Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. Рассказы - Марк Твен

Приехал цирк. Мальчики после этого играли в цирк целых три дня, устроив палатку из рваных ковров. За вход брали три булавки с мальчика и две с девочки, а потом забросили и цирк.

Приехал гипнотизер и френолог, потом опять уехал, и в городишке стало еще хуже и скучней. У мальчиков и девочек несколько раз бывали вечеринки, но так редко, что после веселья еще трудней становилось переносить зияющую пустоту от одной вечеринки до другой.

Бекки Тэтчер уехала на каникулы к родителям в Константинополь, и в жизни совсем не осталось ничего хорошего.

Страшная тайна убийства постоянно тяготела над мальчиком. Она изводила его, как язва, непрестанно и мучительно.

Потом он заболел корью.

Две долгие недели Том пролежал в заключении, отрезанный от мира, от всего, что в нем происходит. Он был очень болен и ничем не интересовался. Когда он наконец встал с постели и, едва передвигая ноги, побрел в центр города, то нашел решительно во всех грустную перемену. В городе началось «религиозное обновление», и все «уверовали», не только взрослые, но даже мальчики и девочки. Том долго ходил по городу, надеясь увидеть хотя бы одного грешника, но везде его ждало разочарование. Джо Гарпера он застал за чтением Евангелия и с огорчением отвернулся от этой печальной картины. Он разыскал Бена Роджерса, и оказалось, что тот навещает бедных с корзиночкой душеспасительных брошюр. Джим Холлис, которого он долго разыскивал, сказал, что корь была ему послана от бога, как предупреждение свыше. Каждый мальчик, с которым он встречался, прибавлял лишнюю тонну груза к тяжести, которая лежала на душе у Тома. А когда, доведенный до отчаяния, он бросился искать утешения у Гекльберри Финна, то был встречен текстом из Писания и, совсем упав духом, поплелся домой и слег в постель, думая, что он один во всем городе обречен на вечную гибель.

А ночью разразилась страшная гроза, с проливным дождем, ужасными ударами грома и ослепительной молнией. Том с головой залез под одеяло и, замирая от страха, стал ждать собственной гибели; он ни минуты не сомневался, что всю эту кутерьму подняли из-за него. Он был уверен, что истощил долготерпение господне, довел до крайности — и вот результат. Он мог бы сообразить, что едва ли стоило палить из пушек по мухе, тратя столько грому и пороха, но не нашел ничего невероятного в том, что для уничтожения такой ничтожной букашки, как он, пущено в ход такое дорогостоящее средство, как гроза.

Мало-помалу все стихло, и гроза прошла, не достигнув своей цели. Первой мыслью Тома было возблагодарить бога и немедленно исправиться. Второй — подождать немножко: может, грозы больше и не будет.

На другой день опять позвали доктора: у Тома начался рецидив. На этот раз три недели, пока он болел, показались ему вечностью. Когда он наконец вышел из дому, то нисколько не радовался тому, что остался в живых, зная, что теперь он совершенно одинок — нет у него ни друзей, ни товарищей. Он вяло поплелся по улице и увидел, что Джим Холлис вместе с другими мальчиками судит кошку за убийство перед лицом убитой жертвы — птички. Дальше в переулке он застал Джо Гарпера с Геком Финном — они ели украденную дыню.

Бедняги! У них, как и у Тома, начался рецидив.

Глава XXIV

Наконец стоячее болото всколыхнулось, и очень бурно: в суде начали разбирать дело об убийстве. В городке только и было разговоров, что про это. Том не знал, куда от них деваться. От каждого намека на убийство сердце у него замирало, нечистая совесть и страх внушали ему, что все замечания делаются при нем нарочно, чтобы испытать его. Он понимал, что неоткуда было взяться подозрению, будто он знает про убийство, и все-таки не мог не тревожиться, слушая такие разговоры. Его все время бросало в озноб. Он отвел Гека в укромное место, чтобы поговорить с ним на свободе. Ему стало бы легче, если бы можно было развязать язык хоть не надолго, разделить с другим мучеником бремя своего несчастия. Кроме того, ему хотелось проверить, не проболтался ли кому-нибудь Гек.

— Гек, ты кому-нибудь говорил?

— Это насчет чего?

— Сам знаешь, насчет чего.

— Конечно, нет.

— Ни слова?

— Ни единого словечка, вот ей-богу. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, боялся.

— Ну, Том Сойер, мы с тобой и двух дней не прожили бы, если б оно вышло наружу. Сам знаешь.

Тому стало немножко легче. Помолчав, он спросил:

— Гек, ведь тебя никто не заставит проговориться?

— Проговориться? Если захочу, чтобы этот индейский дьявол меня утопил, как котенка, тогда, может, и проговорюсь. А так вряд ли.

— Ну, тогда все в порядке. Пока мы держим язык за зубами, нас никто не тронет. Только давай еще раз поклянемся. Все-таки верней.

— Ладно.

