Пропавший мальчик, пропавшая девочка - Питер Стауб

С чашкой остывшего кофе Нэнси сидела на диване, поджав под себя ноги, застывшим взглядом смотрела – но не видела – повтор телесериала «Все любят Рэймонда».

«Все любят Рэймонда» было маскировкой. Филип терпеть не может этот сериал и вряд ли заинтересуется душевным состоянием жены, если вдруг застанет ее перед телевизором.

Вместо эпизода, в котором актер по имени Рэй Романо изображал спор со своим отцом, Нэнси видела нечто совершенно иное: сцену, самопроизвольно повторявшуюся на экране ее обращенного в себя взора Действие происходило не в вымышленной гостиной на Лонг-Айленде, а на кухне типового дома, сделанного на скорую руку бригадой сомнительного подрядчика по имени Джеймс Кэрроллтон на второй год трехлетнего периода их уклонения от уплаты налогов. Вместо Рэя Бэрона, спортивного обозревателя и отца троих детей, на экране была Нэнси Андерхилл, провинциальная домохозяйка, все еще бездетная спустя два года после замужества Перед Нэнси сидела Мира Калиндар, жена ее чудовищного кузена Джозефа, который еще подростком похищал соседских кошек и собак, тащил их на стройки или пустыри, там обливал бензином и сжигал. Джозеф называл это «делать факелы».

В жалкой кухоньке их дома в пригороде, за столом напротив сидела Мира и молила о помощи. У Миры не было друзей, и поговорить она могла только с Нэнси. Если она обратится в полицию, Джозеф убьет ее. Она молила не за себя – за дочь, которая с самого рождения была индивидуальным проектом Джозефа Калиндара и его игрушкой. На тот день Лили Калиндар исполнилось шесть лет, и о ней ничего не знали ни государственный совет, ни школьный. До прихода Миры девочка оставалась тайной и для Нэнси. Джозеф выводил дочку из дома только по ночам, чтобы ее не видели соседи. Как-то раз Лили исхитрилась выйти днем – хотела бежать! Она спряталась в переулке, и ее отец чуть с ума не сошел от беспокойства и ярости. Когда Джозеф почуял запах гари и увидел, что дым валит из соседнего дома, где жила семья чернокожих (Лили часто видела в окно, как две соседские девочки играют у себя во дворе), он решил, что его дочь спряталась у них. Он вернулся, кашляющий и пропахший дымом, с красными глазами, и Лили выползла из своего укрытия, рыдая и умоляя о пощаде.

Однако, рассказывала Мира, отец избил ее, как никогда прежде. Отец любил ее безумно, души в ней не чаял, и непослушание дорого обошлось девочке. После этого Джозеф построил специальную комнату, чтобы держать в ней обожаемую дочку, и специальную стену, чтобы укрыть от посторонних глаз пристройку. Но это были только две из множества модификаций, которые Джозеф произвел в доме.

Худшим было… Она не хотела говорить этого.

Сцена повторялась и повторялась в памяти Нэнси, и она продолжала смотреть невидящим взглядом на экран телевизора. Мира рыдает, она сама дрожит и опускает голову, размышляя: «Филип прав, она просто неуравновешенная. Все неправда, она сочиняет». Нэнси понимала, что сделала тогда: она отступила, отреклась. Она сказала себе: «Ведь у Миры был выкидыш, мы все хорошо знали это. Нет никакой дочери, и слава богу. Просто они оба выжили из ума». Ужас перед чудовищным братом вынудил Нэнси предать племянницу. Восемь лет спустя газеты поведали миру, на что был способен ее брат, но самой себе она лгать не могла: она уже все знала.

Марк удивил ее, придя домой рано. Бросив на мать взгляд, к которому в последнее время она привыкла, Марк пробурчал, что он устал, и скрылся в своей комнате. Ровно в десять часов, будто по сигналу одного из звонков школы Куинси, на пороге комнаты появился Филип и объявил, что пора спать. Она же продолжала в одиночестве сидеть в гостиной до окончания следующей телепрограммы. Затем Нэнси выключила телевизор и в резко наступившей тишине поняла, что ее худшие опасения сбылись. Мир больше не катится по привычному безопасному пути. Здание дало трещину, и следствием этого будут ужасные события. Вот что она поняла – трещину дало здание ее повседневной жизни, и через эту трещину вот-вот полезут монстры. И виной всему ее давнее преступление.

И еще она поняла: сын не послушался ее. Так или иначе, но Марк пробудил к жизни Калиндаров. Теперь всем им придется столкнуться с последствиями, которые будут невыносимыми и, хуже того, непредсказуемыми. Гигантский гнусный червь выпущен на свободу и, жадно отхватывая куски, начал пожирать действительность. И вот сейчас органы чувств червя обнаружили Нэнси, и огромное влажно-блестящее тело подтянулось еще ближе – настолько близко, что она чувствует, как под червем раздается земля.

А органы чувств Нэнси трепетали от ужаса. За несколько мгновений до того, как она смогла поднять глаза на арку прохода в маленькую столовую, она уже знала, что ее гостья вернулась. Вот она, перед ней – шестилетняя девочка в запачканном комбинезончике, стоит босыми грязными ступнями на дальнем конце выцветшей тряпичной дорожки, повернувшись к Нэнси худенькой спиной. Волосы ребенка слиплись – возможно, от крови. Гнев и ярость исходили от девочки, повисая в мертвом воздухе между ней и Нэнси. И в ярости той была большая доля презрения. Лили прошла сквозь трещину в здании творить суд над безвольной и вероломной теткой, над этим напуганным, отчаявшимся, жалким человеком О, какой силы гнев и ярость клокочут в замученном ребенке. А еще она пришла за Марком – как видела его мать. Марк уже наполовину принадлежал ей. Он стал таким с того самого момента, когда треклятый дом Джозефа Калиндара вдруг выплыл из тумана и сшиб сына с его дурацкого скейтборда.

Глава 13

Джимбо Монэген диву давался, как порой бывают глупы умные люди. Если уж он понял причину почти всего сказанного и сделанного Марком за последние пять дней, что мешает понять это любому другому? Особенно если причина лежит на поверхности. Марк вернулся домой днем, прошел в маленькую ванную комнату на первом этаже пописать – и в ванне, полной тепловатой кроваво-красной воды, обнаружил обнаженный труп своей матери с полиэтиленовым пакетом на голове. Пакет изнутри запотел, скрывая лицо. Марк различал только ее нос и черный провал распахнутого рта. Через секунду на кафеле возле ванны он заметил окорочный нож, весь в крови. «Сперва я подумал, это какая-то жуткая ошибка, – рассказывал он Джимбо. – А потом вот сейчас выйду на кухню, затем вернусь в ванную – и ее там не будет».

Все это время сердце Марка будто не билось. Ему показалось, что он маячил на пороге немыслимо долго, не отводя взгляда от матери и пытаясь постичь хоть какой-то смысл того, что видит. Кровь стучала в ушах. Он сделал шаг вперед, и стали видны ее колени – бледные островки над красной водой.