Слоеный торт - Дж. Коннолли

– Это Альберт. Он тупой, как пробка, – сообщает Тревор.

Если собаки похожи на своих хозяев, то Тревор и Альберт просто созданы друг для друга. На фоне хозяина дог выглядит не таким огромным.

Тревор приглашает меня в дом. Дом действительно потрясающий. Везде деревянные полы и балки, но не из старой древесины, а из свежей светлой сосны. Все продумано и выполнено с особым вкусом. По всему дому распространяется аромат кокоса, лайма, лимонника и других тайских пряностей. Тревор проводит меня на кухню.

– Это Мэнди, – представляет он свою жену.

Она маленькая и изящная. Опять-таки по сравнению с мужем. Стоя рядом, девушка достает ему только до груди. Мэнди белокура и довольно мила. Их дети, полуторагодовалая дочь и трехгодовалый сын, едят за стойкой треску с Печеными бобами. Малышка сидит на высоком детском стульчике, а Мэнди ее кормит. Это именно то, что необходимо мне сегодня вечером, – уютная обстановка семейной Жизни и домашняя пища.

– Сейчас покушают дети, потом начнем мы. Они и так уже засиделись.

– Ты сам выстроил этот дом?

– Нет. Но если бы я и стал что-то строить сам, – говорит Тревор, – то это обязательно был бы именно он. Его соорудили для одной шведской фирмы, перебравшейся сюда в восьмидесятые. Они построили завод недалеко от города. А эти дома предназначались для высшего руководства. Здесь вдоль дороги еще с дюжину таких.

– Их не так-то легко найти.

– Что ты хочешь от шведов? Для них главное – единение с природой, а не удаленность от окружающего мира.

– И что же потом случилось с заводом? Обанкротился?

– Многие считают, что это была очередная авантюра правительства. Таким образом они пытались создать новые рабочие места, но затея провалилась. Шведы снялись с места, а дома выставили на продажу.

– Зато ты от этого выиграл.

– Это точно.

Тревор с гордостью показывает мне дом. Ему есть чем гордиться, он хороший кормилец, преданный муж и заботливый отец. Жена и детишки его просто обожают. Пока Мэнди укладывает детей спать, парень накрывает обеденный стол у окна.

– Летом мы открываем двери и обедаем прямо на этой крыше. Двери полностью складываются, и получается, как будто здесь вообще нет никаких стен. Да, летом наш дом действительно великолепен.

– Он и сейчас неплохо смотрится.

– Неплохо для бывшего зека и водителя такси, а? – Он хитро подмигивает мне. Я знаю о Треворе абсолютно всю его подноготную.

– Именно так ты и начинал?

– Отмотал срок и откинулся. Мой приятель совершенно бесплатно дал мне машину и работу. Так я и стал водителем.

Вообще не принято задавать вопросы о статье отсидки. Джин сказал бы, что это неэтично. Но я уже знаю, в чем суть.

– Ты же знаешь, я сидел вместе с Морти. Мы не были большими друзьями, но несколько раз наши пути пересекались. Я не очень хорошо его знал, но тогда он как-то избегал людей. Был замкнутым. Впрочем, как и все в тюряге.

– Он говорил, что ему не очень-то нравилась та компания, – соглашаюсь я. – Морти считал их всех отбросами и стукачами, подонками, признавшими свою вину в надежде, что им скостят срок, неудачниками, козлами и наркоманами. Все-таки он сноб, этот мистер Мортимер.

Мы смеемся.

– Вот что я скажу тебе, – продолжаю я, – наш друг может высказываться как истинный тори. Даже голос у него меняется. Он прямо-таки выговаривает каждое слово. В такие минуты ему бы на трибуну. Представь: «Вы, рецидивисты и жалкие карманники, ворующие кошельки у старушек! Где же ваша мораль? Где та энергия, что создала эту страну? Грабьте же тех, кто может себе это позволить! Пора избавляться от социального обеспечения! Пусть голодают лентяи и уклонисты!»

– Но на самом-то деле он не такой?

– Конечно же, нет. Что он, идиот? Ему просто нравится разводить людей. Когда черный парень толкает такие речи, многие считают своим долгом ответить и попадают на его удочку. Морти хлебом не корми – дай поспорить. Одно могу сказать точно: он лучше будет сидеть с закоренелыми преступниками, чем с мелкими жуликами. Это для него вопрос самоуважения.

– Морти всегда ходил по территории с таким лицом, как будто там жутко воняло дерьмом. Его роба всегда была…

– Что-что?

– Тюремная роба. У него она всегда была чистая и идеально выглаженная, а ботинки начищены до блеска, как у солдата. Он как будто на всех глядел свысока.

– В своей робе?

– Конечно, не каждый день. По воскресеньям да по праздникам. Особенно он старался, когда к нему приходил какой-нибудь посетитель. Но все равно каждый день наш.

