Публичное одиночество - Никита Михалков

Например, в «Казаках» Толстого ощущаешь его живую веру намного сильнее, чем во всех его философско-дидактических произведениях позднего периода, в которых он пытается объяснить читателю, что такое Бог.

Невидимость и неосязаемость Его присутствия во всем и вся – вещи всеобъемлющие и всепроникающие. И если Господь сподобил тебя видеть Божий мир открытыми глазами и передавать другим свои (пусть самые малые) откровения, то ты должен понимать, что Он тебя именно на это подвигнул, а вовсе не на проповедь.

Например, в «Детстве Обломова», где нет ни одного прямого разговора о Боге, Обломов вспомнил давно умершую и горячо любимую мать, и на его ресницы «выкатилась слеза и стала там».

И все.

Для меня это и есть молитва.

А что может быть в искусстве больше этого? (II, 34)

(2000)

Розановская фраза: «Человек без веры мне неинтересен» когда-то поразила меня своей резкостью, а потом я понял, что в ней есть такая правда!

Потому что человек так или иначе пытается восполнить отсутствие веры знанием. А знание без веры только умножает скорбь внутри человека.

Как только вы задаете себе вопрос: «А есть ли Бог?» – все. У верующего человека таких вопросов не должно быть.

Как же без Бога? Зачем тогда жить?

Я помню, в Вологде, на пресс-конференции, встает молодой человек, бледный, издерганный, в таком шарнирном, нервическом состоянии, и говорит: «Может ли быть такой человек: хороший, честный, образованный, благородный, который помогает другим, который умеет слушать, умеет любить, но не верит в Бога?» – «Может! – говорю. – Но он мне неинтересен».

У меня просто вырвалась эта розановская фраза.

И она его убила, потому что он говорил про себя. Это он верный семьянин, он образован, он помогает родителям, а вот веры нет.

Я, наверное, потряс его своими словами…

Когда в одиннадцать лет я по частям печнику Давыду продавал свой велосипед, доставшийся мне от старшего брата, то никак не мог понять, почему весь велосипед он покупал у меня за семь рублей, а если по отдельности (втулки, цепь, руль), то чуть ли не за шестьдесят.

Тот молодой человек из Вологды разложил свою жизнь на добродетели, которыми был полон. И в его сознании не укладывалось: раз он не крадет, не прелюбодействует, зарабатывает деньги своим трудом, то разве такая малость, как отсутствие веры, может сделать его человеком неинтересным?

Я не пытался, но вряд ли, даже если бы попробовал, сумел бы объяснить ему, что никакая из его добродетелей не интересна мне сама по себе. (II, 34)

(2003)

Человек без веры неинтересен – это мысль русского философа Василия Васильевича Розанова… она бытует во всей русской культуре, будучи связанной не только с православием, но со всеми религиями.

Я думаю, что в России любое метафизическое вероисповедное начало (независимо от религии) имеет огромное значение… Произведения Достоевского, Толстого или Чехова, даже если в них не говорится напрямую, так или иначе основаны на этом. (I, 97)

(2005)

Как только вы начинаете пытаться понять веру, то тут же перестаете верить.

Почему, как мне кажется, Всевышний перестал являть чудеса, как это было в IX–XI веках? Потому что ему стали говорить: «Ты покажи, тогда я поверю». (I, 118)

(2008)

Интервьюер: Вы всегда открыто говорите о своей вере. Даже имя свое трактуете не только как «победитель», что понятно – корень греческий, но еще и «бесогон». Почему «бесогон»?

Есть икона «Святой Никита, изгоняющий бесов». В святцах несколько Никит, мои именины как раз выпадают на бесогона. На меня подали в суд и требовали моего медицинского освидетельствования, когда я на прошлом съезде Союза кинематографистов сказал с трибуны: «Ребята, я же слышу, как вы там копытцами по углам щелкаете и хвостами о ножки стульев бьёте…»

Не боитесь, что Вас назовут не бесогоном, а мракобесом? Корень один, но смысл разный…

Да пусть называют. Чем больше клевещут, тем чище душа. Это не мои слова, это мне священник однажды сказал.

Кстати, как результаты освидетельствования?

Здоров. Даже слишком. (I, 129)

(2009)

Интервьюер: Вы глубоко верующий, православный христианин…

Да, хотя Библию так до конца и не дочитал.

Вера – это же как душа: или она есть, или нет… Недавно я был на фестивале военно-патриотического фильма имени Сергея Бондарчука в Волоколамске, и меня там спросили: «Вы не хотите снять православное кино?» – «Это какое? – я удивился. – Чтобы в кадре были церкви, монахи?»

Я не знаю, как помогает мне вера, – знаю только, что без нее нельзя… (I, 137)

(2009)

Православная вера давала русскому человеку ощущение нравственности и закона, а мы, славяне, законов не любим, терпеть их не можем.

Знаете почему? Очень скучно по ним жить, тоска! Ну день, два, ну месяц, а дальше: «Ой, не могу уже так!»

Об этом, кстати, мы говорим и в картине «12». (I, 137)

(2012)

Вопрос: Что Вас питает, каков внутренний подток?

«Блажен, кто верует, тепло ему на свете…» Чудо веры в том, что ты никогда не чувствуешь себя одиноким. (I, 160)

Вера, Надежда, Любовь

(2002)

Вне зависимости от того, как изменился мир за эти годы, рано или поздно, хочет того человек или нет, Бог ставит перед ним вопросы самые простые, одинаковые для всех, вне зависимости от образования, социальной принадлежности или вероисповедания, и человек на эти вопросы должен отвечать. В конечном итоге от того, как он ответит, зависит, каким этому человеку быть и что он оставит после себя.

Для России эти вопросы умещались в три понятия, в три женских имени – Вера, Надежда, Любовь: во что и в кого ты веришь, на что и на кого надеешься, что и кого любишь.

И как бы ни изощрен был мир сегодня, эти три силы являются основой в защите бытия перед небытием. (II, 41)

ВЕРОТЕРПИМОСТЬ

(1993)

В России, когда принималась присяга в Александровском училище или в любом военном Пажеском корпусе, при принятии присяги был и священник православный, и мулла, и ксендз, то есть это было едино – все принимали присягу на верность Царю и Отечеству. Каждый представитель своей конфессии.

Русский офицер всегда был русским офицером, вне зависимости от своего вероисповедания и национальности. Но самое главное, существовали некие законы, которые были выше законов человеческих. И это было самое главное. И это была идеология. И это был сдерживающий центр.