Последняя камелия - Сара Джио

– Я тебя видеть не могу, – сказала я, содрогнувшись, а потом сжала зубы. – Не смей прикасаться ко мне!

Следующие мгновения напоминали замедленное кино. Рука Шона коснулась спины Майлза. Последний крик малыша. Печаль, ужас и отчаяние в его взгляде, когда маленькое тельце взлетело в воздух, в панике махая руками и ногами. А потом его голова ударилась о бетон. Он лежал с раскрытыми глазами, и кровь текла из маленького носика. Лицо ребенка, никогда не знавшего любви, выражало ужас.

Я подбежала и прижала его головку к себе.

– Майлз! – рыдала я. – Милый, нет, нет, не умирай! Я здесь. Я здесь. Я не дам ему больше мучить тебя. Обещаю, – а он лежал, безжизненный, и я положила голову на его неподвижное тельце, а потом в злобе обернулась к Шону: – Ты убил его! – По моему лицу текли слезы. – Как ты мог?

Он с ухмылкой сложил руки на груди.

– Я ничего такого не сделал.

– Ты столкнул его. Ты знал, что он маленький и не удержится. – Когда я прикоснулась к щеке малыша, на моих руках осталась кровь. – Я иду в полицию.

Шон опустил руки и шагнул ко мне. Впервые я увидела его испуганным.

– Не пойдешь, – сказал он.

– Нет, пойду, – повторила я, скрипя зубами. – Тебе это так не пройдет.

Он рассмеялся.

– Ты не поняла. Это тебе так не пройдет.

– О чем это ты?

– Убийца. Джин оставила Майлза тебе, чтобы ты присматривала. А теперь у тебя на руках его кровь.

Я посмотрела на руки, покрытые свежей кровью Майлза.

– Нет, зря надеешься. Я расскажу в полиции, что случилось, и…

– Вопрос в том, кому они поверят. – Он улыбнулся, указывая на открытое окно на шестом этаже. – Я скажу, что он тебя выводил из себя, и ты спихнула его.

– Тебе не поверят. Ты лжец.

– Поверят. Вот посмотришь!

У меня задрожали руки. Неужели он прав?

Положив руку мне на талию, Шон проговорил:

– Вот что ты сделаешь. Ты поднимешься и возьмешь мусорный мешок.

– Нет, – заскулила я.

– Да. Как называется тот идиотский сад в Бронксе, где ты бесплатно работаешь?

– Ботанический сад, – еле дыша, ответила я.

Он кивнул:

– У тебя есть ключ?

– Есть, но я…

– Хорошо. Вечером, когда стемнеет, мы его там закопаем. Никто не узнает.

Сквозь слезы я посмотрела на улицу. Мир казался туманным, серым, чужим.

– А как же тетя Джин? – всхлипнула я. – А инспектор, который следит за Майлзом?

– Скажем, что мальчишка убежал, – усмехнулся Шон. На его верхней губе пробивались усики. – Приемные дети всегда убегают. Никто не станет волноваться.

– Нет, – сказала, – я этого не сделаю.

Он сжал крепче мою талию, мне стало больно. В этот момент я думала лишь о том, чтобы остановить его, остановить боль и отчаяние.

– Пожалуйста! Отпусти! – зарыдала я. – Мне больно.

– Иди наверх, Аманда, – отчетливо проговорил он. – И возьми мусорный мешок.

Я едва держалась на ногах. Разве у меня был выбор?

– Скорее, – проговорил из-за спины Шон. Дома он завернул тело Майлза в три слоя черного пластика и засунул его в старую спортивную сумку, которую нашел в чулане. – Скорее! – снова прорычал он.

Я тупо подошла к входу в ботанический сад. Руки меня не слушались, я едва сумела вставить ключ в замочную скважину. До этого дня сад был моим тайным святилищем, местом, где Шон не мог достать меня. Я работала здесь два раза в неделю, поливала растения, выметала опавшие листья, а когда работа заканчивалась, с отвращением возвращалась домой. Тетя теперь появлялась там редко. Но я возвращалась ради Майлза. Иногда я брала его с собой в сад. Ему там нравилось. Помню, как он взобрался на причудливый разлапистый дуб. Помню, как он улыбался. А теперь его там закопают. Слезы застилали мне глаза.

– Ты уверена, что здесь никого нет? – прошептал Шон, когда мы вошли в дверь.

Я кивнула. Последние садовники уходили в девять. По пути я заметила на стене кнопку пожарной сигнализации. Протяни руку – и включится сирена. И что тогда? Шон убежит, а я останусь с трупом малыша. Как я объясню это? А что, если Шон прав, – что никто мне не поверит? Но это уже было неважно. Майлз уже не вернется.

Шон взял со стойки у стены лопату и указал на сад в отдалении:

– Закопаем его там. Давай.