Морти надевал чистую рубашку и, наверное, нижнее белье. Некоторые неделями не меняли одежду.

– В общем, он был тюремным щеголем.

– Ему даже прислали галстук.

– Прислали?

– Ну да. Там ведь их не выдают.

– Не знаю.

– Ну, я тебе говорю. Но Морти умудрился где-то достать его. Он всегда переезжал с места на место при полном параде. И если вдруг наш парень видел, что у тюремщика не застегнута верхняя пуговица, он прямо приказывал ему поправиться. И, знаешь, чаще всего ему подчинялись. Лето, сто двадцать градусов жары[1], аж мозги плавятся, а Морти в шерстяном костюме и при галстуке.

– Кто-нибудь еще носил такую униформу?

– Если бы ты ее надел, тут же поднял бы бунт. Только представь себе, как Морти с самым серьезным лицом заявляет: «Застегни пуговицу, неряха». Думаю, его считали психом и потому выполняли его требования. Достаточно было заглянуть ему в глаза, чтобы понять, на что он способен.

– Спорить не стану.

– Я спокойно отсидел свой срок. Заработал всего-то пару царапин. Ничего серьезного. Ты же знаешь, за что меня закрыли, да?

Я знаю. Но он должен сам мне об этом рассказать. Таков порядок.

– Хочешь поделиться?

– Я работал вышибалой в одном клубе. Там завязалась драка, потому что мы не хотели пускать каких-то пьяных отморозков. Один из них пытался откусить мне ухо. Я хотел оттолкнуть его к стене, но мы оба вылетели сквозь витрину. Осколки посекли все его тело. Повсюду была кровь. На мне же не осталось ни царапины. Парень умер, потому что перерезал главные артерии на ноге и руке. На самом деле он выскочил из окна и удрал, но на заднем дворе магазина просто рухнул замертво. Его обнаружили по следам крови на асфальте.

– Если бы не убежал, мог бы выжить.

– Возможно. Меня обвинили в убийстве, сказав, что я намеренно вышвырнул его из окна. Его приятели подтвердили это. Законники не очень-то им поверили, но, поразмыслив, решили, что доказательства неопровержимые, к тому же это улучшит их отчетность.

– И ускорит продвижение по службе.

– Меня посадили, чтобы эти козлы получали хорошую пенсию. Но здравый смысл все же победил. Кое-кто убедил приятелей убитого забрать показания, и обвинение изменили на непредумышленное убийство.

– Сколько же тебе дали?

– Пятерку. У меня ведь уже были приводы. Оттрубил я три года. Освободившись, дал себе зарок даже жвачку не плевать в неположенном месте. Но потом понял: если не пойдешь напрямик, никуда не попадешь.

– Это верно, Тревор.

– Видишь ли, в те времена в Ливерпуле бушевала война таксистов. Поджигали офисы, подсылали людей с мешком мелочи, которые висели на телефоне и отсылали машины по вымышленным адресам, избивали водителей, информировали социальные и налоговые органы о неучтенных заработках.

– Как это низко.

– Я бы сказал, мелочно. Мой приятель предложил мне стать компаньоном. У него душа не лежала к этой работе. Он прикинул, что тридцать процентов от чего бы то ни было намного лучше, чем сто процентов от ничего. И я отправился на переговоры с владельцами других фирм. Тогда мы и поделили город. Я доказал им, что эта бессмысленная вражда не пойдет на пользу общему делу. В конечном итоге всех нас просто посадят. Напротив, если мы получим возможность общаться друг с другом, то сможем поддерживать цены, не допускать их снижения.

– Неплохо звучит.

– Потом мы взяли под свой контроль и другие компании и выбрали самый дорогой участок рынка: роскошные авто, лимузины. Конфликт был исчерпан.

– И как же ты оказался на темной стороне?

– Мы часто развозили по городу посылки разным людям, знакомым и не очень. Одно за другое… Да ты и сам знаешь. Раз уж ты оказался в игре… – Тревор пожимает плечами.

Каждый хочет водить с тобой знакомство. Иногда и недели достаточно, чтобы маленький бизнес превратился в огромное предприятие. Поэтому нужно всегда держать ухо востро, чтобы не упустить своего и соответствовать стремительно растущему рынку. Я слышал, все обстояло еще серьезнее и кровопролитнее. Войны таксистов переросли в войны контрабандистов. Набрав силы и союзников, создав мощную сеть таксопарков, Тревор двинулся прямиком к торговле наркотиками. Одно влечет за собой другое. Конкурентов устраняли, некоторые пропадали без вести. Если в определенных деловых кругах становилось известно, что ты кого-нибудь пришил, с умыслом или по неосторожности, ликвидировал соперника или убрал с дороги неугодного коллегу, это нисколько не вредило твоей репутации.