С миру по нитке - Анатолий Эйрамджан

– Иди в машину! – шепотом отдал я приказ жене.

– Нет, я тебя не оставлю! – сказала жена. – При мне они не посмеют тебя тронуть!

И вот мы двое, почти как в скульптурной композиции «Сильнее смерти», только без третьего товарища, сплотившись ждали приближения зрителей. Они остановились возле нас и, показав на уже вынесенный и предательски выдающий нас яуф с фильмом, спросили:

– Это ваша картина?

– Да! – с вызовом ответил я и жена еще крепче схватила меня за руку.

– Большое вам спасибо! – хором и дружественно загалдели зрители. – Это первый фильм на фестивале, который нам понравился...

Это все я рассазал для того, чтобы вы представили атмосферу и суть кинофинтофестиваля «Киношок».

Так вот, я еще со времен киноклуба, сценарных курсов привык смотреть кино с первого ряда. Мне нравится так смотреть фильм – никто и ничто не мешает и ты как бы находишься внутри событий.

И вот в просмотровом зале «Киношока», где ряды спускаются к экрану амфитеатром, мы с женой, по простоте душевной, в первый же день сели в первом ряду. И через полчаса уже сильно пожалели об этом. Шла какая-то муть, люди наверху спокойно уходили(выход из зала был наверху), а мы не могли этого сделать – двумя рядами выше сидел режиссер фильма и мы, мучаясь и кусая локти, досидели фильм до конца.

На следующий просмотр мы уже пришли не такими простаками и с трудом нашли себе места в последних рядах. И как только поняли, что опять показывают кинофинто – тут же ушли «на волю, в пампасы!»

Так мы провели неделю, не досмотрев до конца ни одного фильма. И вдруг на кинофестивале пронеслась возбудившая всех кинокритиков весть – будут просмотры фильмов Ежи Сколимовского, польского режиссера-диссидента, выдворенного из Польши в трудные годы социализма и работавшего до последнего времени в Голливуде.

Ажиотаж перед приездом Сколимовского был настолько велик, что невольно захватил и меня.

– Вот теперь можем смело садиться на первый ряд, – сказал я жене. – Думаю, не ошибемся. Все же работал в Голливуде...

И я, старый опытный волк, знающий, что нельзя верить ни одному слову критиков, ошибся!

Мы сидели в первом ряду и прямо рядом со мной сел сам Ежи Сколимовский с синхронной переводчицей.

Начался фильм и через пять минут я точно знал, что это кинофинто, да притом еще какое! Герман приблизился к такой мощи финтизма только в последнем фильме «Хрусталев машину!» (Кстати, о премьере этого фильма в Доме Кино, наверное, стоит написать здесь!) Об остальных режисссерах-элитарщиках могу сказать, что такого накала смог бы достичь не каждый... Все же, большинство элитарщиков не безумцы, а тут... Короче, жена сразу начала ныть:

– Я не могу это смотреть, давай выйдем!

Я ей в ответ:

– Рядом режиссер! Это неэтично. Лучше спи!

Она:

– Пробовала, не получается!

Ну что я мог еще ей посоветовать? Сам я пробовал прикрыть глаза, задуматься о чем-то, например, сочинять новый сценарий – ничего не получалось! Настырное кинофинто своей волюнтаристской безцеремонностью не давало мне возможности сосредоточиться на чем-то другом. А наверху слышно было, то и дело хлопали двери – люди спокойно уходили... Это усиливало наше несчастье... И когда жена и я были уже почти на грани нервного срыва, Ежи Сколимовский вдруг вскочил и закричал:

– Но, но! Стоп! Части перепутали!

Я понял, что это шанс. Я схватил жену за руку и сказал Сколимовскому:

– Пан Ежи, не беспокойтесь, мы сейчас все уладим!

И с неожиданной для моего возраста резвостью понесся по лестнице вверх, перепрыгивая через две ступеньки и еще потащил за собой жену.

Первое желание было уйти к чертовой матери из этого зала, но, чувство корпоративной солидарности взывало к другому.

– Давай все же предупредим механика, – сказал я жене и мы пошли в кинобудку.

– Вы перепутали часть! – крикнул я, открыв дверь кинобудки, но увидев киномеханика – старого верного служаку кино (это было написано на его лице), добавил помягче: – Режиссер так считает...

– Я ничего не перепутал, – ответил мне киномеханик и показал коробку. –Вот, написано – третья часть...

– А на ракорде проверяли? – спросил я.

– А как же без этого, – ответил мне солидно киномеханик и тут в будку ворвался Сколимовский:

– Безобразие! Часть перепутали! Как можно такое на фестивале?!

– На коробке написано 3-я часть, – сказал я режиссеру.

– Нет, надо остановить проекцию, проверить на пленке номер части! –приказал режиссер.

– Пожалуйста, – сказал механик и вырубил проектор.

– Пошли! – потянула за рукав меня жена.

– Подожди! – сделал я ей многозначительный знак, так как почувствовал, что прямо ко мне в руки плывет обалденный сюжет.

Механик перемотал фильм на начало и не глядя на пленку, настолько он был уверен в результате, протянул рулон Сколимовскому:

– Смотрите!

Через плечо Сколимовского и я заглянул, посмотрел, что написано на ракорде.

Там стояла цифра «3» и было написано: «3 часть».

– Ну что? – спросил механик. – У меня таких ошибок не бывает...

– Да.... Верно, – вернул пленку механику Сколимовский. – Видно, запамятовал! – с извиняющейся улыбкой, сказал он.

После такого признания я, уже не таясь, пошел вместе с женой к выходу на пляж.

Как можно перепутать последовательность событий, сюжета, действия, сцен в собственном фильме? Любой нормальный человек скажет – это невозможно. А зритель тем более. Я помню, когда в послевоенном Баку показывали на ночных сеансах только что полученные из Москвы трофейные фильмы, которые еще никто в городе не видел (официально их демонстрация должна была начаться на следующий день, но фанаты хотели видеть очередной фильм про «Тарзана» или с участием Эррола Флина немедленно, хоть ночью на сеансе 3-30!) и если вдруг механик по ошибке пускал не ту часть, через сотую долю секунды (признаюсь, опережая меня) зал взрывался топотом, свистом и воплями «Сапожник!»

По монтажной «Мосфильма» долгое время ходили слухи о том, как монтировал свой фильм «Зеркало» Тарковский.

Говорили, что они с монтажером каждый раз раскладывали пасьянс из сцен и монтировали фильм то в одной, то в другой последовательности, пока, наконец, из Госкино не раздался грозный окрик, кончайте, мол, пора сдавать фильм, все сроки прошли.

И фильм был сдан в том монтажно-пасьянсном варианте, в котором он был собран накануне. Я не верил этим рассказам, считал, что монтажницы путают что-то, что не может режиссер так несерьезно относиться к сюжету, сценарию и т.д. Но недавно мои сомнения развеял Андрон Михалков-Кончаловский, который в своей книге «Низкие истины» рассказал эту историю точно так же, как рассказывали ее в монтажной киностудии «Мосфильм».