Дмитрий Самозванец - Пирлинг

Древний и славный город вновь увидел в своих стенах бедного странника. Но Дмитрий не был уже одет в монашескую рясу, он не терялся в толпе. Нет, его украшали латы, он был окружен войском; сабля его грозила Кремлю. Католический епископ города Христофор Казимирский не скрывал своих симпатий к царевичу. В честь его он устроил банкет и вообще всячески ободрял царевича. Дмитрий чувствовал себя в Киеве, как дома. Святыни и памятники города были ему известны. Он убедил капелланов осмотреть их. По его указанию, оба иезуита отправились полюбоваться храмом святой Софии с его богатыми алтарями, а также Золотыми Вратами, сияющими мозаикой и фресками. Оба помолились на развалинах часовни, где сохранялась еще память о святом Гиацинте. Однако странная щепетильность остановила их на пороге знаменитых киевских пещер, наводненных толпой солдат. Здесь, в песчаном грунте, под защитой двух слоев глины, покоятся трупы, в которых народное благочестие видит останки святых. Эти реликвии совершенно естественно показались духовникам сомнительными. Они не решались почтить их и предпочли не спускаться в этот обширный город мертвых — древнее убежище монахов, в настоящее время — истинный музей саркофагов.

После трехдневной остановки армия вновь тронулась в поход, направляясь к Днепру, служившему тогда границей между Польшей и Московским царством. 20 октября палатки армии были разбиты на берегу этой реки, темные воды которой некогда поглотили идола Перуна и духовно возродили дружину святого Владимира. Здесь возникло неожиданное препятствие: не оказалось нужных паромов. Дело в том, что князь Януш Острожский угнал их с собой. Было потрачено много времени на подыскание необходимых для переправы средств.

Переход через реку продолжался пять или шесть дней. Киевляне обнаружили готовность помочь Дмитрию и даже проявили расположение к нему. В знак благодарности претендент предоставил им свободу торговли. Эта привилегия подписана была в Вышгороде 23 октября 1604 г.

Дмитрий смело бросал вызов судьбе. Новый цезарь переходил свой рубикон.

Когда при Замойском заговаривали о деятельности Мнишека, он часто замечал с досадой: «Надо будет бросить в огонь все летописи и изучать только мемуары воеводы сандомирского, если его предприятие будет иметь хоть какой-нибудь успех».

В самом деле, ничто не могло быть необычнее этого московского похода. Военные летописи не знали ничего подобного. Кампания Дмитрия могла сбить с толку самых обычных стратегов. Чтобы вести воину с Иваном IV, Стефан Батории взял в Польше цвет ее конницы, в Венгрии — закаленную пехоту, денег же, сколько мог, отовсюду. Под красным знаменем Дмитрия теснилась толпа рубак и людей с темным прошлым, более алчных, нежели богатых деньгами. В то время как Баторий, покрытый славой и кровью, останавливается перед непреступными стенами Пскова, Дмитрий видит, как при его приближении широко открываются ворота столицы. И, что всего удивительнее, — властителем Кремля делает его не победа, а поражение.

Тем не менее, с военной точки зрения, старый гетман был тысячу раз прав. Его ошибка заключалась лишь в том, что он забыл о переменах, происшедших в социальном строе Московского царства. Он забыл и о тирании власти, и о соперничестве бояр, и о смене династии, и о слухах, ходивших в народе; он игнорировал недавние аграрные законы, и колебание старых нравов, и честолюбие одних, и ненависть других; одним словом, он не учитывал того фатального сцепления причин, которое вызвало целый ряд кризисов и привело страну к упадку. Душа святой Руси была больна; страшные силы вырвались из оков; небо покрылось темными тучами… Приближалась грозная буря. Час Дмитрия пробил.

Отвага заменяла у «царевича» стратегию. Его лучшими союзниками были обстоятельства смутного времени. Он гипнотизировал людей целью, стоящей перед ним: ведь он намерен был идти на Москву и короноваться в Кремле. Вместо того чтобы замышлять военные планы, он прибег к помощи другого средства. Поднять его до трона должно было общее восстание, поддерживаемое верными людьми. Дмитрий выступал не в качестве завоевателя; он шел в качестве жертвы и мстителя. Гордый своим происхождением, законный наследник своих предков, он ссылался на присягу, данную Ивану IV. Горе тем, кто нарушил ее! Его дело, таким образом, становилось святым, национальным; оно переходило в руки народа. Именно он, простой народ, должен очистить свою совесть, совершить суд, взяться за оружие, низвергнуть насильника — Годунова и восстановить права истинного государя.

В Северской области этот язык должны были понять лучше, чем где бы то ни было. Здесь агенты Дмитрия развили энергичную деятельность и нашли чрезвычайно благоприятную почву. Неопределенная, долгое время находившаяся в пренебрежении область, расположенная по границе Московского царства, испытала на себе всю тяжесть опричнины с ее анархией. Преступники, разбойники, нищие сделали ее своим убежищем в надежде на привольную жизнь вдали от центральной власти. Однако мало-помалу, по мере роста населения, на Северскую область наложила свою тяжелую руку администрация. Но стеснения с ее стороны казались здесь тем более невыносимыми, чем менее ждали их. Притом же эти строгости были часто чрезмерны, непоследовательны и несправедливы…

Ужасный голод, сопровождаемый болезнями и нищетой, разразившийся в 1601 году, увеличил число недовольных и тех обойденным счастьем людей, которым нечего было терять. Такие люди при каждой перемене надеются получить хоть что-нибудь. Голодная, невежественная и грубая чернь легко поддавалась соблазну. Надо было только разжечь те инстинкты, которые таились в ее недрах. Ратомский и его агенты как раз занялись этим. Их успехи заставили Дмитрия избрать Северск первоначальным центром своей деятельности. Тем самым он избегал большой военной дороги, уставленной крепостями. Никто не противодействовал наступлению армии через Днепр. Полки, об отправлении которых к Северску говорил Хрущев, не были сосредоточены у Днепра, чтобы воспрепятствовать переходу неприятеля через реку. Сказалась ли в этом слепая вера Бориса в перемирие 1602 г., или же он чересчур презирал того, кто разыгрывал роль его соперника, — трудно решить. Во всяком случае, эта ошибка скоро оказалась непоправимой.

Едва переправившись на левый берег, поляки отпраздновали вступление на чужую территорию религиозной церемонией. Капелланам было достаточно нескольких недель, чтобы смягчить грубость своей паствы. Лицом к лицу с открывшим свои недра Московским царством, перед таинственным и полным опасности будущим, к голосу духовника прислушивались внимательнее, чем обыкновенно… Дмитрий с интересом наблюдал богослужение. Правда, он не смешивался с молящимися, чтобы не скомпрометировать себя. Но несколько раз он проходил около палатки капеллана, а затем тайком просил у него молитвы и благословения. Остановка, вызванная этой церемонией, была непродолжительна. Немедленно по окончании богослужения армия, разделенная на две части, тронулась в поход по двум разным дорогам. Дмитрий, со своими «товарищами», легко преодолевая встречные препятствия, двигался вперед через дремучие леса и болота, пока на горизонте не вырисовались заостренные башни Моравска. Эта ничтожная крепость неожиданно приобретала чрезвычайную важность: под ее стенами должен был разыграться первый акт великой и памятной драмы.