Золотой Рыбки, доставать прокурору «Таинственный остров». Он отправился в воскресенье на одесский толчок, походил по книжным рядам, но острова не нашел. Тогда он купил у пожилого еврейского чернокнижника Пикулеву «Битву железных канцлеров» и шариковую ручку «Мейд ин ЮСА» с самооголяющейся купальщицей, а потом навел справки о «Таинственном острове».

Еврей— чернокнижник, очень довольный таким солидным покупателем, огляделся по сторонам, заговорщицки подмигнул и уточнил:

— Остров какой? Таинственный? Жюль Верна? Я правильно вас понимаю?

— Вы правильно меня понимаете, — тоже почему-то огляделся и подмигнул Гайдамака.

— К сожалению! Опоздали немножко, душа любезный! — искренне огорчился чернокнижник, почему-то подделывая свой еврейский акцепт под произношение гражданина Кавказа. — Аи, как жалко — сегодня утром продал последний остров!

— А где достать, не подскажете?

— Что, очень нужен остров?

— Во как! — резанул по горлу Гайдамака.

— А вы знаете, командир, сколько сейчас стоят таинственные острова? — осторожно спросил чернокнижник, почувствовав в Гайдамаке командира.

— Мы за ценой не постоим! — с излишней самоуверенностью отвечал Гайдамака, прикидывая, сколь дорого может стоить на черном рынке жюльверновский «Таинственный остров».

«Ну, червонец, — прикидывал Гайдамака. — Ну, пятнадцать, ну, двадцать рублей».

Еврей— чернокнижник поманил Гайдамаку пальцем и шепотом на ухо назвал цену:

— Семь.

— Разговоров нет, — ответил Гайдамака и протянул одинокий червонец.

— Семь, семь червонцев. Семьдесят рэ, — терпеливо объяснял чернокнижник.

— Чего так дорого, генацвале?! — обалдел Гайдамака.

— А вы как думали, командир? Книга повышенного риска, шикарное французское издание, на тонкой рисовой бумаге, в пластмассовой моющейся обложке, прямо из-за бугра, — шептал чернокнижник. — Вы на рисовой бумаге когда-нибудь что-нибудь читали, душа любезный?

— На французском языке, что ли?

— Почему на французском, messieur? Парле ву франсе?[14] На нашем, на русском, но сделано издательством «Маде ин Франс» специально для нас.

— Ладно, беру, — решился Гайдамака и полез в карман за деньгами.

«Это верно — на рисовой бумаге мы еще не читали. В моющейся обложке — прокурорше понравится, будет этот остров не читать, так мыть», — подумал Гайдамака и решил сделать дорогой подарок прокурорской Антонине за свой счет, чтобы быть к «Москвичу» поближе. Хотя так и не понял, па кой ляд понадобилось книжным жукам таскать Жюль Верна из-за бугра и в чем тут риск да еще повышенный. Жюль Берн — он и есть Жюль Берн, не Солженицын же…

— Сховайте свои карбованцы и не суетитесь, — придержал Гайдамаку чернокнижник. — Я же вам чистым. русским языком объяснил: сейчас нету. Встретимся послезавтра в Горса-ду под бронзовой львицей в одиннадцать утра — будет вам «Таинственный остров». Я лично для вас сделаю. Под бронзовой львицей — не подо львом.