Истоки средневекового рыцарства - Франко Кардини

Проклятие трусости, проявленной в момент опасности,- характерная особенность прежде всего англосаксонской поэзии. Замечание Тацита, что комиты считают постыдным вернуться целыми и невредимыми с поля битвы, где погиб вождь, выражено в этой поэзии как неразрывная связь верности, скрепленной присягой, и признательности за полученные дары. Дух комитата создается благодаря равновесию между ними. В этом смысле "героизм" является обязанностью комита. В нем нет ничего от риторики и позы, ничего сверхчеловеческого, он всего лишь проявление дружбы и верности данному слову. Быть благодарным - вот что требуется от воина. Если он на высоте этого требования, значит, делает то, что должен;

если же пренебрегает своими обязанностями, значит, заслуживает самого черного презрения. С этой точки зрения "героическая" смерть в бою не что иное, как обязанность службы и долг. Бывает ли что-либо менее риторическое?

Трусость тем более порицаема в воине, чем больше он пренебрегает своим рангом, функцией, то есть добровольно деградирует до положения раба. Трусость несовместима с положением свободного человека. Ведь будучи свободным, он вооружен. Напротив, трусость считается функциональной характеристикой раба. Трусость в рабском состоянии нечто естественное. Ее нельзя презирать. Только в свободном человеке-воине (правда, в юридическом смысле "варварское" общество проводит различие между человеком свободным и воином) трусость может считаться бесчестьем, тем более если этот воин член комитата, то есть общественной группы, в которую вступают по доброй воле именно для того, чтобы воевать.

Из племенного союза трус тоже изгоняется. Отказывая своему народу и обществу в помощи в опасный момент, трус разрывает священный договор, связывающий всех членов общества. Фактически он добровольно покидает общество, прежде чем юридически оно исключит его из своих рядов. Иными словами, подобный поступок считается асоциальным, ненужным и вредным для общества. Тацит обратил внимание: всякий, кто бросил щит на поле боя, отстраняется от участия в народных сходах и священных ритуалах, то есть лишается гражданской жизни. Трус не подвергается каким-либо особым преследованиям. Его просто приговаривают к гражданской смерти. В самом деле, в нынешнем немецком языке прилагательное feig - "подлый", "трусливый" результат семантического развития древних терминов, обозначавших "приговоренный к смерти". Итак, и на этот раз никакой риторики. В обществе, испытывающем постоянную угрозу со стороны врагов, находящемся в опасности со стороны сил природы, в обществе, где прокормить человека стоит дорого, трус - это тот, кто разрушает устои солидарности, ведет себя как эгоист, становится для своих тяжелой обузой. Он пренебрегает своим долгом. В сознании феодального средневековья представления о подлости, раболепстве, измене и преступлении связаны общим корнем. Но увидеть его нелегко.

Смелость тоже одна из обязанностей комитов, точно так же как щедрость обязанность вождя. Взаимность обязанностей - святая святых эгалитарного и иерархического начал в комитате. Присяга конкретизируется в четких формулировках, где военный символ - меч сливается с иерархическими жестами: коленопреклонением, поцелуем руки,- а также жестом эгалитарным рукопожатием. Нетрудно заметить сходство с феодальными церемониями, где отношения построены на идее воинской солидарности и взаимных обязательств.

Наряду с военными обязанностями существовали пиршества. Грабительская война и пир имеют в европейском обществе сакральный характер. Он выражается как в героических обычаях, засвидетельствованных Гомером, так и в образной системе Вальхаллы (1). В рассказе Павла Диакона об оружии сына короля гепидов заметна взаимозависимость между сражением и пиршеством, точно такая же как и взаимозаменяемость слов, которыми называют боевого товарища и сотрапезника. От древнескандинавского uerdhr (обед) происходит verdhung, то есть "пир", "застолье". Происхождение термина buccellarius "телохранитель", как мы уже видели, тоже связано с застольем. Очевидна и соотнесенность homotrapezoi персидского царя, упоминающихся у Геродота и Ксенофонта, то есть "доверенных воинов", с буквальным значением этого термина - "сотрапезники". Эта связь прекрасно выражена и в "Слове о полку Игореве", где сражающиеся воины названы пьющими "кровавое вино".

В пылу сражения воины предвкушают радости пира и любви. Об этом вспоминает французский средневековый автор Жан де Жуэнвиль в книге, посвященной деяниям благочестивого Святого Людовика. За столом, поднимая кубки, воины храбрятся, любят вспоминать об опасностях, слушать рассказы и песни, воспевающие их героические поступки, сулить новые, спорить, кто из них более храбрый и смелый. Во время пира вспыхивают ссоры из-за безудержного хвастовства приглашенных к столу.

