Застенок - Наталья Иртенина

– Эй! Выпустите меня отсюда!

Дверь, продребезжав, растворила квадратное око.

– Чего надо? – в окошке нарисовалась усатая физиономия.

– Где я? – спросил Роман.

– Ну, в КПЗ. Чего шумишь-то?

– КПЗ – это что, тюрьма?

– Да уж не тещины блины.

– А за что?

– Тебе видней, – зевнул мент.

– Вы так думаете? – доверчиво осведомился заключенный. – Мне надо в туалет.

– Параша в углу.

– Еще надо позвонить.

– А еще чего? – мент снова сладко зевнул.

Роман воспринял глумливое поощрение буквально и, подумав, дополнил список своих нужд:

– Еще адвокат.

– Ну ты, паря, артист, – сказал мент и пропал.

Через пять секунд окошко, опять растворившись, изрыгнуло угрозу:

– А будешь шуметь, в карцер посажу. Умный нашелся…

И снова с треском захлопнулось.

Роман добрался до кровати, которая оказалась тюремными нарами, и безвольно опустился на матрас. Голова раскалывалась, и с памятью как будто творились нелады. Думать было совершенно невозможно, но именно этого требовала ситуация.

Опять загребли. И опять неведомо за что. Сам знаешь, говорят. Так, начнем с начала. По пунктам. Вечером пошел гулять. Вроде бы чего-то искал. Что потом? Потом были какие-то… маньяки? Нет. Наоборот. Неманьяки. Ледовое побоище. Бородинская битва. Сила искусства. Кровавый туман. Сладкий ужас. Маньяк!

Роман в озарении дернул головой, позабыв о стене и больно приложившись об нее затылком.

– Уй, понаставили тут!

Все ясно. Они его вычислили. Маньяк – это он. Но как они узнали? Сам сознался в беспамятстве? А теперь его отправят на обследование и посадят в психушку?

Внезапно перепугавшись, Роман вскочил и в легком помрачении рассудка начал пинать дверь ботинком.

– Эй, вы! Я не хочу в психушку! Лучше сразу расстреляйте.

Сзади кто-то закряхтел, задышал, заскрипел нарами.

– Ммолодой человек, не буяньте, очень вас прошу.

Роман перестал громыхать и обернулся. Но все равно ничего не увидел, кроме неясного силуэта у соседней стены.

– Не бунтуйте, юноша, это же несерьезно. Никогда не бунтуйте против того, что сильнее вас.

– Почему? – спросил Роман, немного расслабившись

– Не тратьте жизнь на абсурд. Это неразумно. Вот вы, как я гляжу, молодой да ранний, – а знаете ли вы, юноша, что такое разум? Бьюсь об заклад, не знаете. А туда же – спорить со мной.

– Я не спорю. Вы кто?

– Я-то? Человек… А… кха… кха…

Человек зашелся в сильном приступе громкого и хриплого кашля, продолжавшегося минуты три. Роман отошел от двери и сел на свое место. Запах, исходивший от человека, служил не самой лучшей рекомендацией и рождал разнообразнейшие подозрения. Например, насчет вошек и блошек. Роман с ужасом подумал о том, что полчища этих тварей, вероятно, успели обжить и его самого. Закончив кашлять, человек продолжил:

– Не обращайте внимания, юноша. Простудился, должно быть, на сырой земле ночуя. Так вы интересуетесь, кто я. Отвечаю: личность без определенного места жительства. Не брезгуете?

– Н-нет, – храбро ответил Роман. Дышать он старался пореже и через рот.

– А ведь были времена – и квартира была, и деньги, и звание, и семья. Но я, молодой человек, не жалею, не думайте, что я жалуюсь. Все так и должно быть. Как говорит нынешняя молодежь, все путем. Был доцентом – стал бомжом.

– Как доцентом? – поразился Роман.

– Да, юноша, фортуна переменчива, не верьте ей. Доцент кафедры философии к вашим услугам. Бывший доцент. Из университета меня злопыхатели выгнали, жена с сыном погибли в аварии, квартиру отобрали – бумажку фиговую по слабости человеческой подмахнул. Да дело прошлое. Теперь я веду вольную жизнь.

Из рассказа соседа на Романа повеяло чем-то знакомым. Чем-то давнишним, плохо забытым, лишь слегка припорошенным годами. И этот запах, странный, нечеловеческий, тоже что-то напоминал. Совсем недавно кто-то не очень трезво говорил об этом. Что псиной пахнет страх. Смертельный страх. С кем это он пьянствовал? Увлекательная, между прочим, была тема. И вдруг вспомнил.

Доцент Козырян. Кафедра философии. Университет. Безоблачные студенческие годы. Доцента за глаза звали Анубисом.

– А что же вы замолчали? – спросил бывший доцент.

– Так, – неохотно ответил Роман. – Думаю, отчего это здесь так темно.

– А это они электричество экономят.

– А вы давно здесь?

– Я здесь регулярно, молодой человек. Я здесь, знаете ли, живу. Временно, разумеется, но временная прописка, она, как водится, самая постоянная. Вот теперь и сосед у меня появился. Развлечение как-никак, если не возражаете.

Роман возражал, но сказать об этом постеснялся. Тема была для него деликатной.

В университетские годы, как и всякий нормальный студент, которого доцент Козырян насиловал философией, Роман был весьма наслышан о склонностях Анубиса. Упорные слухи приписывали тому ярко-голубую ориентацию, несмотря на семейное положение. Слухи имели под собой твердую почву: доцент испытывал очевидную симпатию к юношам и не любил кокетничающих с ним на экзаменах девушек. Провинившиеся таким образом студентки выше «удовлетворительного» у него никогда не поднимались.

Анубис в качестве соседа по камере чрезвычайно расстроил Романа. Эротические кошмары во сне и наяву упорно не желали оставлять его в покое.

– Н-да. Ну а вы-то за какие грехи сюда попали, юноша?

– Я? – Роман вздрогнул. – Не знаю. Шел, подскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – кирпич. Замуровали.

– Э, бросьте, – проворчал доцент. – Несознанка только для допросов годится, и то не всегда.

– Я правда не знаю, за что меня сюда посадили.

– Все-то вы знаете. Только думать не хотите. На что вам разум даден, юноша?

Анубис, вне всяких сомнений, Анубис. Роман мысленно застонал. Каким ты был, таким и остался. Помешанный на привилегиях разума, доцент обожал загружать подневольных студентов тяжелыми размышлениями вслух. Любимым его словечком было «рациональный», прилагаемое ко всему, что имело хоть малейший философский оттенок. Произносил он его с большой страстью, врастяжку, добавляя в любовном экстазе лишнюю букву: «Ра-цио-а-нальный». Студенты, конечно, ржали и обыгрывали это в прозвищах доцента: Мыслящий Анус, Анус Сапиенс, Анубис – Анус на бис.

Имя Анубис имело и другую этимологию. Анубис – египетский бог, покровитель мертвых, с шакальей головой – намек на запах псины, источаемой доцентом несмотря на всевозможную парфюмерию. Что поделать – собственность неотчуждаема. Именно этот неистребимый запах и был основной причиной всеобщей нелюбви к Анубису. Ко всему прочему философа подозревали в некрофилии, бог ведает, на каком основании. Быть может, из-за благосклонности доцента к чахлым, рахитичным и бледным юношам со взором, затуманенным светом Разума. А может, из-за облика самого Анубиса, отдаленно напоминающего оживший скелет: худой, в неизменном мешковатом костюме, с продолговатым черепом, туго обтянутым кожей и с большими залысинами.