И они поклялись еще раз самой торжественной и страшной клятвой.

— А что теперь говорят, Гек? Я много разного слышу.

— Что говорят? Да все одно и то же — Мэф Поттер да Мэф Поттер, других разговоров нету. Прямо пот прошибает все время, так и хочется сбежать куда-нибудь и спрятаться.

— Вот и со мной то же самое. Его дело пропащее. А тебе его не бывает жалко?

— Как же не жалко! Человек он, конечно, никудышный, зато никого не обидел. Наловит рыбы, добудет деньжонок, напьется, а потом слоняется без дела. Да ведь мы и все так. Ну хоть не все, а очень многие, даже проповедники и всякие другие. А он человек неплохой — один раз дал мне полрыбины, когда там и на одного не хватало, и помогал тоже много раз, когда мне не везло.

— Да, он и мне змея починил, Гек, и крючки к леске привязывал. Хорошо бы его как-нибудь выручить.

— Ну, где нам его выручить! Да и что толку: все равно опять поймают.

— Что поймают, это верно. Только противно слушать, как его ругают на чем свет стоит, а он и не виноват.

— Мне тоже противно, Том. Боже ты мой, что плетут: и злодей-то он, каких свет не видывал, и давно пора его повесить, и мало ли что еще.

— Да, только и разговору все время. А еще я слышал: если Мэфа выпустят из тюрьмы, то его будут линчевать.

— Так и сделают, понятно.

Мальчики говорили долго, но это их очень мало утешило. С наступлением сумерек они начали прохаживаться неподалеку от маленькой тюрьмы, стоявшей на пустыре, должно быть, питая смутную надежду на то, что какой-нибудь счастливый случай еще может все уладить. Но ничего такого не случилось; по-видимому, ни ангелы, ни феи не интересовались злополучным узником.

Мальчики опять повторили то, что проделывали уже не раз, — просунули Поттеру за решетку табаку и спичек. Он сидел в нижнем этаже, и никто его не сторожил.

Им всегда бывало совестно, когда Поттер начинал благодарить их за подарки, а на этот раз было так совестно, как никогда. Они почувствовали себя последними трусами и предателями, когда Поттер сказал:

— Вы были очень добры ко мне, ребята, — добрее всех в городе. И я этого не забуду, нет. Сколько раз я говорил сам себе: «Всем ребятам я, бывало, чинил змеев и всякую там штуку, показывал, где лучше ловится рыба, и дружил с ними, а теперь все они бросили старика Мэфа в беде, только Гек не бросил, и Том не бросил, — они меня не забыли, говорю я себе, и я их тоже не забуду». Да, ребята, натворил я дел, пьян был тогда, и в голове шумело — иначе никак этого не объяснишь; а теперь меня за это вздернут, так оно и следует. Может, оно даже и к лучшему, думается мне, то есть я так надеюсь. Ну, да что толковать! Не хочется вас расстраивать, — ведь вы со мной дружили. Одно только я хочу вам сказать: не пейте, ребята, никогда, чтобы вам не попасть за решетку. Отойдите чуточку подальше — вот так; как приятно видеть дружеское лицо, когда человек попал в такую беду, — ведь ко мне никто, кроме вас, не ходит. Добрые дружеские лица, добрые, добрые лица. Влезьте один другому на спину, чтоб я мог до вас дотронуться. Вот так. Пожмите мне руку — ваши-то пролезут сквозь решетку, а моя нет, слишком велика. Маленькие руки и слабые, а ведь много помогли Мэфу Поттеру и еще больше сделали бы, если б могли.

Том вернулся домой очень грустный и видел в эту ночь страшные сны. На следующий день он все время вертелся около здания суда; его неудержимо тянуло войти в зал, но он с великим трудом удерживался от этого. Гек переживал то же самое. Они старательно избегали друг друга. И тот и другой иногда уходили подальше, но какая-то темная сила притягивала их обратно. Том настораживал уши, когда из зала суда выходил какой-нибудь зевака, но каждый раз слышал только плохие новости — петля затягивалась все туже и туже вокруг шеи бедного Поттера. К концу второго дня весь город о том только и говорил, что индеец Джо твердо стоит на своем и что нечего и сомневаться, какой приговор вынесут присяжные.

В тот вечер Том вернулся домой очень поздно и влез в окно. Он был очень сильно взволнован. Прошло несколько часов, прежде чем он уснул. Наутро весь город собрался перед зданием суда. Зал был битком набит. Ждать пришлось довольно долго, наконец один за другим вошли присяжные и заняли свои места; вскоре после того ввели бледного, измученного Поттера в кандалах и посадили так, чтобы все любопытные могли глазеть на него; индеец Джо, невозмутимый, как всегда, тоже был виден отовсюду. Опять наступило молчание, а потом явился судья, и шериф объявил, что заседание начинается. Как всегда, адвокаты начали перешептываться между собой и собирать какие-то бумаги. Пока возились со всеми этими мелочами, наступила торжественная тишина, полная ожидания.