«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов

Кулацкая операция «была на ДВК уже закончена, — рассказывал Ежов в 1938 г., — однако мы условились с Фриновским, что после его приезда на Дальний Восток он даст телеграмму с просьбой увеличить «лимиты» репрессированных, мотивируя эту меру крайней засоренностью ДВК к.-р. элементами, которые остались почти не разгромленными. Фриновский так и поступил. Приехав на ДВК, он через несколько дней просил увеличить «лимиты» на пятнадцать тысяч человек, на что и получил согласие. Для ДВК с его небольшим населением эта цифра была внушительной».

Телеграмма 28 июля сохранилась: «Прошу утвердить для ДВК лимит на 15 тысяч человек по первой категории и 5 тысяч по второй. По данным не совсем еще полного оперативного учета краевых и областных аппаратов НКВД подлежит репрессированию около 16 тысяч. Из них: бывших белых и карателей 1689 чел., кулаков и бывших торговцев 5219 чел., участников повстанческо-кулацких и казачьих организаций 1179 чел., участников правотроцкистских организаций 761, шпионов и подозреваемых в шпионаже 2148 чел., сектантов и церковников 777, контрабандистов-профессионалов 574, бывших бандитов и бандпособников 331, бывших чиновников белого правительства, полицейских и жандармов 89, антисоветского элемента 2570 чел., рецидивистов и уголовников 189.

Репрессирование указанных элементов задерживается по причине отсутствия решения по лимитам, проведение же операции, не имея этого решения, приведет только к чрезмерной перегрузке тюрем. Фриновский».

Именно эти аресты июля 1938 года и отражены в книгах памяти Хабаровского края, Приморья и Приамурья.

Больше всего возможностей для увеличения количества арестованных было у Успенского, поэтому (по мнению ряда украинских историков) он добился права увеличить лимит еще на 35 000 без санкции Политбюро (опираясь только на решение Ежова) [86, с. 146].

25 августа принимается решение повысить лимиты для Иркутской области на 5000 по 1-й категории, 29 августа для Читинской области на 3000.

Для того чтобы правильно оценить эти факты, надо поместить их в более широкий контекст.

Во-первых, в ряде регионов местное руководство просило о продолжении операции, но мы не знаем, получило ли разрешение. 20 марта Боечин направил запрос на 6000 для Курской области [109, с. 143].

Тогда же поступил запрос из Калининской области на 2550, но в нем было отказано.

17 июня 1938 года поступил запрос из БССР на 2000 по 1-й категории и 3000 по 2-й категории[12].

13 июля поступил запрос на продолжение кулацкой операции из Чечено-Ингушской АССР [109, с. 140] в связи с тем, что увеличилось количество преступлений контрреволюционно-террористических банд и групп, а также муллы возобновили свою деятельность.

11 сентября запрос Марийской АССР на 500 человек [73, с. 140], 27 сентября поступил запрос из Свердловской области от Валухина на 2000 по 1-й категории и 1000 по 2-й категории [109, с. 146].

28 октября руководство Бурят-Монгольской АССР попросило об увеличении лимита на 2500.

Иными словами, региональными руководителями была сделана попытка повторить сценарий третий раз и продавить через Центр продолжение кулацкой операции. Первый раз они это сделали в январе 1938 г., а второй раз — весной 1938 года (когда были нарушены оба срока массовых операций, установленных Политбюро: 1 — 15 декабря и 15 марта — 15 апреля).

Как уже говорилось выше, именно 26 мая было принято новое постановление: «Продлить до 1 августа упрощенный порядок рассмотрения дел на лиц польской, немецкой, латышской, эстонской, финской, болгарской, македонской, греческой, румынской, иранской, афганской, китайской национальностей и харбинцев, изобличенных в шпионской террористической и другой антисоветской деятельности» [67, с. 538].

Оно сразу отразилось на репрессивной политике. В целом ряде регионов (характерно, что не во всех) виден всплеск арестов в мае — июле 1938 года. Иногда этот всплеск локальный, иногда очень серьезный (см. гл. 1 — в Карелии, Башкирии, Горьковской, Смоленской, Куйбышевской областях).

Большинство арестовано в рамках национальных операций. А ведь они должны были быть завершены до 15 апреля 1938 года! Конечно, заключенные находились в тюрьмах и ждали своего часа, пока в Москве не рассмотрят их дело. В стране скопилось летом 1938 г. до 100 тыс. арестованных, дела которых не были рассмотрены. Но аресты продолжались.

Иными словами, динамика массовых операций не совпадает с динамикой чистки. Если практически во всех регионах (кроме ДВК) решение Кремля о прекращении чистки выполнили, то решение о прекращении массовых операций по меньшей мере в 10 регионах (Украина, Дальневосточный край. Ленинградская область, Туркмения, Свердловская область, Иркутская область, Красноярский край. Калининская область. Ростовская область, Чечено-Ингушская АССР, Горьковская, Смоленская, Куйбышевская, и т. д. — географически более половины страны, с учетом населения, — 45 %) выполнено не было. А таких регионов было, видимо, больше.

Если бы им удалось это, то, возможно, аналогичные запросы поступили бы и из второй половины. По крайней мере, среди регионов, направивших запросы в 1938 г., были и такие, в которых решением от 31 января 1938 кулацкая операция не продолжалась, а они все равно пытались ее продолжить. И это понятно — она и в Ростовской области не планировалась, а вот приняло же Политбюро такое решение по предложению Двинского.

Замысел кулацкой операции

Как мы выяснили, летом 1938 года сформировалась группа руководителей центрального и регионального аппарата НКВД, которая взяла курс на продолжение репрессий в стране. Главным инструментом они считали кулацкую операцию. А почему вообще был издан приказ № 00447? Ведь надо помнить, что он означал поворот в политике взаимоотношения власти с народом. Если до этого речь шла о борьбе внутри властных структур, то теперь о взаимоотношении власти и общества. От примирения к террору! Как это было в 1918 и 1930 годах. Надо вспомнить, что полгода назад, 5 декабря 1936 года, была принята новая Конституция. По ней все «лишенцы» получили права гражданства. Речь шла не только о священниках и дворянах. Но и в первую очередь о миллионах раскулаченных крестьян.

«И вдруг власть начинает вести себя так, как будто кулаки подняли вооруженное восстание, перебили охрану и начали разбегаться из лагерей и поселков для спецпоселенцев. Как будто по всей стране действуют тысячи партизанских отрядов. Взрывают мосты, нападают на коммунистов и милиционеров, жгут сельские советы. Требуются чрезвычайные меры для противодействия возникшей угрозе. Самых активных (у кого кровь на руках) расстрелять без суда («по законам военного времени»), остальных посадить с таким сроком, чтобы не вернулись» [74, с. 221].

По сути, в декабре 1936 года было декларировано национальное примирение. Да самим Сталиным «кулацкая угроза» весной 1937 года не озвучивалась и, видимо, для него не стояла так остро. На пленуме он о ней не говорил. Он, рассуждая о классовой борьбе, говорил о вредителях с партбилетом в кармане.

«Не может быть сомнений — для сталинского руководства приказ № 000447 — поворот в политике… Зачем возвращать гражданские права и разрешать покидать ссылку тем, кого ты собираешься уничтожить? Совершенно очевидно, что еще весной 1937 года никакая массовая операция не планировалась. Кроме того, весь пафос выступления Ежова на пленуме в том, что период массовых операций закончился и настало время агентурной работы. Через пять месяцев же начнется чуть ли не самая грандиозная «массовая операция» в СССР. Очевидно, что еще в марте Ежов о ней ничего не знает!» [74, с. 220].

В исторической литературе существуют три варианта ответа на этот вопрос. Одна версия принадлежит О. Хлевнюку, который, как мы помним, считает, что Советский Союз с 1937 года готовился к войне и с помощью массовых операций стремился лишить социальной основы потенциальную «пятую колонну». Ю. Н. Жуков считает, что местные партийные руководители боялись всеобщих равных, прямых, тайных, да еще и альтернативных выборов, которые планировал провести Сталин, и хотели запугать народ репрессиями. И. Павлова, а также Р. Биннер и М. Юнге видят в кулацкой операции попытку окончательно «зачистить» советское общество от антисоциалистических элементов (по терминологии Биннера и Юнге — «социальная инженерия»).

Начнем с того, что нигде в изученных документах НКВД — тексте оперативного приказа, выступлениях Ежова на совещаниях, рассказах Ежова и Фриновского на следствии в 1939 году — не упоминается о связи приказа № 00447 и выборов в Верховный Совет. Не упоминается ни в смысле того, что репрессии должны были обеспечить проведение выборов, ни в смысле того, что необоснованные репрессии могут помешать выборам. Поэтому если исследователи и могут с некоторой степенью вероятности предполагать, что Сталин связывал выборы в Верховный Совет и кулацкую операцию, то пока нет оснований утверждать, что так же думали и чекисты. Понимание целей и задач кулацкой операции у высшего политического руководства страны и у руководителей НКВД может не совпадать. Тогда какой смысл в операцию вкладывали руководители НКВД?