Майлз Уоллингфорд - Джеймс Купер

— Боюсь, советы врача нам больше не понадобятся, дорогой сэр, — отвечал я. — У нас есть указания Поста, и Грейс находится под присмотром нашего семейного врача, почтенного доктора Вурца, который несколько дней тому назад дал мне понять, что он не видит иных средств предотвратить несчастье, которого мы все страшимся, нежели те, что мы уже применяем. Все же, сэр, мне было бы спокойней, если мы смогли бы уговорить доктора Барда переправиться через реку; я думал еще раз послать Наба с таким поручением.

— Да, да, так и следует поступить, — ответил мистер Хардиндж, придвигая к себе столик, на котором лежало несколько рекомендаций, написанных доктором Вурцем, — они выполнялись нами скорее для проформы, чем в надежде на улучшение самочувствия сестры, — и, продолжая беседовать со мной, принялся писать. — Так и следует поступить, — повторил он, — тогда Наб отнесет это письмо на почту на восточном берегу реки, таким образом оно скорее дойдет до Руперта.

— До Руперта! — воскликнул я таким тоном, что тут же пожалел об этом.

— Разумеется, мы должны послать за Рупертом, Майлз. Он всегда относился к Грейс как брат; бедняга будет весьма огорчен нашим небрежением, если мы забудем о нем в подобных обстоятельствах. Ты, кажется, удивлен, что я собираюсь позвать его в Клобонни?

— Руперт пребывает сейчас у Источников, сэр, наслаждается обществом мисс Мертон, не лучше ли оставить его в покое?

— Что бы ты стал думать, Майлз, когда бы Люси была при смерти, а мы забыли бы известить тебя о том?

Вероятно, я бросил на доброго старика такой негодующий взор, что даже при его «святой простоте» он не мог не увидеть огромной разницы между действительным положением вещей и придуманным им примером.

— Ты прав, бедный Майлз, совершенно прав, — извиняющимся тоном добавил мистер Хардиндж, — я вижу, что мое сравнение неуместно, хотя я уже стал надеяться, что ты опять смотришь на Люси как на сестру. Но все же мы не должны забывать о Руперте… а вот и мое письмо.

— Слишком поздно, сэр, — проговорил я хрипло, — сестра не доживет до вечера.

Я понял, что мистер Хардиндж был не готов к тому, он побледнел, и, когда стал запечатывать конверт, руки его задрожали. Все же, как я узнал после, письмо было отправлено.

— Господи, да будет воля Твоя! — прошептал достойный пастырь. — Если в том Его святая воля, мы не должны скорбеть, что еще одна кроткая христианская душа призвана предстать перед лицом Божиим! Руперт может, по крайней мере, приехать, чтобы вместе с нами поклониться праведнице, которая уходит от нас.

Я не мог противиться такой искренности и добросердечию, даже если бы это было в моей власти; к тому же нас позвали в комнату Грейс, и все мои мысли обратились к ней. Глаза сестры были теперь открыты. Увидев их неземное или, вернее, потустороннее выражение, я содрогнулся, почувствовал, что сердце у меня упало, как бывает в минуты отчаяния. Не могу сказать, что я заметил на ее лице ужасающую печать смерти, просто я увидел проблески того внутреннего света, который появляется, когда душа подходит к порогу иного бытия и должна порвать связь со всем, что оставляет здесь. Вряд ли я не почувствовал укола разочарования при мысли о том, что моя сестра могла быть совершенно счастлива без моего участия. Мы все столь себялюбивы, что даже самые невинные наши желания бывают отравлены примесью этого болезненного свойства нашей натуры.

Однако и сама Грейс не могла вполне освободиться от уз родства и человеческой любви, пока ее душа пребывала в своей земной обители. Напротив, каждый взгляд, который она бросала на одного из нас или на всех вместе, был исполнен безграничной нежности и неугасающей любви. Она была слаба, ужасно слаба, ибо смерть, казалось, заторопилась, дабы как можно быстрее и незаметней избавить ее от земной юдоли; все же ее любовь ко мне и к Люси придавала ей сил, и она смогла высказать многое из того, что намеревалась. Подчиняясь знаку, который она подала мне, я опустился на колени рядом с ней и положил ее голову себе на грудь, как уже не раз бывало с тех пор, как она занемогла. Мистер Хардиндж кружил около нас подобно сострадающему духу, приглушенным, но отчетливым голосом читая некоторые из самых величественных отрывков Священного Писания, полных утешения для отходящей в иной мир души. Люси же как будто всегда находилась там, где в ней более всего нуждались, и часто глаза Грейс обращались на нее с благодарностью и любовью.

— Мой час близок, — прошептала Грейс, все еще лежа на моей груди. — Помни, я умираю, прося Господа простить не только меня, но и тех, кто, может быть, причинил мне зло. Не забывай того, что ты обещал мне; не делай ничего, что могло бы опечалить Люси и ее отца.

— Я понимаю тебя, сестра, — тихо ответил я. — Ты можешь быть уверена — все будет так, как ты захочешь.

Она слабо пожала мне руку в знак того, что мои заверения успокоили ее.

Как мне показалось, с той минуты связь Грейс с миром стала ослабевать. Тем не менее добрые чувства к тем, кого она любила и кто любил ее, жили в ней до самой ее кончины.

— Пусть войдут все рабы, которые хотят видеть меня, — сказала Грейс, с трудом приподнимаясь, чтобы исполнить эту утомительную, но неизбежную обязанность. — Я никогда не смогу отплатить им за все, что они сделали для меня, но я со спокойным сердцем вверяю их тебе, Майлз.

Люси выскользнула из комнаты, и через несколько минут мы увидели, как длинной вереницей темнокожие потянулись к двери. В горе ли, в радости ли эти простодушные создания обычно бывают крикливы и шумливы; но Люси, милая, заботливая, деятельная Люси — деятельная даже в скорби, сокрушавшей ее, — предусмотрела это и разрешила неграм войти только при условии, что во время прощанья они будут держать себя в руках.

Грейс говорила со всеми женщинами, спокойно прощаясь с каждой и дав каждой полезное и глубокое наставление; она уделила внимание всем пожилым мужчинам в отдельности.

— Идите и возрадуйтесь, что я так скоро избавлюсь от треволнений мира сего, — сказала она, когда печальная церемония закончилась. — Молитесь обо мне и о себе. Мой брат знает мою волю о вас и проследит за тем, чтобы она была исполнена. Да хранит вас Господь под кровом своим, друзья мои.

Люси оказала такое действие на этих бедных простодушных созданий за то короткое время, что они находились под ее милостивым, но строгим владычеством, что все до единого покидали комнату тихо, как дети, исполненные сознания значительности происходящего. Все же самые старые и морщинистые лица были мокрыми от слез — один Бог знает, каких усилий стоило им сдержать естественные для них слезы и стенания. Я отошел к окну, чтобы скрыть чувства, которые вызвало во мне это прощание, когда вдруг услышал какой-то шелест в кустах прямо под окном. Выглянув, я увидел Наба, он лежал ничком, растянувшись во всю длину своего исполинского тела; видимо, его терзала невыносимая боль, он судорожно хватался за землю руками, но, верный своему обещанию, не издавал ни стона, опасаясь, как бы он не достиг ушей его юной госпожи и не нарушил покой последних мгновений ее жизни. Позже я выяснил, что он обосновался там, чтобы время от времени через Хлою, подававшую ему знаки, узнавать, что происходит в комнате. Вскоре Люси позвала меня на мое прежнее место, так как этого хотела Грейс.