Я прошла вслед за ним в двери, и мы оказались в розарии. Землю в середине цветника недавно вскопали. Никто даже не заподозрит, что мы здесь были. Шон небрежно отшвырнул сумку и вонзил лопату в землю. На его лбу и верхней губе выступил пот. Я с отвращением отвернулась, уставясь на куст оранжевых роз в нескольких футах от меня. Жизнь Майлза была невеселой. Он видел так мало красоты. Теперь, по крайней мере, его будут окружать прекрасные розы. Шон вытер со лба пот и опустил сумку в кое-как выкопанную могилу. Розы покачивались от ночного ветерка. Они теперь будут охранять малыша. В розах чувствуется материнская нежность.

Шон начал засыпать яму, но я остановила его.

– Подожди. – Сунув руку в карман пальто, я вытащила любимого мишку Майлза, которому когда-то аккуратно пришила оторванную голову. Я приложила лохматую игрушку к своей щеке, а потом пристроила ее рядом с малышом в их последний приют.

Я потерла руки от холода. Ветер усиливался. Когда дети на площадке ушли? И вдруг я заметила его. Он стоял, прислонившись к стволу клена, и курил. Глубоко затянувшись, он бросил сигарету на землю и раздавил ее каблуком.

– Привет, Аманда.

Увидев его ухмылку, я похолодела. Вернулся знакомый страх. Он выглядел все так же. В точности, как я представляла. Густые брови. Щетина на подбородке.

– Ты получила мои цветы? – спросил Шон.

– Оставь меня в покое, – сказала я, сжимая кулаки и озираясь в надежде, что кто-нибудь есть рядом. Но сквер был пуст. – Я тебе уже говорила: у меня нет таких денег, какие ты требуешь.

– Ой, Аманда, ты всегда была такой сообразительной. – Он подошел ближе. – Такой умной. Вот ведь как получается, – сказал он, приблизившись ко мне так, что я ощутила запах немытых волос и кислого пота. – У меня была уйма времени подумать, пока я сидел в тюрьме. Десять лет – немалый срок.

– В этом не моя вина. Ты изнасиловал девочку. – Я покачала головой. – Я читала об этом в газете. Ей было всего тринадцать. Ты ублюдок.

Он улыбнулся, словно я сказала что-то забавное:

– А помнишь Майлза? Помнишь, как он звал на помощь?

Я посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты извращенец.

Шон хмыкнул.

– А ведь ты могла остановить меня.

– Я пыталась.

– Не очень-то усердно. А знаешь что? Ты права. На самом деле мне нужны не деньги. На последней работе я неплохо заработал. И копы не доберутся до моего офшорного счета. – Он удовлетворенно улыбнулся. – Видишь ли, дорогая… – Он провел пальцем по моему лицу. – Что мне действительно нужно, так это ты.

Я плюнула ему в рожу, и он утерся рукавом, а потом схватил меня за запястье и сдвинул ремешок часов.

– Знак все еще на месте, – сказал Шон.

От его прикосновения меня затошнило.

– Что подумает твой муж, если узнает, что ты убила маленького мальчика?

– Не прикасайся ко мне! – завопила я.

Двое прохожих вдалеке, мужчина и женщина, обернулись на нас.

– Помогите! – закричала я.

– Заткнись, Аманда, – предупредил Шон.

Мужчина подбежал к нам.

– Отпустите эту леди, – сказал он.

Его подруга стояла в отдалении. У нее была короткая стрижка, на носу – солнечные очки. Она мне показалась знакомой, но в этот момент я не могла вспомнить, где ее видела.

Шон с ухмылкой попятился и побежал к дорожке на главную улицу, крикнув напоследок:

– Мы еще не закончили, Аманда!

– Пойдемте в полицию, – сказал мужчина. – Нужно написать заявление.

– Уже вернулись? – спросила Мэйв, женщина в полицейском участке. – Раскрыли дело клайвбрукского убийцы? – Но ее лицо изменилось, когда она увидела слезы в моих глазах. – Все в порядке, мисс?

– На нее напали, – сообщил мужчина. – Мы подоспели как раз вовремя.

– Проходите, – сказала Мэйв, вставая.

Женщина-полицейский указала мне на стул:

– Пожалуйста, садитесь. Меня зовут Люси. – Она протянула мне пенопластовую чашку с водой.

Я села за стол и, начав кусать ноготь, ощутила вкус крови.

– Давно вы так? – спросила Люси, указывая на мою руку.

Я инстинктивно согнула пальцы, пряча обгрызенные ногти.

– Уже много лет пытаюсь избавиться от этой дурной привычки.

– Люди грызут ногти, когда испуганы и чувствуют себя загнанными в клетку. Я знаю. Я давно на этой работе.

Я разжала руки и посмотрела на них новым взглядом.

– Ничего, бывает, – сказала Люси.

По моей щеке покатилась слеза, и когда Люси попросила рассказать мою историю, я не стала скрывать правду и рассказала ей все: о трудном детстве, о Майлзе, об обожженном запястье, об угрожающих письмах и звонках, об обещании раскрыть мое истинное лицо мужу, о прошлом, которое я так стремилась скрыть и от которого хотела отречься. Когда я все выложила, мне стало намного легче.