У викингов, как и других народов, во время пира совершаются священные обряды, например сакральные возлияния в знак принятия обета. Обычай обещать новые подвиги, быть может, также связан с ритуальным значением пира. Это своего рода добровольное принятие обязательства. В свидетели призываются боги и присутствующие рядом товарищи. Тем самым воины как бы поднимают

(1) В древнегерманской, скандинавской мифологии дворец верховного бога Одина, чертог мертвых. Сюда переносятся воины, павшие на поле брани, и продолжают вести здесь жизнь героев.- Прим. ред.

свой престиж в глазах окружающих. Спустя несколько веков рыцарский обет также произносится за пиршественным столом. Достаточно отбросить тщеславие бражника, чтобы увидеть в церемониале древнюю сакральную основу.

Сходство между войной (или охотой, которую отождествляют с войной) и пиром заметно также в одинаковой степени наслаждения, которое они доставляли. Благодаря Тациту мы уже имели возможность убедиться, что война вошла в привычку не только определенной группы населения, не только была долгом и обязанностью члена рода или комитата, но и доставляла наслаждение воинам. Воин-варвар чувствовал себя глубоко несчастным, если его боевой сокол и храбрый конь томились без дела. Там, где не охотятся и не воюют, пиршественная зала пуста, в ней гуляет один только ветер. Имея перед собой подобное общество, мы были бы вправе говорить о "культуре войны". В германских военных обществах война представляется закоренелой привычкой; общество живет в состоянии перманентной войны. Мир здесь - это добровольно либо по договору взятое на себя обязательство, пауза в обычном течении жизни. Это подчас дает "основания" для некоторых воинственно настроенных идеологов утверждать, что война, мол, естественна для всякого общества. Если есть общество, то, стало быть, есть и война, говорят они. Войны, по их словам, не случаются там, где отсутствует общественная жизнь. Логика подобных умозаключений привела к тому, что был даже сформулирован тезис о существовании так называемого "комплекса дружбы-вражды", согласно которому, чем более связаны между собой члены одной какой-нибудь группы, тем большую неприязнь испытывают они ко всем чужакам. Подобное подчинение чувства любви, братства, взаимопомощи и солидарности, существующего среди членов группы, возрастанию воинственной агрессивности, естественно, вызвало осуждение и тревогу со стороны ученых.

Мечта о прочном мире, устремленность к нему, возразим мы, существуют именно в самом комитате. Ведь участников его связывает друг с другом прочнейшая связь - узы Friede, то есть мира. Автор, воспевший поход князя Игоря, с предельной ясностью и прямотой говорит нам, что честно - сражаться и приносить себя в жертву во имя идеалов братства, бесчестно - подражать Каину и поворачивать оружие против своих братьев:

Загородите полю ворота своими острыми стрелами, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича! (1)

Идея мира - одна из главных в этом русском памятнике.

Воинская этика, основанная на братстве, чести, преданности, развивалась в том направлении, которое мы называем рыцарским. Развитие шло медленно и неравномерно у разных народов. Не так-то просто проследить его по источникам, где нередко архаические элементы синкретически смешаны с разного рода культурными влияниями и заимствованиями. Тем не менее развитие германского военного общества от "варварского" комитата до феодально-рыцарской эпохи шло, в общем-то, без особых отклонений. Типичным можно считать пример "дорыцарского" отношения исландских воинов к предстоящему походу, имеющему все характерные черты "авантюры". Одна из целей похода - отобрать у разбойников и пиратов все, что похитили они у крестьян и купцов. Иными словами, собственная корысть и наслаждение войной здесь особым образом совмещены с борьбой за справедливость.

Напомним также о той эволюции, которую претерпела норвежская hirdh. В 1181-1182 гг. ее юридическое положение было сформулировано по-латыни в кодексах Lex castrensis, Lex militaris, Lex curiae, затем в 1274-1277 гг. в переводе на норвежский в Hirdhskra. К этому времени древний воинский дух претерпел изменения благодаря контактам с рафинированной рыцарской культурой, которая упрочилась как во Франции, так и в завоеванной норманнами Англии и Германии. В дремучих лесах и среди туманных скал Скандинавии слышались лишь отдаленные отзвуки этой культуры. Но и они возымели свое действие. Право, основанное на hirdh, породило новую аристократию, поддерживающую короля. Посмотрим, что вменяет оно воинам и мореплавателям: