Советский полпред сообщает… - Михаил Черноусов

В этом был весь Черчилль. Он придерживался одного принципа, когда это ему выгодно, и ратовал за прямо противоположный, когда ситуация менялась. Сейчас он понимал: соотношение сил в Европе, особенно после Мюнхена, было не в пользу Англии. Поэтому, несмотря на свою ненависть к коммунизму, он выступал за немедленный союз с СССР. Пройдут годы, ситуация изменится, и, желая максимально ослабить Советский Союз, он будет оттягивать открытие второго фронта в Европе. После победы он станет вдохновителем «холодной войны». Но сейчас, считал Черчилль, Англии выгоден и необходим союз с СССР.

Черчилль обратился к членам правительства:

– Если вы готовы быть союзником России во время войны, почему вы не хотите быть союзником России сегодня – ведь благодаря этому война может быть вообще предотвращена?!

Черчилль продолжал:

– Ясно, что Россия не пойдет на заключение соглашений, если к ней не отнесутся как к равной и если она не будет уверена, что методы союзников приведут к успеху.

Под бурные аплодисменты Черчилль закончил:

– Перед нами предложение справедливое и, по-моему, более выгодное, чем те условия, которых хочет добиться наше правительство. Нельзя допустить, чтобы его отложили в сторону. Я прошу правительство его величества усвоить, быть может, неприятную для него истину: без действенного восточного фронта нельзя по-настоящему защитить наши интересы на Западе, а без России невозможен действенный восточный фронт.

Затем выступил Ллойд Джордж:

– Без помощи России невозможно выполнить наши обязательства в отношении Польши и Румынии. Без помощи России мы попадем в западню.

За соглашение с СССР выступил Иден. Вечером Галифакс встретился с глазу на глаз с германским послом Дирксеном, который был переведен из Токио в Лондон, и попросил его передать Гитлеру: Англия интересуется, какие вопросы фюрер хотел бы обсудить путем прямых англо-германских переговоров.

Три дня спустя в Женеве у Галифакса состоится беседа с Майским, который будет представлять СССР на сессии Совета Лиги наций. Полпред сообщит в Москву с берегов Женевского озера:

Из рассуждений Галифакса совершенно очевидно, что английское правительство избегает тройственного пакта, не желая сжигать мостов к Гитлеру и Муссолини.

В тот же день, 22 мая, когда Майский встретится с Галифаксом, Германия и Италия подпишут агрессивный «Стальной пакт» – договоренность бок о бок «выступить объединенными силами за обеспечение их жизненного пространства». На следующий день Гитлер сообщит своим генералам о намерении напасть на Польшу.

27 мая Англия и Франция направили Советскому правительству свой проект соглашения, по которому тройственный пакт подчинялся процедуре Лиги наций. Советский Союз отверг это предложение и 2 июня вновь попытался убедить Лондон и Париж изменить те пункты их проектов, которые могли послужить провоцирующими моментами для нападения Германии на Прибалтику, а через нее на СССР.

Дорог был каждый день, но Лондон и Париж ответили лишь спустя две недели. Они по-прежнему отказывались немедленно помочь СССР, если он будет вовлечен в войну в случае нападения агрессора на Латвию, Литву или Финляндию.

14 июня в Москву для переговоров прибыл заведующий центральноевропейским отделом Форин оффиса Уильям Стрэнг.

Москва, понедельник, 19 июня 1939 года

В ожидании Стрэнга, который был приглашен в НКИД на час дня, Потемкин вспомнил, как 27 мая британский посол Сидс и временный поверенный в делах Франции Пайяр торжественно появились в кабинете Молотова, который в начале мая занял пост наркома иностранных дел, и вручили ему новые предложения. Лица дипломатов светились от гордости, будто на их долю выпала честь представить документ, обеспечивающий мир на многие годы. Потемкин подумал тогда: «Зачем этот спектакль, если они прекрасно знают, что в новом проекте по существу нет ничего нового?!» Не читая проекта, Потемкин был уверен в этом – последние телеграммы Майского и Сурица не предвещали ничего хорошего.

Он не ошибся. Реакцию наркома, знакомившегося с русским переводом проекта, можно было заранее предвидеть.

– Я могу вынести лишь отрицательное заключение об этом документе, – с расстановкой произнес нарком. – Он не содержит плана эффективной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе. Более того, он даже не свидетельствует о серьезной заинтересованности ваших правительств в заключении такого пакта. Эти предложения наводят на мысль, что ваши правительства интересуются не столько самим пактом, сколько разговорами о нем. Возможно, что эти разговоры и нужны Англии и Франции для каких-то целей. Нам эти цели неизвестны. Мы заинтересованы не в разговорах о пакте, а в организации действенной взаимопомощи. А участвовать только в разговорах мы не намерены. Такие разговоры ваши правительства могут вести с более подходящими, чем СССР, партнерами.

Нарком отклонил предложение подчинить трехсторонние соглашения сложной процедуре Лиги наций:

– Ведь может получиться такое положение: в Совете Лиги будет поставлен вопрос об агрессии против СССР со стороны одного из участников «оси». Представитель какой-нибудь далекой от европейских дел страны будет рассуждать в Совете, есть ли факт агрессии против СССР, нужно ли оказать СССР помощь, а в это время агрессор будет поливать советскую территорию артиллерийским огнем…

Сидс и Пайяр вышли из кабинета вместе с Потемкиным.

– Думаю, – сказал Потемкин, прощаясь, – что дело пошло бы быстрее, если бы мы не обменивались проектами, а приступили к прямым переговорам.

Очевидно, Сидс немедленно доложил тогда об этой мысли в Лондон.

Готовясь сейчас к беседе со Стрэнгом, Потемкин просматривал последние телеграммы полпредов.

Майский сообщал:

Стрэнг с самого начала переговоров был в курсе всех деталей. Кроме того, он очень искусен в редактировании всякого рода дипломатических документов и формул.

В последнем, подумал Потемкин, Майский убедился, наверное, еще в 1935 году, когда вместе со Стрэнгом редактировал заключительное коммюнике о визите Идена в Москву. К тому же, вспомнил Потемкин, Стрэнгу фактически принадлежало авторство мюнхенской декларации.

Хотя Стрэнг и был опытным дипломатом, хорошо известным в Москве – в 1933—1934 годах он работал советником посольства в СССР, временным поверенным в делах, приезжал сюда вместе с Иденом в 1935 году, – Советское правительство предпочло бы видеть на его месте самого лорда Галифакса. 10 июня Майскому было дано указание: намекнуть министру, что в Москве приветствовали бы его приезд. Полпред выполнил это поручение – «от себя лично» он порекомендовал ему как можно скорее поехать в Москву:

– Если бы вы сочли возможным сейчас отправиться в Москву, я попросил бы свое правительство прислать вам официальное приглашение. Могу вас заверить, что мое правительство приветствовало бы такое решение и вы встретили бы в Москве самый теплый и радушный прием.

Галифакс, конечно, понял, что полпред делал такое предложение с санкции правительства.

– Я буду иметь это в виду, – сказал он. Более определенного ответа не последовало.

Узнав, что Галифакс не хочет ехать в Москву, свои услуги правительству предложил Антони Иден.

Встретившись с Галифаксом за обедом, Иден спросил:

– Почему бы вам, Эдвард, не поехать в Москву и не возглавить делегацию?

– Это не принесло бы никакой пользы, – с кислой миной ответил Галифакс. – Не те люди. У меня не получается с ними абсолютно никакого контакта.

– Но, Эдвард, к Гитлеру трижды ездил сам премьер Чемберлен. Мне кажется, надо, чтобы нашу делегацию в Москве возглавил человек высокого ранга. Русские восприняли бы это как свидетельство того, что мы относимся к ним без предубеждений. Если это приемлемо для правительства, я готов поехать. Хотя я не занимаю сейчас какой-либо официальной должности, но в Москве меня знают.

– Отлично, Антони, – воскликнул Галифакс, подумав: «Он же может все испортить». – Я доложу о вашем предложении премьер-министру.

Чемберлен не согласился на поездку Идена.

А что же Париж? Три дня назад Суриц передал:

Сегодня Боннэ пригласил меня к себе и сказал: инструкции, которые даны Стрэнгу, – это результат длительного обмена мнениями между Лондоном и Парижем, их можно рассматривать как англо-французские. О содержании инструкций Боннэ говорил в самых общих чертах. По его мнению, спор сейчас идет больше о форме, чем по существу.

«Французы, – отметил про себя Потемкин, – кажется, настроены более покладисто. Оно и понятно – угроза Франции сейчас более реальна. Но не слишком ли они оптимистичны? Стрэнг – большой специалист по части формы, но какое он будет вкладывать в нее содержание?»

В другой телеграмме Суриц докладывал:

Никто здесь не допускает даже мысли, что переговоры с нами могут сорваться и не привести к соглашению. Никогда я еще не наблюдал такого всеобщего признания наших сил, такого взлета нашего престижа и вместе с тем сознания, «что без СССР ничего не выйдет». Все недоумевают, почему заключение «необходимого для всех соглашения» так затягивается. Характерно, что вину за это не возлагают уже на нас. Чаще всего обвиняют англичан.